Когда приходит Тварь - Мария Некрасова

Дома тетка заценила разбитый стеклопакет, раздавленный Тварью пульт, неубранную кожуру от мандаринов и устроила показательный скандал. Это еще глупее, чем ее обычные спектакли перед полнолунием. Глупо ругать зверя за то, что он зверь, а человека за то, что он урод, – еще и подло. Первый год меня жутко доводили такие скандалы, а сейчас привыкла, даже смеюсь.

– Я твоей матери счет выставлю! Знаешь, сколько теперь стоит поменять окно?! – Знаю, не понаслышке. И про счет матери знаю. И я уже нашла себе подработку на лето, чтобы решить проблему, но пока это мой секрет. Да и не будет тетка слушать, ей нужен этот показательный скандал, как эффектный финал нужен актеру.

– А вы подождите пару месяцев, пока остальные не разобью. Выгоднее менять сразу все окна, я прайс видела.

– Неблагодарная, наглая... – Она никогда не скажет слова «Тварь». Знает, кого я так называю. – Девчонка! Мать, тетка с дядькой только и работают, что на твои разрушения. Как мне, спрашивается, за Машину учебу платить?!

– Пусть выходит замуж за олигарха. И меня пристроит.

– Да кому ты нужна, разрушительница?!

Это правда. А на правду не обижаются.

– Вот и терпите. Если Машку расхватают олигархи, кто вам стакан воды принесет на старости лет?

Дядя Леша хихикал над раздавленным пультом. Соберет, конечно, ему не привыкать. Машка, вместо того чтобы пойти к себе, села в той же комнате над учебником, делая вид, что занимается и ей не дует из разбитого окна.

– Отстань от нее, мам. Может, она не виновата...

– Иди, заступница, красоту отморозишь! Она видишь какая бронированная. На все найдет ответ!

Я мысленно кивнула. Нам, уродам, без броника нельзя.

– А ты марш в постель! Мало в лесу простудилась?

Черт! Я надеялась, что она забудет. Пришлось уходить и ложиться. Я не стала раскладывать диван, плюхнулась так, взяла плед и потянула у Машки из-за спины учебник по малой психиатрии (надо-надо: есть такая болезнь ликантропия). Конечно, Машка заметила. Проследила взглядом за моей рукой и удивилась:

– С ума сошла, ребенок?!

– Ага. Не видишь, что ли? – Я показала картинку на обложке, очень красноречивую. С такой гримасой, какая там была нарисована, интересно встать вечерком у двери подъезда и тихонько ждать, пока кто-нибудь не выйдет. Думаю, эффект оценил бы весь микрорайон.

– Будешь читать эту муть – такая же будешь. – Машка напрашивалась. Девять из десяти человек сказали бы: «По тебе заметно», – учебник-то чей? Машка бы тогда с чистой совестью дала этим учебником по башке, а учебник бы не дала. Жадничает, психолог. А я хитрее.

– Тебе что, жалко? Все равно же играешься!

Машка только махнула рукой и уставилась в свой компьютер.

Ни слова про ликантропию в учебнике не нашлось. Но я уже так привыкла читать всякое заумное про мозги, психологию и психов, что глотала книжку, как детектив. Зачитавшись, я позволила тетке измерить себе температуру, выпила всю гадость, что она принесла, даже напялила поданный свитер. Машкин терьер преданно свернулся в ногах. И не страшно ему лежать рядом с оборотнем! Вроде собаки должны чувствовать такие вещи, а этому пофиг.

Я пропустила мимо ушей все теткины причитания о том, как в их комнате холодно, так что спать они с дядькой будут у нас до конца праздников, пока не приедет мастер менять окно. В доказательство тетка притащила к нам свое кресло и уселась с видом обиженного зайки из ледяной избушки. Кресло заняло всю свободную площадь комнаты. Тетке пришлось поджать ноги и порассуждать вслух, как же мы тут все поместимся. Выходило, что кому-то придется спать на подоконнике, а кому-то в кресле. Машка предложила подвесить к потолку гамак и закрыть тему, но тетка не соглашалась. Ей нужно было как следует подавить на мою психику, чтобы мне стало стыдно прям перестыдно. Тогда можно будет меня эксплуатировать весь лунный месяц: в магазин там сгонять, убраться... Я тоже думаю, что глупо, неужели я и так в магазин не схожу? Но тетке почему-то важно, чтобы я чувствовала себя дармоедом и разрушителем. Я это просекла еще раньше, чем научилась помнить себя в Твари, так что не поддаюсь. А тетка говорит: «Бессовестная». Такие вот загадки человеческой психики, понимаешь.

Фантомас пришел уже вечером, когда дядя Леша вставил фанеру вместо выбитого стекла и в их с теткой комнате стало можно находиться без шубы. Тетка туда и ушла, специально забыв кресло, но деликатно прихватив Машку.

– Ты что это, болеешь?

– Вроде того. А ты чего один?

– Есть разговор. Я видел, у вас выбито окно.

– Ночью с улицы что-то кинули. Мы вернулись из гостей, а тут...

– А осколки снаружи. – Он сказал это как в кино: «Вы убийца, мистер Смит, не отпирайтесь!»

– Часть снаружи, часть была внутри, на то они и осколки. Ты за этим пришел?

– Я слышал в полночь от вас жуткий грохот...

– Ага, от петард на улице. Новый год был, але!

Но Фантомас был неумолим:

– И месяц назад, когда твои уезжали, и два месяца... И знаешь, что интересно? Всякий раз это было в полнолуние!

– С ума сойти! Ты что, Фантомас, в астрономы подался?

– Жуткий грохот, вой, звон битого стекла... Полгода назад вам ведь тоже стекло выбивали?

Вот зануда!

– Машкины подруги заходили...

– А тетка твоя говорила, что вы уезжаете. Хотя лично тебя я в машине тогда не видел.

– Слушай, на что ты намекаешь, а? Что я тут вечерины устраиваю, а вас не зову?

– Я думал над этим, – серьезно ответил Фантомас. – Нас бы ты все-таки позвала. У тебя здесь больше друзей нету.

– Слава богу, дошло. И в чем же ты меня обвиняешь?

– Это я хотел спросить у тебя.

– Тебе уже говорили...

– Не юли. Каждое полнолуние твои уезжают, а ты устраиваешь в квартире шабаш.

– Что?

– Шабаш, бесовщину. Ты в сатанинской секте, да?

– Да. – Пусть лучше думает это. – Мы собираемся в полнолуние у меня, рисуем пентаграмму, приносим в жертву какое-нибудь животное...

– Ирка, не смеши! Ты на рыбалку-то с нами не ездишь, потому что тебе рыбок жалко.

Не жалко, а просто не хочу лишних смертей на своей совести. Кто его знает, может, на рыбу в реке мой девятилетний мораторий тоже распространяется. Одно дело – магазинный шашлык, а другое – своими руками...

– Это не я смешу, это ты сам придумал. Что ты пытаешься узнать?

– Правду.

– Я тебе уже говорила.

– Нет, это не то.

Я только пожала плечами. Не верит – пусть не верит. Когда врешь, надо держаться одной версии.

– Короче! Будешь говорить?

– Я все сказала.

– Как знаешь. – Он встал и ушел. Дверь захлопывается без ключа, так что я за ним не пошла.

Вот так и теряешь друзей. Хотя мальчишки не умеют обижаться долго.

2, 15 и 30 января

Фантомас не разговаривал со мной две недели. И Сашка тоже, они же друзья. И вовсе это не потому, что я не открыла им свою тайну. Все гораздо хуже.

Уже на следующий день после того разговора Фантомас пришел как ни в чем не бывало и опять один. Притащил толстую тетрадку и буквально припер меня к стенке.

– Смотри, у меня все записано. Вот числа, вот лунный календарь, а вот даты, когда твои уезжали. И вот что происходило в квартире.

Я взяла протянутый кондуит и листала: какой же он еще ребенок, этот Фантомас! Странички аккуратно пронумерованы, таблица по линеечке: дата, время, фаза луны и записи, как в первоклашечьем «Дневнике наблюдений»: «Одна дома. Топот, ног больше двух. Вой (волчий?). Шум падающей мебели, звон битого стекла (опять окно)».

– Ты что же, следил за мной? Чаю хочешь?

– Да здесь год, не больше, – смутился Фантомас. – Мне ж не сразу это в голову пришло... Давай.

На кухне без тетки (они пошли в парк) было просторнее. Я нажала кнопку чайника, села на диван у окна. Фантомас приземлился на краешек.

– А ты ведь первый раз у меня чай пьешь. Тетки стеснялся?

Он смешно забегал глазами, как будто что-то стыдное спрашивали, взял со стола печенье, закинул в рот и, жуя, уставился на меня честными глазами. Типа, с набитым ртом не разговариваю.

– Дурной ты, Фантомас. В шпионов играешь, тетки моей стесняешься. Стесняешься признаться, что стесняешься, этого я совсем понять не могу. Вот скажи, неужели тебе легче станет, если ты узнаешь правду?

Глупый вопрос, знаю. Этому малолетнему балбесу только покажи какую-нибудь плохонькую тайну, он же сон и покой потеряет, пока до правды не докопается. Вон, целый год следил, в тетрадочку все записывал, хватило же терпения. Ребенок. Помню, что мы ровесники, Фантомас даже постарше, вон усы пробиваются. Но удел урода всегда двигаться быстрее остальных, за сто первую границу человеческих возможностей. Если он, конечно, не хочет мириться с тем, что урод. Я чувствовала себя не просто старше Фантомаса, а самой настоящей старухой.

Фантомас взял еще печенье и закивал с набитым ртом. Щелкнула кнопка на чайнике. Я встала, прошла мимо жующего Фантомаса к шкафу за кружками и услышала в спину неожиданное:

– Сашка не знает.

Я даже не поняла сперва:

– Того, что ты здесь?