Похищение в Тютюрлистане (Художник Ю. Киселев) - Войцех Жукровский

Как раз в это время спешившаяся кавалерия напала на врага. Запыхавшиеся воины останавливались на мгновение, отирали орошённые потом лица и хватались за сабли.

И тут послышались крики: «Измена! Измена, господа, измена!»

Несмотря на все усилия рыцарей, мечи не обнажались. Бойцам пришлось, не доставая оружия, бить врагов ножнами по головам. А если кому-нибудь удавалось вытащить саблю, то ею невозможно было сражаться, так как клейкое и тяжёлое остриё прилипало к воздуху, липло к бородам и усам возмущённого врага. Это предатель-козёл налил мёду во все ножны, сделав тютюрлистанскую армию почти безоружной.

Нет ничего удивительного, что наша кавалерия, сражаясь за каждую пядь земли, избивая противника кулаками, бросая приклеившееся к волосам оружие, медленно отступала.

— Победа! Победа! — орали блабланцы и напирали сильнее. Какой-то толстяк, прижатый со всех сторон к дереву, снял с ноги высокий сапог и бил им подбегающих драгун.

Заслышав громкие крики, Завтрак подгонял слуг: «Быстрей накрывайте на столы, их уже добивают!» Он не знал, кто кого добивает, но хотел поскорее окончить приготовления.

Поражение нависло над армией. Но вдруг раздались радостные вопли: «Папа, не поддавайся!! Смотри, как он упарился! Заходи сзади!!!» Это подбежали сыновья героических горожан, чтобы посмотреть на сражение. Издалека они услыхали звон оружия, треск выстрелов и могучее кряхтение бойцов. Последние семь вёрст мальчишки мчались рысью, высунув языки. Сорванцы остановились на холме и, глядя на поле битвы, переступали от восторга с ноги на ногу. Иногда они засовывали пальцы в рот и свистели так пронзительно, что у всех мороз пробегал по коже.

Юные тютюрлистанцы не могли оставаться без дела. Один из мальчишек достал из кармана рогатку и подбил каштаном глаз какому-то блабланцу.

Остаток нашей конницы был оттеснён к изгороди постоялого двора, и тут тютюрлистанцы начали вырывать с корнем подсолнухи и бить длинными стеблями по головам наступавших солдат, во все стороны полетели листья и кострика. Получив столь решительный отпор, враги стали отступать. Жестоко избиваемые, они часто падали: так ловко подставляли блабланцам ножку пронырливые мальчишки, пробегая за их спинами. Увидев, как редеет войско, противник в панике побежал, бросая мечи и теряя шлемы.

Мальчишки ударяли палками по панцырям и производили неимоверный шум. Потом они построились гуськом и отправились торжественным маршем на батарею, где главный пушкарь Пукло зажигал пушечные фитили от своей курительной трубки.

Когда Завтрак открыл двери трактира и с поклоном пригласил; «Господа, прошу к столу», — он увидел только поломанные подсолнухи и пожилого блабланца: бедняга не мог убежать, — его огромная шпора запуталась в бороде, и он сидел на корточках, тихо постанывая.

Завтрак позвал слуг; они быстро обошли поле битвы и собрали богатую добычу: несколько шлемов, которые можно было использовать вместо горшков, две рапиры, годные на вертелы и на кочерги. В кустах были найдены три пары брюк, брошенных там при паническом бегстве. Брюки, понятно, пришлось нести кончиками пальцев и на большом расстоянии от себя.

— В центре героически сражалась наша пехота. На правом фланге около полковника Перната находился я. — Тут петух гордо поднял клюв. — Враг так густо осыпал нас пулями, что я каждую минуту вытряхивал их из своего рожка. Полковник Пернат выскочил вперёд и, сверкнув моноклем, крикнул, очевидно, желая нас раззадорить: «Что, боитесь короля Цинамона?!» — «Нет», — гаркнула обиженная гвардия. «Тогда, вперёд!» — И мы бросились в атаку.

Тем временем мальчишки вертелись около пушек. Сын старого портного Узла, маленький веснущатый Узелок и его приятель, рыжий Прыг, пытались заглянуть в жерло, но когда один из них, встав на цыпочки, радостно пищал: «Я вижу ядро! Я вижу ядро!», — другой, завидуя приятелю, толкал его плечом, и оба падали на землю. Пушка подскакивала, зарево било в небо, и свистящее ядро пролетало над их головами.

— Прочь отсюда, сопляки! — рявкнул главный пушкарь Пукло. — Что вам здесь надо? Хотите собственными головами набить жерла?

С поля битвы прибежал королевский адъютант барон Пармезан. Его парик почернел от порохового дыма. Со слезами на глазах он умолял: «Огня, огня, господа, больше огня!»

А тут, как назло, кончились ядра!

— Эй вы, юнцы-малыши, — гаркнул Пукло, — толкайте в ствол, что попадёт под руку!

Мальчишки подскочили от радости, а рыжий Прыг сунул два пальца в рот и так пронзительно свистнул, что все упали ничком, думая, что подлетает вражеское ядро.

Узелок подмигнул приятелю, и оба побежали к полевой кухне, схватили там огромный котёл и высыпали в ствол семь тысяч галушек с маком.

Главный пушкарь Пукло зажёг фитиль. Грянул выстрел. Над полем битвы разостлалась чёрная маковая туча, в которой зловеще шумел галушечный град.

Вскоре туча осыпалась на убегающую пехоту. Воины скользили, падали, фыркали и плевались, доставая из носа и ушей липкое тесто. «Это не достойно рыцарей! — кричали они. — Безобразие! Мы не можем сражаться в таких условиях!» По лежащим бежали новые шеренги и тоже падали; росли копошащиеся груды врагов, на которые тютюрлистанцы налетали с удвоенным азартом.

Солнце висело над самым полем битвы, и жара становилась невыносимой.

Неожиданно король Толстопуз с раскрасневшимся лицом, прикрытым тяжёлым забралом, встал посреди поля и крикнул: «Остановитесь!»

Тогда все начали шикать: «Тссс,… Тссс…» Битва постепенно затихла, и дышать стало легче.

Король Цинамон пробился сквозь гущу сражающихся и, став против короля Толстопуза, тоже поднял руку и тоже крикнул: «Остановитесь!» Все замерли на месте; наступила глубокая тишина. Палки и мечи висели над головами; лежащие старались принять более удобную позу и тихо стонали.

— Не шевелитесь! — крикнул Цинамон. — Двигаться нельзя! Положение каждого будет зафиксировано комиссией!

Толстопуз VII соскочил с коня, сделал глубокое приседание и с трудом выпрямился, — так сильно мешали королю его рыцарские доспехи. Их величества медленно подошли друг к другу.

— Неплохо идёт, — просопел Толстопуз.

— Великолепно, — гаркнул Цинамон.

— Прошу извинить меня, король Цинамон, — начал в замешательстве Толстопуз VII, — но в этом шуме совсем теряешь голову, я уже целый час мучаюсь и не могу припомнить: из-за чего мы деремся?

— Как из-за чего? — шепнул изумлённый Цинамон. — Из-за миндальной шашки.

— Из-за такой глупости? — удивился Толстопуз.

— Как из-за глупости?! Я ведь съездил тебе скипетром по голове!

— Ага, вспомнил! Только не говори об этом громко, иначе они не захотят сражаться за нас, — и он указал рукой на солдат, не отрывавших взгляда от лиц монархов. — Так, так, так, припоминаю… — Лицо короля побагровело, — такое оскорбление… — Он затопал ногами. — Теперь я снова разгневан — мы можем биться! — И Толстопуз так стремительно опустил забрало, что прищемил свой лоснящийся подбородок.

Сражение продолжалось. Дрались яростно. В самом центре побоища пузатый портной Узел мужественно бился с толстобрюхим шлифовальщиком Амилькаром Оселком. Не в состоянии достать противника руками — мечи были уже сломаны, — они наскакивали один на другого и ударялись животами, рокочущими, словно военные барабаны…

И всё-таки перевес был на стороне блабланцев.

Я дрался, как лев. Я охрип от беспрерывной игры на рожке. Но при виде отчаяния, написанного на добром лице короля Толстопуза, я не удержался и затрубил вновь, чтобы поднять утомлённое войско в атаку.

Я заиграл наш бессмертный гимн:

«Майонез непобедим,Мы везде пойдём за ним.Пыл солдатский не угас —Провиант хорош у нас».

Но это было уже последнее усилие…

Я не знал тогда, что голос моей трубы пробудил усыплённого лекарствами вождя. Полководец, заслышав гул близкой битвы, сбросил с себя одеяла и соскочил с повозки.

— Коня! Дайте мне коня! — кричал Майонез, застёгивая пояс.

Но лагерь был пуст. Все слуги убежали смотреть на сражение, а заодно и досадить чем можно врагу.

— В тылу, за постоялым двором, сидели на корточках оба юнца. Они стащили миску блинов с абрикосовым вареньем, и теперь, облизываясь, изобретали новую каверзу.

— Слушай, Узелок, я всё-таки выпущу их, — шептал Прыг, прижимая к себе кожаный мешочек.

— Я чувствую, что нам не избежать ремня, — меланхолически вздохнул Узелок, но глаза его беспокойно светились.

— Я и в самом деле не выдержу, у меня уже затекает рука. — Прыг сжал сильнее мешочек, который двигался и шумел так, словно в работала, жужжа шестерёнками, какая-то сложная машина.

— Ну, пошли!

Быстро перебирая ногами и весело гикая, они снова побежали в гущу сражения.