Профессия: иностранец - Валерий Аграновский

— Многостаночник?

— Вот именно. Задачей вашего героя и должна была явиться попытка перевербовки Вагнера, человека способного и обладающего завидной информацией.

Надо сказать, что еще раньше, стремясь найти дополнительные источники дохода, Вагнер сам предложил нашей разведке (в лице специально подставленного ему для этой цели представителя) купить у него данные на агентуру американской разведки. При этом Вагнер поставил условие: за «голову» каждого жителя ФРГ, который будет установлен нами как агент на основании полученных от Вагнера данных, ему выплачиваются две тысячи западных марок. Предложение было принято. За относительно непродолжительный срок он сообщил данные на 15 человек, из которых 11 были арестованы на территории ГДР и осуждены за шпионскую деятельность. «Заодно» Вагнер передал нам сведения о ряде офицеров американской разведки, работающих в спецслужбах городов Хоф-Заал и Коттбург. Но потом Вагнер вдруг вышел из игры, заявив нашему представителю, что прекращает связь с Си-ай-си и больше не будет иметь для нас материалов. Весь период сотрудничества с Вагнером, повторяю, мы знали, что он агент БНД, но от нас этот факт скрывает.

На какое-то время Вагнер исчез из нашего поля зрения.

Сюжет (продолжение)

Когда Вагнер вновь появляется на горизонте, Л. поручают договориться с ним о новом контакте на чисто коммерческой основе, то есть о продаже за наличный расчет нескольких агентов, на сей раз из БНД. Дело на первый взгляд кажется простым и беспроигрышным, если не учитывать того, что Вагнер «орешек», который еще надо разгрызать. Короче говоря, Л. приходится пережить из-за него несколько неприятных мгновений. Когда они впервые встречаются (дело происходит в Нюрнберге, где в это время живет Вагнер), тот ведет себя, как «настоящий» немецкий патриот: заявляет, что одно дело продавать Советам людей, работающих на американскую разведку, а другое — тех, кто честно трудится на благо любимой фатерланд. И категорически отказывается от сотрудничества, пригрозив, что, если Л. не оставит его в покое, он сообщит о визите своему геленовскому руководству. На это Л. замечает, что Вагнеру придется заодно сообщать и о своей недавней связи с советской разведкой и о продаже ей американских агентов.

— Шантаж?

— С грязными людьми в белых перчатках не работают.

На это Вагнер с апломбом отвечает, что ничего не боится, поскольку его руководство поймет «настоящий патриотизм»: продавая американскую агентуру, Вагнер тем самым отвлекал внимание Советов от сотрудников БНД, которые решали важные оперативные задачи в советской зоне оккупации именно в это самое время. Затем Вагнер, окончательно осмелев, предлагает Л. убраться пока цел, и они расстаются. Л. тут же запрашивает Центр, что ему делать, и Центр оставляет решение вопроса на усмотрение исполнителя. Тогда Л., не веря, что Вагнер способен открыться своему руководству, а просто набивает себе цену, принимает решение встретиться с ним еще раз.

— Но это же связано со смертельным риском! Как мог Центр...

— Мог, так как не в силах на расстоянии оценивать достоверность и мотивы отказа Вагнера и реальность его угроз.

Л. звонит Вагнеру. Тот сам берет трубку и вновь отвечает вашему герою категорическим отказом. Тогда, перебравшись в телефонную будку, расположенную недалеко от дома Вагнера и так, чтобы за входом в дом можно было наблюдать, Л. еще раз звонит, и снова Вагнер подходит к аппарату. Л. говорит ему, что решительно настаивает на немедленной встрече. После паузы Вагнер приглашает его к себе, но не сразу, а часа через два. Л. делает вид, будто размышляет, а затем соглашается. И смотрит за домом. Убедившись, что в течение ближайших трех часов никто к Вагнеру не входит и не выходит от него, Л. меняет телефонную будку и вновь звонит Вагнеру.

На этот раз визуального обзора дома нет. Ваш герой открытым текстом говорит Вагнеру, что, явившись на место встречи, он непременно прихватит с собой копии расписок, которые тот давал представителю советской разведки в обмен на валюту, полученную за «головы» агентов. Кажется, Вагнер действительно задумывается. Тогда Л. предлагает ему встретиться ровно через четыре часа, то есть в полдень, на остановке трамвая на Цельтисплатце, где находится гостиница «Капитоль», в которой Л. остановился. Вагнер, внимательно выслушав Л., говорит, что подобные действия могут доставить и Л., и его «хозяину» большие неприятности, после чего вешает трубку. Не колеблясь, Л. звонит опять, и вновь к телефону подходит Вагнер. На сей раз ему приходится выслушать следующее: Л. вместе с «хозяином» идет на неприятности, но предупреждает, что не меньшие неприятности ждут и Вагнера, если он откажется возобновить сотрудничество или устроит Л. ловушку. Жителям ФРГ, родственники которых «благодаря» Вагнеру были осуждены в ГДР за шпионаж, будут представлены доказательства того, что Вагнер виновен в их несчастье, а если этого будет мало, тогда с ним придется навсегда расставаться, что Вагнер оценивает в меру своего собственного понимания и методов работы, и терминологии.

И Вагнер сдается.

Конон Трофимович:

Провал

Один англичанин, бизнесмен, с которым я имел дела, как-то заходит ко мне в офис с девицей. Представляет ее: Наташа. Странное, говорю я, имя: Наташа — вроде русское?

Она мне по-русски и говорит: да, я москвичка! — и весь дальнейший разговор был как на иголках: вдруг, думаю, вырвется у меня ненароком русское слово или родной оборот, хоть и сказанный мною по-английски... Как я ретировался!

Психология

К каждой операции я готовился более чем тщательно, так как понимал: если среди пятидесяти миллионов англичан и двухсот миллионов американцев находится один разведчик, положим, Лонгсдейл, и он не кричит благим матом, что он русский, его ни за что не поймают. Поймать его могут в деле, в работе, когда он передает или получает информацию, вербует или осуществляет операцию. Значит, работать надо чисто. Я так и работал долгих двенадцать лет: сосредоточенно, не думая о постороннем, в том числе об опасности... О березке перед крыльцом родного дома, как пишут в современных героических повестях, тоже не думал. У Дзержинского есть письмо жене, датированное восемнадцатым годом: я нахожусь в самом огне борьбы, живу жизнью солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наш дом, некогда думать о своих и о себе. Это точно подмечено: я тоже крепко подумал о Родине, о семье и о себе только раз, когда давал согласие работать в разведке, и мне этого «раза» хватило на все испытания и на всю жизнь, до этой самой минуты.

Портрет

Англичане делят всю литературу на фикцию и нефикцию, вымысел и невымысел. И я так стал делить, оказавшись за решеткой: совершенно «не шла» художественная литература, даже любимые Чехов и Бальзак. Только конкретная; по-вашему, документалистика? Да? Впрочем, я всегда был грубым реалистом: стихов никогда не писал и не понимал людей, которые пишут. Как можно рифмовать нечто сокровенное, которое в моем понимании потому и сокровенное, что никакой искусственной обработке не поддается, а если поддается, тотчас перестает быть сокровенным? Эта моя мысль скорее всего свидетельствует о дремучести моих чувств и о вздорности моего характера, верно? Зато диссертацию по физике я в тюрьме начал: выписал два десятка специальных книг из тюремной библиотеки. Вы уже поняли, очевидно, что я не «лирик»...

Качества

Применимо ли к нам, разведчикам, понятие «один в поле воин»? Нет и нет! Во-первых, мы не обладаем ни сверхчутьем, ни сверхсилой, мы не сверхчеловеки; агент 007 сугубо литературен, а потому нежизнеспособен. Таких разведчиков в реальной жизни не встретишь, они нашей профессии, если угодно, противопоказаны: торчат посередине пресловутого «поля» не воинами, а очень заметными часовыми-дураками, неумело поставленными нерадивыми командирами, — с какой стороны ни зайдешь, отовсюду это их «сверх» видно! Разве можно разведчику эдак торчать? Он должен быть мышью за веником, потому что вся его сила в незаметности и в его помощниках, которые таскают ему в норку информацию. Это, как я уже сказал, во-первых, а во-вторых, участок деятельности каждого разведчика столь узок и мал и так негромок, что сам по себе вроде мозаики: почти ничего не решает, а только вкупе с такими же многими, собранными «в картину», что-то и значит. И получается, что более справедливо сказать: один в поле как раз не воин!

Автор:

Эпизод (из беседы)

Однажды во время очередной встречи с Лонгсдейлом я уточнил вопрос, ранее заданный ему письменно, но сам себя загнал этим в угол. Речь шла о способах переправки разведчика за кордон. Я спросил Конона Трофимовича, каким образом его впервые забросили — ну, сказал я, предположим, в Канаду: легально или нелегально? Сразу с документами или с легендой, дающей возможность со временем получить паспорт? А главное, как? С помощью подводной лодки или романтическим образом поместили в контейнер с отверстиями для дыхания и сухогрузом доставили в Монреаль? Или «элементарно» кинули ночью с парашютом сразу в пригород какого-нибудь Ванкувера? Пока я фантазировал, мой герой и его коллеги весело переглядывались. Потом Ведущий мягко сказал: «Видите ли, это секрет». — «Но мне что-то надо писать, — возразил я, — не родился же Конон Трофимович в Канаде, а как-то туда попал!» — «Вот вы и придумайте, как», — неожиданно предложил Лонгсдейл, а Ведущий, поправив платок, уголком торчащий из нагрудного кармана пиджака, так же мягко добавил: «Но имейте в виду, если у вас получится глупость вроде контейнера и сухогруза, вы сами не захотите пользоваться таким нереальным способом. Но если будете близки к истине, то есть угадаете, мы вежливо попросим вас придумать что-то другое. Ну, а если у вас родится нечто совсем оригинальное и способное к реализации, мы вас, конечно, поблагодарим и... тем более «попросим»!» Я был в недоумении: что же мне делать? Они улыбались: мол, не взыщите, мы живем по странным законам! Затем Лонгсдейл взял со стола спичечный коробок и великодушно произнес: «Принцип я вам объясню, он не сложен. Смотрите на спички». Я смотрел, а он говорил, манипулируя при этом коробком со спичками, ставя его то на «попа», то на «живот», то «ребром»: «Вот я (на «живот», этикеткой вниз) сажусь в Москве в поезд и еду, предположим, в Финляндию, но приезжаю туда (на «попа»!) уже другим человеком, потому что на вокзале в Хельсинки после таможенного досмотра мне передают новые документы, с которыми я плыву в Стокгольм, где снова («ребром»!) получаю документы, сажусь с ними в самолет и лечу — куда вы сказали? В Канаду? Хорошо, в Канаду, и на подлете к Монреалю в самолете мне передают (снова на «живот», но этикеткой вверх!) документы, и через пару часов я (на «попа»!) — в Торонто или Ванкувере. Вопросы есть?» Вопросов не было, и все они удовлетворенно заулыбались, а Ведущий, не меняя своего амплуа, мягко произнес: «Но дословно так, как только что объяснил вам Конон Трофимович, мы тоже попросили бы вас не писать...»