Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала - Автор неизвестен

Вспорхнула куропатка Тиокер и в один миг догнала напашу Краба.

— Ну как, утолила жажду? — спросил ее Краб. — Мой сыночек тебя не подвел?

— О, нет, не подвел, — ответила куропатка Тиокер. — Наоборот, он был превосходен!

И по-своему она не солгала.

Через некоторое время Тиокер снова захотела пить, она еле плелась по тропинке с открытым клювом. И снова папаша Краб сказал одному из своих сыновей:

— Вырой ямку поглубже, чтобы моя приятельница могла утолить жажду!

Другой крабчик быстро вырыл ямку, и куропатка — плок! — выпила одну каплю, плок! — другую. И уже не могла удержаться! На третий раз она разбила панцирь своего маленького поильца и съела его в три глотка.

Совесть заговорила в ней, но куропатка сказала себе:

«Ба, у него еще осталось тринадцать крабчиков! К тому же все крабы — вредные существа. А главное — они очень вкусные!»

Вспорхнула куропатка и снова быстро догнала папашу Краба.

Но, едва прошли они несколько шагов, сластена-куропатка вновь почувствовала — нет, не жажду, а вкус нежного панциря и сочного мяса крабчиков! И снова Тиокер открыла клюв, будто ей очень хочется пить.

И благодушный папаша Краб снова сказал одному из своих сыночков:

— Вырой ямку для мамэ Тиокер, нашей лучшей подруги!

И так было много раз, и каждый раз жадная куропатка клевала и съедала бедных крабчиков.

«Остановись! — говорила она себе. — Папаша Краб заметит, что дети его пропадают и накажет тебя за коварство!»

Но как отказаться от вкусных крабчиков? И — ток! — она съела последнего.

Папаша Краб наконец заметил, что дети его куда-то подевались. Заметил и забеспокоился.

— Наверное, они заигрались по дороге, — сказала куропатка Тиокер.

Но вид у нее был какой-то странный, а зоб такой набитый, что у папаши Краба зародилось сомнение. А когда Краб разозлится, с ним шутки плохи! Схватил он куропатку Тиокер за крыло своей огромной клешней и сказал:

— Пойдем-ка назад и посмотрим, что они там делают! Я оставлял их с тобой, и теперь ты должна мне помочь их найти.

В первой ямке папаша Краб увидел только остатки лап крабчика. Во второй — лишь кусочки маленького панциря. И тогда он все понял.

— Проклятая птица! — сказал Краб. — Ты съела моих детей. За каждого я выдеру у тебя столько перьев из крыльев, сколько понадобится, чтобы заполнить доверху каждую ямку.

И когда они дошли до пятнадцатой ямки, куропатка была ощипана догола. Представляете, какой у нее был вид?

Но, вместо того чтобы убить ее, папаша Краб решил: — Убирайся прочь! Возвращайся к себе, как есть! Пусть все знают, как ты отплатила нам за нашу доброту, пусть все знают, какая ты жестокая и жадная, несмотря на твое скромное обличие.

Вернулась куропатка к себе, но птицы ее не узнали и разлетелись в разные стороны.

Пришла она к своим детям, но и дети ее не признали. По ночам Тиокер было так нестерпимо холодно, что приходилось ей рыть для себя ямки где попало, в песке или в золе от костров, чтобы прятать от ветра свой уродливый голый живот.

И с тех пор куропатки всегда для ночлега роют гнезда в земле. Потому что все они помнят о ямках маленьких крабчиков, и сны всех куропаток до сих пор наполнены горечью и стыдом.

Курица и собака

Как известно, пес Кхадж — болтун, каких мало. Недаром у него такой длинный язык! Однако он рассказывает только то, что сам хочет, и только тем, кто ему нравится. А кое-кого он недолюбливает.

К примеру, пес Кхадж всегда считал, что курица Ганар недостойна его доверия, потому что курица глупее всех из своего пернатого племени. Не зря же деревенские мамаши запрещают маленьким детям есть куриные мозги! Куриные мозги могут замутить рассудок, как комок глины — воду в калебасе.

Пес Кхадж хорошо понимал и даже одобрял злобных деревенских старух, которые с яростью набрасывались на курицу Ганар, когда та случайно забредала к ним на двор или в хижину. Как они гоняли ее, как желчно они ругались, как злословили, делая самые ехидные намеки! Подразумевали-то они своих соседок — и те это знали, — но курица Ганар считала, что бранят ее одну.

Поступала курица Ганар так неразумно потому, что никогда не хотела посоветоваться с яйцом Нэн. А советоваться с ним она не хотела потому, что считала себя старше яйца Нэн.

Однажды зашел спор: кто ж из них старше, яйцо Нэн или курица Ганар? И мудрый кот Койтбарма рассудил: яйцо Нэн старше. Ведь яйцо Нэн знало куда больше, чем курица Ганар. К тому же яйцо Нэн и появилось на свет куда раньше ее и с первых дней сотворения мира знало, что круглый камень-голыш Додж ему не товарищ.

Не знай оно этого, курица Ганар никогда бы не родилась на свет. Но яйцо Нэн знало, что ему опасно водить дружбу с круглым камнем Доджем, и в положенный срок из яйца вылупилась курица Ганар.

Вылупилась курица, выросла, постарела, но даже долгие годы не научили ее, по какой дороге и с кем ходить на базар. Поэтому до сих пор она возвращается с базара со связанными лапками и вниз головой, болтаясь на палке, перекинутой через плечо, не то что люди и звери, которые идут домой на своих двух или четырех ногах.

Если бы курица Ганар посоветовалась с яйцом Нэн, которое приходится ей и отцом и сыном, мудрое яйцо научило бы ее многому. Оно научило бы курицу, что в друзья выбирать надо сверстников, а в сотрапезники тех, у кого правая рука одинаковой длины с твоей, а ладонь — одинаковой с твоей ширины. Тогда ваши ладони одновременно погружаются в калебас и скатывают одинаковые шарики кускуса. А какой у кого рот и какое брюхо — не столь уж важно!

Такой урок и преподал однажды пес Кхадж курице Ганар. И этот урок она вроде бы усвоила, да и то не до конца.

Был час, когда мужчины еще не вернулись с полей, женщины болтали у колодцев, а дети где-то играли. В очаге между трех камней Сафар-огонь съел все, что мог, обессилел и задремал. На очаге на трех камнях остался котел Гжин, да и тот уже остыл, когда к нему подошли пес Кхадж и курица Ганар. А котел был полон риса! Но все масло стекло на дно, и верхний слой риса был совсем сухим.

Кхадж знал что к чему, он сразу сунул морду в глубину котла и принялся лакомиться жирным и сочным рисом.

А Ганар склевывала только сухие зернышки сверху.

Когда оба они наелись до отвала, Кхадж поднял лоснящуюся, жирную, словно комок масла, морду и сказал своей приятельнице:

— Знаешь, милая, тебе и в самом деле еще многому надо научиться. Для начала запомни: прежде чем приступать к еде, узнай, что на дне котла!

Вот с тех пор курица Ганар и скребет землю лапками, разгребает хорошенько, а потом уже начинает клевать.

Мамаша-крокодилиха

Кто глупее всех глупцов? Кто глупее всех глупцов, живущих на земле, под землей, в воде или в воздухе? Конечно же, крокодилы, которые ползают по земле и плавают в воде!

— Так говорит обезьяна Голо, — частенько повторял гриот Амаду Кумба. — И хотя всем известно, что Голо — болтун из болтунов, время от времени ему случается сказать сущую истину, по мнению одних, или, в всяком случае, нечто похожее на истину, по мнению других.

Так вот, Голо прожужжал всем уши, что крокодилы глупее всех глупцов. А почему? Да потому, что у них самая лучшая память: они запоминают все на свете!

Непонятно, что хотел сказать этим Голо-обезьяна. Непонятно, похвала это или насмешка. Сам-то он памятливостью не может похвастаться, ибо, вероятно, опоздал в тот день, когда Создатель раздавал зверям память. В уме и в хитрости ему не откажешь, но Голо слишком быстро забывает о своих злых шутках. И расплачивается за это то боками, то бесхвостой плешивой задницей. Так что мнение его о крокодилах сугубо личное. Видно, помнит он все же, как однажды крокодилы лишили предка Голо хвоста. И за это таит зло на Диассигу, мамашу-крокодилиху.

У Диассиги была и впрямь превосходная память, может быть, лучшая, чем у всех других зверей в мире. Но запоминала она только то, что видела, лежа в тине или на залитых солнцем отмелях: деревья, людей и зверей, и слышала только их голоса, да еще сплетни, которые выбалтывают весла пирог безмолвным рыбам на всем пути по реке от гор Фуга-Джаллон до Великого Моря, куда солнце уходит купаться по вечерам. Диассига слушала болтовню женщин, когда они стирали белье, чистили калебасы или набирали воду из реки. Она слушала рев ослов и верблюдов, приходивших из далекого далека, с севера или с юга, и долго утолявших жажду в реке, после того как с них снимали мешки с зерном и вьюки с благовониями. И еще прилетали птицы и рассказывали Диассиге, о чем говорят, свистя крыльями, перелетные утки на своем пути над пустыней.

Да, у Диассиги была хорошая память, и даже Голо с горечью это признавал.

Но что до ее глупости, то тут Голо явно завирался. Да и что ожидать от такого шута, как Голо?