Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Хуан и Ольга выступали и в Швейцарии, и в других странах. Сохранились короткие отчеты о концертах в Женевской консерватории[9] (Conservatoire de Musique de Genève) в январе 1904 года, на которых Хуан исполнял арии итальянских композиторов.

Как следовало из статьи в Le Journal de Genève, Хуан умело интерпретировал песни Паоло Тости[10], итало-английского композитора, который в то время был весьма популярен и пользовался большим успехом на официальных приемах и в салонах.

Выступления Ольги тоже удостаивались похвал, и у нее были свои поклонники. Один из них произвел глубокое впечатление на Лину и спустя годы стал для нее, благодаря обширным связям, незаменимым человеком. Это был Сергей Маркович Перский, известный переводчик с русского на французский, долгое время работавший секретарем премьер-министра Франции Жоржа Клемансо. Он был давним поклонником Ольги и ее матери Каролины, бабушки Лины. Перский устроил несколько концертов Ольги в Европе и был огорчен, что она не достигла той известности, которой, по его мнению, заслуживала. Он не понимал Ольгу, когда она отказывалась от выступлений, чтобы проводить больше времени с дочерью…

Перский был по-рыцарски щедр, и Лина с нетерпением ждала его визитов и красивых коробок с бисквитами, покрытыми шоколадной глазурью, которые он приносил ей, чтобы «подсластить» отношения с Ольгой. В 1920 году Перский узнал, что Лина живет во Франции, разыскал ее, пришел, как в былые времена, с коробкой дорогих шоколадных конфет и спросил: «Avez-vous une aussi belle voix que votre mère?» («У тебя такой же красивый голос, как у твоей матери?»)[11]. Глухой к протестам Лины, он предлагал ей выйти замуж за одного из своих друзей-миллионеров.

Хуан и Ольга не бедствовали, но их финансовое положение вряд ли можно назвать стабильным, и они вынуждены были обращаться за помощью к родным Ольги. Они не хотели обсуждать финансовые и другие щекотливые вопросы в присутствии Лины, а потому обменивались записками, причем на тех языках, на которых она еще не умела читать. В какой-то момент они решили принять помощь от швейцарского дяди Ольги и на эти деньги отплыть в Нью-Йорк, где, как они надеялись, им удастся продолжать выступления. Это было более чем наивно, если учесть, что у сорокалетнего Хуана как певца миновала пора расцвета, а тридцатипятилетняя Ольга совершенно забросила пение и утратила физическую форму. Они дали обещание друг другу и дочери, что больше не будут переезжать с места на место.

21 декабря 1907 года океанский лайнер Statendam вышел из порта Булонь-сюр-Мер и взял курс на Нью-Йорк; в Америку вместе с Линой и ее родителями отправился брат Хуана, Пабло. Они высадились на острове Эллис[12] 1 января 1908 года, став частью многочисленной волны иммиграции, которая к 1910 году увеличила население пяти районов Нью-Йорка почти до пяти миллионов человек.

Почти два миллиона жителей были уроженцами иностранных государств, включая тонкогубого аристократа, мэра Джорджа Б. Макклеллана-младшего, уроженца Дрездена. Макклеллан завоевал популярность не только благодаря чудесам архитектуры, появившимся в Нью-Йорке в период с 1904 по 1909 год, когда он был мэром города. Не меньше его прославила пуританская кампания по борьбе против стремительно набирающего популярность кинематографа. Один и тот же человек надзирал за строительством Центрального вокзала Нью-Йорка и пирсов Челси и отозвал лицензии у сотен владельцев кинозалов, устроенных в концерт-холлах, ресторанах и барах. Однако другие виды мероприятий для народа и элиты гонениям не подвергались. Лина и ее родители приехали в Нью-Йорк, когда в театре «Никербокер» состоялась премьера водевиля Джорджа Коэна «Весь город говорит» и за десять дней до того, как Густав Малер дебютировал с оперой «Тристан и Изольда» в Метрополитен-опера. (Однако после первого сезона и постановки «Тристана и Изольды» его заменил Артуро Тосканини, а Малер стал главным дирижером Нью-Йоркского филармонического оркестра и выступал в Карнеги-Холл.)

Сначала родители Лины рассчитывали на помощь дяди Ольги, который вместе с ними приплыл в Америку. Фредерик Шарль Верле с женой Мари давно эмигрировали из Европы; Мари скончалась в 1898 году в первый день Рождества – ей было 54 года. Вдовец, переделавший фамилию на американский манер – Уэрли, какое-то время снимал квартиру в Бруклине на Division Avenue (Дивижн-авеню), а затем переехал в Уильямсбург. Вечерами он преподавал немецкий язык в средней школе, а в качестве приработка давал уроки французского, немецкого и испанского языков; он находил учеников, помещая объявления в газете Brooklyn Daily Eagle о том, что профессор Фредерик Ш. (или Ф.Ш.) Уэрли[13] дает уроки за умеренную плату.

Лина с родителями поселились в его тесной квартирке на Родни-стрит, 206. Уэрли был упрямым и раздражительным человеком. Его единственной настоящей страстью, по мнению Лины, был «искусственный язык» эсперанто, о преимуществах которого он рассказывал с фанатичным пылом. За приложенные усилия в создании Бруклинского общества эсперанто его избрали вице-президентом. Жить с ним в одной квартире было невыносимо, и его упорные попытки приобщить Лину к эсперанто привели к ссоре, в результате которой семья иммигрантов чуть не оказалась на улице. Ольга заявила, что ее дочь знает более чем достаточно языков, и, кроме того, эсперанто звучит отвратительно.

Семья была вынуждена отправиться на Кубу, в Гавану, где у Хуана были друзья. К этому времени относились последние воспоминания Лины, связанные с раздражительным дядей, но на самом деле по возвращении с Кубы ей снова пришлось поселиться в его квартире. Она жила у него и будучи подростком, когда родители уезжали в заграничные гастроли. Расставания были мучительны, поэтому болезненные воспоминания стерлись. Поскольку Ольга категорически отвергла эсперанто, Уэрли решил обучить племянницу немецкому языку – для него немецкий язык шел на втором месте после эсперанто. Лина с трудом уживалась с дядей, однако новый язык усваивала с легкостью. Последний раз Лина встречалась с дядей, когда ей было лет пятнадцать. Верле загадочным образом исчез из квартиры; мать Лины безуспешно пыталась разыскать его через общих друзей и, наконец, пришла к выводу, что он совершил самоубийство.

В Гавану семья отправилась на пароходе, поскольку это было дешевле, чем по морской железной дороге из Ки-Уэста, Флорида[14]. Они сняли квартиру на Тулипан-стрит, рядом с рынком, неподалеку от порта и вокзала, который вскоре снесли. Куба, несмотря на оккупацию США, оставалась магнитом для испанских иммигрантов, которые управляли своими банками, системой социального обеспечения и выпускали ежедневную газету – влиятельную консервативную газету Diario de la Marina («Дневник побережья»). Гавана старалась обеспечить комфортную жизнь разношерстному обществу, состоявшему из служащих, сахарных баронов и эстрадных артистов. Хуан собирался зарабатывать на жизнь как исполнитель каталонских народных песен или оперный певец.