Этюд в изумрудных тонах - Нил Гейман

Едва мы заняли места в партере (я купил трехпенсовый апельсин у одной миловидной леди — из тех, что ходят по рядам и предлагают публике угощения, — и высосал его, пока тянулось ожидание), как мой друг сказал шепотом:

— Благодарите, что вам не пришлось сопровождать меня по борделям, притонам и игорным домам. Или по сумасшедшим домам, которые принц Франц особенно любил посещать, как мне стало известно. Но никуда он не наведывался больше одного раза. Никуда, кроме…

Заиграл оркестр, подняли занавес, и мой друг умолк.

Представление оказалось вполне приличным: три одноактные пьесы следовали одна за другой. В антрактах исполнялись комические куплеты. Главные роли играл высокий апатичный мужчина с приятным голосом. Прима — женщина вполне элегантная, ее пение разносилось по всему театру, комедиант великолепно справлялся с куплетными репризами. Первая пьеса представляла собой комедию ошибок самой чистой воды. Актер в главной роли изображал двух близнецов, которые никогда не встречались, но умудрились благодаря цепи комичных случайностей обручиться с одной и той же девушкой, которая, вот занимательно, была абсолютно уверена, что заключила помолвку с одним и тем же человеком. Каждый раз, когда актер перевоплощался из одного образа в другой, двери сначала распахивались, а потом закрывались снова.

Вторая пьеса — душещипательная история о девочке-сироте, продающей фиалки, которая замерзает от холода на зимних заснеженных улицах. Внезапно родная бабушка опознает свою внучку и клянется, что это и есть то самое дитя, которое десять лет назад похитили бандиты, но слишком поздно — девочка испускает последний вздох. Признаюсь, мне неоднократно пришлось промокать глаза льняным платком.

В финале представления — воодушевляющее историческое повествование: вся труппа играла женщин и мужчин, живших в деревне на берегу океана примерно за семьсот лет до наступления современной эпохи. Вдруг они увидели, как на горизонте посреди моря появились какие-то очертания. Главный герой с радостью объявляет своим соседям, что это и есть «бывшие», чье пришествие было предсказано, они возвращаются к нам из Р’лайха, с сумеречной Каркосы, с плато Ленг, где они спали, ожидали или иным способом проводили время, пока оставались мертвы. Комедийный актер высказывает соображение о том, что все жители деревни объелись пирогов и перепили эля, поэтому им и мерещатся какие-то очертания. Дородный джентльмен, играющий роль священника римского бога, объявляет селянам, что очертания в море — это демоны и чудовища, которых следует уничтожить.

В кульминации главный герой забивает священника принадлежащим ему распятием и готовится встретить Их, как только Они придут. Героиня исполняет навязчивую арию, во время которой на заднем плане в лучах волшебного фонаря (все сделано просто изумительно) появляются Их тени, скользящие по небу: королева Альбиона собственной персоной, Зловещий Смуглец Египта (тень, похожая на человека), за ним — Старейший Козел с Тысячью Младых, император всего Китая, царь Неопровержимого, президент Соединенного Нового Света, Белая Дама Антарктической Стремительности и другие. Каждый раз, когда новая тень появляется на сцене, с галереи доносится единодушное непрошеное громкое «ура!», пока наконец воздух во всем театре не начинает вибрировать от этих криков. На нарисованном небе постепенно восходит луна, но стоит ей достичь своего зенита — из мертвенно-бледного, как это было в старых сказках, она преображается в кроваво-красное светило, которое мы лицезреем сегодня.

Труппа выходит кланяться: смех, аплодисменты, наконец занавес опускается в последний раз. Представление закончено.

— Вот! — говорит мой друг. — Ну, что вы об этом думаете?

— Смешно, по-настоящему смешно! — Я даже признался, что у меня руки заболели от аплодисментов.

— Дородный парень, — сказал он с улыбкой. — Давайте отправимся за кулисы.

Мы вышли наружу, повернули на аллею, которая шла вдоль задворок театра, отыскали дверь, ведущую на сцену, где тонкая дама с жировиком на шее оглядела нас, с подозрением нахмурив брови. Мой друг показал ей свою визитную карточку, и она пропустила нас внутрь здания и дальше по ступеням туда, где располагалась общая гримерная.

Масляные лампы и свечи мерцали перед дешевыми заплывшими зеркалами, мужчины и женщины снимали грим, расстегивали костюмы — никакого стеснения. Я отвел взгляд, но моего друга, кажется, ничто не смущало.

— Могу ли я поговорить с мистером Вернэ? — спросил он во весь голос.

Молодая дама, которая в первой пьесе играла подружку главной героини, а в последней предстала в образе дерзкой дочери хозяина корчмы, указала нам на дальний угол комнаты.

— Шерри! Шерри Вернэ! — позвала она.

В ответ встал худощавый человек вполне приятной наружности, куда приятнее, чем это могло показаться при свете рампы. Он посмотрел на нас с искренним удивлением:

— Не верю своим глазам, неужели я имею удовольствие?..

— Меня зовут Генри Кимберли, — сказал мой друг, растягивая слова. — Возможно, вы обо мне слышали.

— Признаться, не имел чести, — ответил Вернэ.

Мой друг протянул актеру свою гравированную визитную карточку, которую тот стал рассматривать с неподдельным интересом.

— Театральный продюсер? Из Нового Света? Ой, ой. А это? — Он посмотрел на меня.

— Мой друг, мистер Себастиан. Он здесь просто из любопытства.

Я пробормотал что-то о том, как сильно мне понравилось представление, и пожал актеру руку.

— Вы когда-нибудь бывали в Новом Свете?

— Пока не доводилось, — признался Вернэ, — хотя это одно из самых моих заветных желаний.

— Отлично, приятель, — произнес мой спутник с непосредственностью, столь свойственной обитателям Нового Света. — Кажется, этому желанию суждено сбыться. Вот эта последняя пьеса. Я ничего подобного раньше не видел. Ваше собственное сочинение?

— К несчастью, нет. Ее автор — мой добрый знакомый. Впрочем, это я придумал механизм, запускающий волшебный фонарь и театр теней. Лучшего, пожалуй, вам нигде не найти.

— А вы не могли бы назвать имя автора-драматурга? Вероятно, мне стоит переговорить лично с этим вашим добрым знакомым.

Вернэ покачал головой:

— Боюсь, это невозможно. Он занимается совсем другим делом; человек с репутацией не хочет афишировать своей связи со сценой.

— Понимаю. — Мой друг достал из кармана трубку и поднес ее ко рту; тут он принялся хлопать себя по карманам. — Как жаль, кажется, я позабыл свой кисет.

— Я курю крепкий черный табак, — ответил актер. — Но если вы не возражаете…