Одержимость - Генри Каттнер

— Та-ак, мелкота, стойте там, где стоите, — прохрипел он сквозь маску и бросил излучатель Сэму. — Давай-ка поджарь свой мешочек. Сверху. Вот так… Теперь поворачивай, но не торопясь.

— Не надо. Ну, чего вы… — заканючил помощник Сэма.

Слайдер презрительно фыркнул и отобрал излучатель.

— Заткнись и делай, что тебе говорят. Иначе я махом сверну твою цыплячью шейку. Так… теперь поднимите руки и медленно поворачивайтесь. Ладушки… — Старик облучил одежду обоих пацанов.

Втроем они встретились с Шеффилдом. Удрученный, тот все пытался спорить со стариком. Но Слайдер только фыркал, да ерошил свои и без того взлохмаченные волосы.

— Что-то ты рановато лезешь из детских подштанников. Заткнись и слушай. Ты избавишь себя от многих неприятностей, если почаще будешь обращаться ко мне за советом. — Старик шлепнул ладонью по пластиковому мешку, который Сэм положил на стол. — Знаешь, что это за водоросль и почему она запрещена? Разве тебя не предупредили, что нужна максимальная осторожность?

— А я и был осторожен, — огрызнулся Шеффилд.

— Щенок! С ней только в лаборатории можно работать. Это металлофаг! Слыхал? Жрет любой метала. Безопасна она только после специальной обработки, а сырая опаснее сотни змей. Да и людям она не полезна. Вы еще можете загреметь в больницу. Только не воображайте, что это я о вас так забочусь. Мне самому в больницу неохота. А твоих недорослей нужно еще получше облучить ультрафиолетом.

Немощный с виду старикашка заметно поколебал агрессивность Шеффилда. Тот примирительно кивнул, встал, взял мешочек и вышел. За ним молча вышли его телохранители. Сэм во все глаза таращился на Слайдера. Тот подмигнул ему и сказал:

— Ты здорово ошибся, юноша, не посоветовавшись со мной.

Но не по годам развитый, мятежный и аморальный, Сэм редко совершал подобные ошибки. Краткость жизни, делающая обучение невозможным и бессмысленным, заставляла его восставать. Он истово ненавидел свое плебейское тело, ненавидел общество, которое было навязанно ему на всю жизнь.

Одержимые гневом люди существовали всегда. Гнев, подобный гневу Ильи-пророка — огонь Божий, он сдвинет горы во благо человечества. Гнев тирана разрушителен и уничтожит целые народы. Но всегда такой гнев устремлен вовне.

Гнев Сэма был направлен против судьбы, а значит, против самого себя. Возможно, такой гнев ненормален. Но ведь и Сэма ни в коем случае нельзя было назвать нормальным человеком, как не был нормальным и его отец. Чем еще можно объяснить его противоестественный гнев на собственного сына? Но ответственна и кровь рода Харкеров, содержащая в себе этот порок. Сэм взрослел, проходя через множество метаморфозов, которые удивили бы смертного. Но его мозг был сложней и позволял ему жить на многих уровнях и успешно скрывать это. Однажды он открыл для себя богатые библиотеки Куполов и сразу сделался заядлым читателем. Не будучи интеллектуалом, — этому мешало внутреннее беспокойство, не позволяющее ему сосредоточить усилия на чем-нибудь одном, — он легко усваивал любую информацию, что, впрочем, не давало ему сколь-нибудь заметного преимущества перед остальными.

Книги он буквально глотал. То же самое беспокойство торопило его, и он загружал мозг беспорядочной информацией.

Но польза все же была. Пользуясь усвоенными сведениями, он мог, например, надежно замести следы убийства или провернуть ловкое мошенничество. Но большей частью знания лежали невостребованными в мозгу, способном обобщить тысячелетний опыт человечества.

Гнев все больше душил Сэма, когда он думал, что обречен исчезнуть менее чем через столетие, и что все его попытки вырваться из гнилого общества, возвыситься над ним, тщетны.

Но не меньше бесила Сэма неспособность понять, что именно мучает его, не дает покоя.

Он надеялся найти ответ в книгах, но книги молчали. Он подсознательно сопротивлялся своему генетическому наследию, подавлял в себе неясные порывы. Но от этого он становился' все более жестким, даже жестоким. Гнев стремительно перерастал в настоящую одержимость.

Какое-то время книги все же примиряли его с жизнью, но однажды перед ним встала невероятная, дочти невыполнимая задача. И он обречен был взяться за нее, ибо она и была его предназначением…

Как бы в противовес темным, зачастую кровавым делам, которыми он был вынужден заниматься, следующие пятнадцать лет он невероятно много читал. Его нельзя было назвать приятным в общении человеком: он открыто презирал людей, которых ему приходилось обманывать, и это презрение невольно переходило на его товарищей.

Он и сам не мог понять себя. Огонь ненависти ко всем прочим обжигал и его самого. Он был непредсказуем. И когда этот огонь разгорался, когда гнев рвался наружу, Сэм Рид становился неуправляемым и беззаконие торжествовало в самых страшных и жестоких формах. Репутация у него, мягко говоря, сложилась дурная. Доверять ему быстро перестали, но ловкие руки и изворотливый ум Сэма заставляли людей вновь и вновь прибегать к его услугам. Многие ненавидели его. Еще больше боялись, зная, что в момент очередного срыва он способен на невероятное по жестокости убийство. Правда были и такие, что искали знакомства с ним, и уж совсем немногие находили его привлекательным. Впрочем, Сэм, целиком поглощенный своими страстями, оставался безразличен к чужим эмоциям.

Тем временем жизнь под Куполами текла ровно и спокойно. Лишь изредка мятежное пламя, непрерывно сжигавшее Сэма, проявлялось у других людей. Иногда в довольно неожиданных формах, но почти всегда в безобидных. В годы юности Сэма на какое-то время вдруг стали популярны старинные кровавые баллады, вывезенные еще с Земли. Их громко, но без особой страсти распевали полупьяные, даже немного опасные толпы. Затем молодежь охватило преклонение перед Свободными Отрядами, увлечение романтикой первых сотен лет освоения Венеры.

Конечно, война считалась ужасной и совершенно неприемлемой, но ужас всегда притягивал человека, и многим она казалась великолепным приключением.

Легенды превращали свободных солдат в мужественных благородных героев, выполнявших тяжелую, очень опасную, но совершенно необходимую работу. Сказки о былом могуществе человека пьянили людей, все более отвращая их от однообразной, бессмысленной жизни в Куполах.

Многие жалели о тех временах. Свободные солдаты в красивых мундирах все чаще появлялись на экранах перед восхищенными зрителями, не подозревающими, насколько фальшив этот облик. Новое течение культуры, воспевающее подвиги первопроходцев, овладело душами короткоживущих, возможно, в противовес бесперспективной жизни.