Агенты Синлара - Анна Тин

Она сделала вид, что не поняла его изумления:

— На Деу есть система старых защитных спутников. Так как туда довольно свободно летают туристические корабли, то она или бездействует, или сломана. Ее явно делали не аборигены, которые никогда не разбирались в технике, но…

— Я понял! Великолепно! Ты сама додумалась?

Она проигнорировала последние слова, снова села в кресло и включила свой ужастник, делая вид, что его тут нет. Но Лерни был слишком захвачен новостью, чтобы обращать на это внимание. Он помчался в сторону центрального пульта

Когда я соглашалась помочь Нат, мне и в голову не приходило, насколько это может оказаться долгим и муторным делом. Обычно типологический анализ генезиса языков дает полную картину всех этнических процессов в каждом мире с самого начата развития. Но Деу оказалась полным исключением из правил. Начиная с геологии и кончая разумными оболочками, я впервые встретила планету, только вдвое большую, чем Земля, с гравитацией (и плотностью) в полтора раза меньшей, с кольцами из ледяных и каменных глыб, толщине и количеству которых мог бы позавидовать любой газовый гигант. При таком шлейфе на поверхность должно выпадать тысячи тонн метеоритов ежегодно, а последний из них свалился десять миллиардов местных лет назад. И все. Сама поверхность представляла собой чрезвычайно гладкую равнину с небольшими водоемами и холмами от полюса до полюса. Климат нежаркий, но и не холодный: своего рода планетарная теплица под тремя солнцами, причудливый гравитационный танец которых поддерживал эту благодать уже восемь миллиардов лет. Никаких изменений, никаких ледниковых периодов, геологических катастроф или глобальных потеплений. За это время жизнь плавно перешла от неподвижных форм к активным и достигла разумной стадии в гуманоидном виде. Аборигены никогда не знали металлов, огня и орудий труда, их технологии — лепка и трансмутация вещества. Но, как это ни удивительно, они достигли осознания бесконечности Вселенной и законов ее развития гораздо раньше (в относительном планетарном смысле), чем земляне. Когда мои предки еще страдали каннибализмом, жители Деу уже телепатически общались с соседними мирами и освоили каналы межмировых коммуникаций. При этом они никогда не стремились к экспансии за пределы собственного мира, а их численность не превышала миллиарда единиц. Для такой обширной поверхности (на Деу нет океанов и высоких гор, жить можно повсюду) чрезвычайно низкая плотность населения. Внешне они мало отличались от других гуманоидных рас. Если сравнивать их с землянами, они напоминали нечто среднее между белой и желтой земными расами, но чуть пониже ростом и с другими пропорциями лица (в основном, из-за структуры челюстей и глазниц).

Загвоздка состояла в том, что на Деу никогда не существовало фонетического языка, равно как родов, племен или специализированных групп, где обычно возникает звуковая речь.

До перехода на прямую телепатию аборигены общались жестами и мимикой, транслируя эмоции друг другу без каких-либо звуков. Это возникло потому, что из-за особенности атмосферы на Деу была странная примесь нейтральных газов, инертных биохимически, но гасящих все звуки на очень короткой дистанции, слух, как орган чувств, отсутствовал с самого начала. Его заменяла смешанная гравитационно-тактильная рецепция, то есть возможность оценить приближающийся объект по сотрясениям почвы. Это сделало местную культуру столь своеобразной, что со времени открытия на Деу началось настоящее паломничество любопытных. Однако, несмотря на всю приветливость и абсолютную неагрессивность здешних жителей, все, кто попадал туда, в один голос твердили, что испытали непонятный страх или беспокойство. То есть сначала там приятно и интересно, но затем возникает непреодолимое желание как можно скорее улететь, буквально спасаться оттуда, начинается паника, которой нет никакого разумного объяснения, мгновенно пропадающая за внешним краем астероидных колец вокруг Деу.

Внезапно я подумала, что райский уголок, вроде бы совершенно беззащитный перед свирепой экспансией империи Гшамм, так непрост, что повелитель Шенгуф может здорово просчитаться в своих планах.

Если приближаться извне, то сначала имперский флот кажется крупным метеоритным роем, тем более, что по химическому составу (в основном, металлокерамика) он в самом деле их напоминает. Но это движение упорядочено не игрой гравитационных потоков, а его, Шенгуфа, непоколебимой волей и всесильной властью. Правитель любил сидеть один, в громадном командном пункте своего флагмана, наблюдая за плавным, грозным и неотвратимым полетом тысяч огромных кораблей, на фоне звезд, когда мерцание бортовых огней и двигателей-маневраторов делает их корпуса похожими на само черное небо. Это было одной из немногих радостей, которые позволял себе этот крупный, тяжелый мужчина, которому официально всегда приписывали возраст около сорока лет (последние тридцать — это чудеса гшаммской геронтологии, регулярные омоложивающие процедуры). Его лицо покрывали не морщины, а глубокие складки — вообще свойство его расы и еще личная особенность, так что брови, губы и глазницы проваливались в них. Радужка глаз так уходила под верхнее веко, выпячивая белок снизу, что никто не мог сказать, какого цвета у Повелителя глаза, тем паче что уже пятьдесят лет никто не решался взглянуть на него прямо. Шевелюра из темных, с проседью, волос была зачесана и уложена на затылке гребнем, как и у всех императоров Гшамм с незапамятных времен, лишь одна выделенная прядь спускалась по спине до пояса — также дань традициям, признак королевского рода.

С того самого дня, когда он сделался Повелителем, из живых только он сам знал о том, что его настоящая генетика не имеет ничего общего с истинной знатью. Он родился в захолустье, а вырос в тесных столичных трущобах, полных болезней, паразитов и нищих. Только железная воля и ум позволили ему вырваться из предопределенного ему рождением ада и попасть туда, где, как ему казалось, торжествует вечный праздник жизни. Он сам сотворил себя из грязи, из ничтожества и так будет всегда. Все эти родовитые болваны — никто рядом с ним, они никогда не поймут, что такое питаться отбросами и ночевать на мостовой. Он всегда ненавидел их белые тела и гладкие лица, по которым никогда не прохаживался бич надсмотрщика. И они никогда не поймут, что служат нынче не одному из них, а оборванцу с завшивленной головой. Впрочем, этот оборванец уже пятьдесят лет ест на золоте и одевается только в коричневую парчу — самую дорогую ткань в Империи.

Свет трех звезд — двух желтых и одной голубой — причудливо смешивался отблесками и тенями на каменных кольцах загадочной Деу. Среди множества разновеликих камней, их составляющих, один явно выделялся формой — гладкой и совершенной, цветом — густовишневым и собственным насыщенным, голубым свечением. Так выглядит защитное поле, ибо это была «Глория», зависшая чуть выше последнего кольца, там, где редели скопления глыб.