Иллюзия убийства - Кэрол Макклири

Леди Уортон таращит на меня глаза, словно у меня на лбу выросли рога.

— Вам нездоровится, ваша светлость? — спрашиваю я.

— Откровенно говоря, моя дорогая, я глубоко встревожена и озадачена самой идеей, что воспитанная девушка может бродить среди диких, зверей и грубых туземцев в поисках сокровищ. Подобные устремления не для приличных женщин. — Она с ног до головы окидывает меня презрительным взглядом. — Диву даешься, как у молодой девушки появляются представления, присущие только мужчинам.

Я отворачиваюсь и прикусываю губу. Я научилась сдерживать свой нрав, потому что профессия журналиста предполагает необходимость общаться с разными людьми, но устанавливаю границу дозволенного в том, что касается замечаний о моем воспитании. Если она скажет еще хоть одно слово по этому поводу, я стукну ее по аристократическому заду.

Ко всему прочему, меня возмущают люди, которые берут от жизни все и ничего не дают взамен. А леди Уортон, не имея надобности зарабатывать на хлеб, вообще не понимает, что жизнь женщины заключается не только в том, чтобы быть помощницей и сексуальным партнером мужчины.

Вскоре у меня возникает подозрение, не ходим ли мы кругами, поскольку ходы в этом запутанном лабиринте кажутся похожими один на другой.

— Ваш муж знает, куда идет? — спрашиваю я у леди Уортон. — У меня такое ощущение, что мы заблудились.

— Его драгоценная сестрица в Англии просила купить ей какую-то конкретную безделицу у определенного торговца, о котором ей говорили. Так что мы должны удовлетворить эту прихоть.

Мы входим в ту часть рынка, где продают ювелирные изделия. Крошечные лавчонки уставлены футлярами и коробками со всевозможными драгоценностями и украшениями — от медных браслетов до золотых цепочек с медным отливом, ножных браслетов и ноздревых колечек из серебра, похожего на свинец.

Лорд Уортон сообщает:

— Ну вот, мы уже подходим. Я уверен.

Его жена оставляет меня и идет к мужу, а фон Райх тут же оказывается рядом со мной. Он берет меня под руку, и мы идем дальше, глядя на попрошаек и поставщиков «древних» артефактов, создаваемых для того, чтобы избавить людей от денег.

— Как они говорят? — спрашиваю я его.

— Кто?

— Деревья. Они разговаривают с прохожими — так, что ли?

— Только письменами. Вы видите вокруг себя замысловатую и искусную арабскую вязь, не поддающуюся прочтению нам, людям с Запада. Эти бегущие строчки иногда повторяются в природе, на листьях деревьев, на песке, выписанные ветром.

— Значит, рисунок на листьях принимается за слова, и фанатики начинают выкрикивать, что это послание Всевышнего.

— Именно так.

У меня появляется желание сделать признание.

— Боюсь, у меня не очень хорошо складываются отношения с леди Уортон. Все, что бы я ни сказала, кажется, задевает ее.

— Вы находитесь в невыгодном положении, пытаясь вести беседу с женщиной, которая никогда не шевелит мозгами. Вы правильно заметили по поводу библейской истории о том, что деревья здесь говорят, и в этом нет ничего удивительного. Египет — часть Святой земли, таинственное место, куда Бог наслал десять казней, чтобы наказать упрямого фараона, где жезлы превращаются в змей и само море расступается перед избранниками Божьими. — Он сжимает мою руку. — Но вы также должны понять, что это земля черной магии, фараонов с вечной жизнью, мумий, встающих из могил.

— И Сфинкса, который бегает по пустыне и пожирает чужеземцев.

— Ja![7] В этой стране немного четких границ между тем, что есть, и тем, что может быть.

— Признаться, я не верю в сверхъестественное. Поскольку значительную часть жизни я должна была заботиться о крыше над головой и о хлебе насущном, я оставляю таинственные явления для тех, у кого есть на это время и деньги. Но с того момента, как я вышла на палубу сегодня утром и увидела Египет сквозь дымку и темноту, я что-то чувствую. — Я качаю головой. — Не могу объяснить этого и, конечно, не поделюсь своими ощущениями с моим редактором в телеграмме из опасения, как бы он не подумал, что у меня воспаление мозга, но у меня такое чувство, будто я не одна.

Мы выходим на открытое место, где собралась толпа вокруг человека, стоящего на небольшом бугре с жезлом в руке.

— Вы должны увидеть это. — Фон Райх ведет меня к тому человеку. На нем длинный черный халат, а на голове белый тюрбан, опоясанный темно-зеленой лентой, конец которой возвышается над теменем.

— Господи! — восклицаю я. — Это же змея, а не шляпная лента.

Тюрбан обвивает кобра, раздувшая шею и показывающая ядовитые зубы.

— Это ужасное создание смотрит на меня, — говорю я фон Райху. Ну конечно, она уставилась прямо на меня.

— Страх, да и только! — смеется он. — Не случайно фараоны избрали кобру символом своей власти над жизнью и смертью. Египетская кобра, называемая аспидом, самая ядовитая из змей на земле.

— Что будет, если она спрыгнет с тюрбана?

— Кто-то уйдет в небытие. Но она пришита вокруг тюрбана и не может пошевелить головой, чтобы ужалить.

Мне вовсе не кажется, что она пришита.

— Это заклинатель змей?

— Более того — он псилл, маг, способный очаровывать змей. — Псиллы не просто заклинатели, которые развлекают зевак на рынках, а потомки древнего племени, жившего в пустыне, которые творят чудеса со змеями, особенно египетскими кобрами. Псиллы с детства привычны к укусам змей и якобы имеют иммунитет против них. Говорят, что они служители Уаджит, Зеленой, египетской богини с головой змеи. Рассказы о них родились тысячи лет назад. Псиллы упоминаются в Библии как жрецы-чародеи фараона, состязавшиеся с Моисеем и его братом Аароном.

— Те, которые превращали жезлы в змей?

— Да, то был их излюбленный трюк, что-то вроде хитрого фокуса. В наши дни псиллы зарабатывают больше на том, что изгоняют змей из человеческого жилья, чем на развлечении людей. Змеи нередко заползают в жилища, и там их трудно найти, пока кобра не выползет из-под кровати и не укусит вас.

Я содрогаюсь, представив себе такое.

— Псилл приходит в дом и напевает мелодию, которая заставляет змей покинуть свое укромное место и уползти. — Маг что-то говорит собравшимся, и фон Райх переводит смысл его слов: — Он покажет свою власть над змеями, а потом навсегда привьет иммунитет людям против укусов змей за плату, но это не такие уж большие деньги, если учесть, сколько народу умирает в стране от змеиного яда. — Только я собираюсь спросить, сколько человек умирает от «лечения», как фон Райх берет меня за руку. — Смотрите!

Маг поднимает в воздух жезл и показывает им в нашу сторону, а затем кидает его нам под ноги. Деревянная палка падает на землю и тотчас превращается в живую змею, которая сворачивается в кольца, поднимается и расширяет шею.

Зрители ахают от удивления, и я тоже. Мы шарахаемся назад. Фон Райх держит свою трость перед змеей, чтобы отвлечь ее внимание, и мы отступаем.

После того как помощник мага ловит и сажает змею в мешок, мы четверо собираемся вместе и уходим.

— Пожалуйста, расскажите, как это делается, — прошу я фон Райха, В это время Уортоны останавливаются, чтобы рассмотреть ювелирные украшения, разложенные на стеллаже. Еще на пароходе фон Райх сказал мне, что он сам фокусник-любитель, и продемонстрировал несколько карточных фокусов.

— Надо полагать, маг взывает к богине змей, чтобы она наделила его силой.

Чтобы все же получить нужный ответ, я сыграю на тщеславии человека с длинными задорными усами:

— Прошу извинить меня — я просто подумала, что вы, будучи сами магом, можете знать.

Он притворно оглядывается вокруг — якобы для того, чтобы убедиться, не подслушивает ли нас кто-нибудь.

Человек, идущий нам навстречу, продает скарабеев, и я не спускаю с него глаз. Этими жуками, в прежние времена амулетами против злых духов и врагов, сейчас широко пользуются для выманивания денег у туристов. И все-таки я решила, что будет неплохо приколоть такого жучка на платье на память о Египте.

— Египетские кобры имеют одну характерную особенность, — говорит наконец фон Райх. — На затылке у них есть пятно, и, если нажать на него, змея вытягивается во всю свою длину и цепенеет. Она выходит из состояния паралича, ударившись о землю, после того как ее бросит заклинатель.

Я поднимаю руку, чтобы подозвать к себе продавца скарабеев, а он поворачивается к человеку, вдруг появившемуся рядом с ним. На этом человеке джеллаба, но мое внимание привлекает одна отличительная деталь в его одежде: английские армейские ботинки.

Это тот самый велосипедист, которого я видела раньше.

По выражению на лице у продавца скарабеев вижу, что между этими людьми возникло какое-то недопонимание. Продавец делает попытку уйти, но человек в капюшоне выхватывает у него скарабея, резко поворачивается и направляется к нам.