Приходское духовенство и крестьянский мир в начале XX века - Юлия Белоногова

На приходах Московской епархии священники, как правило, служили без диаконов: последние в начале ХХ в. для сельского прихода были роскошью, их служение придавало большую торжественность и великолепие церковным службам, поэтому существенным достоинством диакона считался красивый голос (обычно бас; других достоинств от него, как правило, не требовалось). Псаломщик, хотя над ним и не совершалась хиротония, тем не менее являлся церковнослужителем, по закону принадлежал к духовному сословию и состоял членом клира. Псаломщик помогал при совершении церковных служб, пел на клиросе, читал, просматривал порядок предстоявшего богослужения, следил за правильностью его исполнения, готовил богослужебные книги – без такого помощника совершение богослужения было крайне затруднено, поэтому псаломщики обязательно входили в штат. При храме могли помогать вольнонаемные люди, не входившие в клир: причетники, алтарники, трапезники, но такая ситуация имела место, как правило, в богатых городских приходах. В службе они участия не принимали, наблюдали за церковным имуществом, звонили в колокола, убирали храм, во время богослужения зажигали светильники, приносили воду, просфоры, все необходимое для совершения служб[53]. Если таких помощников не было, их обязанности выполнял псаломщик. Богослужебные же обязанности псаломщика фактически сохранились неизменными до нашего времени. Таким образом, даже при наличии диакона и псаломщика вся полнота церковнослужения ложилась на плечи священника: только он мог крестить, исповедовать, причащать, соборовать, миропомазывать, венчать своих прихожан. Все остальные члены клира и вольнонаемные работники в богослужебной жизни целиком зависели от иерея.

Каждая церковь имела штатное расписание, по которому было определено количество священно– и церковнослужителей. «Церковные причты в приходах, имеющих менее 700 душ мужского пола, состоят из священника и псаломщика, а в приходах, имеющих более 700 душ, – из священника, диакона и псаломщика»[54]. В богатых и многолюдных приходах (обычно городских) позволялось иметь нескольких священников, и, как правило, по их же числу определялось число псаломщиков. Диаконская вакансия даже в богатых приходах, как правило, была одна. Приходы по численности прихожан оказывались очень большими из-за их материальной скудости, приход в 700 душ мужского пола состоял примерно из 1300–1500 человек. В 1913 г. на 1137 церквей Московской епархии без Москвы приходилось по штату 6 протоиереев, 1123 иерея, 379 диаконов, 1190 псаломщиков. В действительности это число колебалось в большую или меньшую сторону. В указанном 1913 г. фактически на службе состояли: 41 протоиерей, 1091 священник, 410 диаконов, 1122 псаломщика. Статистику по каждому уезду благочинный подавал в Московскую консисторию, где она сводилась в таблицы. Вакансии не были тождественны сану, очень часто по недостатку средств на вакансии псаломщика служили диаконы, получавшие соответственно и доходы чтецов. Иногда рукоположенные в священники диаконы оставались на своих прежних диаконских вакансиях и даже иногда псаломщических. Вакансия в данном случае означала лишь материальный статус, данные лица участвовали в богослужении согласно их духовному званию, а не занимаемой вакансии, то есть священник на вакансии псаломщика служил как священник, но получал часть дохода как псаломщик. В архиве Московской Духовной Консистории хранится целый ряд прошений с просьбами о возведении псаломщика в сан диакона при оставлении на прежних доходах из-за бедности храма[55].

В целом процент лиц духовного звания был очень невелик: на 1129 пресвитеров приходилось 1 312 878 жителей православного вероисповедания обоего пола, то есть в среднем на каждые 1163 человека один священник. В городах священнослужителей было больше, чем в сельской местности. В сельских храмах зачастую на одноклирный причт, состоявший из священника и псаломщика, приходилось по 1500–2500 прихожан обоего пола. Всего лица духовного сословия, считая женщин и малолетних детей, составляли 1,8 % (в 1913 г. – 23 998 человек) от числа всех жителей православного вероисповедания Московской епархии[56]. Уже сама малочисленность духовенства была одной из причин возникавших проблем. Крестьяне часто, если была возможность, посещали храм, но очень редко участвовали в Таинствах: исповедовались и причащались, – в силу того что одному священнику было невозможно регулярно и часто совершать Таинства над таким большим количеством народа. Помимо обязанностей пастырских священник был обременен множеством гражданских дел, не относившихся непосредственно к его сану. Таким образом, в силу традиций и обстоятельств крестьяне выпадали из Таинственной, духовной жизни Церкви.

Священство представляло особое сословие, имевшее определенные права и привилегии. Положение духовенства складывалось постепенно и на протяжении истории претерпевало изменения: на их глазах и при их непосредственном участии разворачивалась картина народной жизни: «С незапамятного времени оно (духовенство. – Ю.Б.) успело уже сделаться плотью от плоти, кровью от крови народа – и по своему происхождению, и по своему образованию»[57]. С начала XVIII в. в составе, правах, организации и материальном обеспечении белого духовенства произошли такие значительные изменения, которые сделали синодальный период совершенно особой эпохой в его истории: государственная власть оказывала возраставшее влияние на формирование новых условий жизни приходского духовенства, которое становилось все более замкнутым сословием.

Будущий клирик обычно рождался в семье священно– или церковнослужителя: священника, диакона или псаломщика. Как правило, семьи были многодетными, особенно в деревнях, имели по 5–6, а часто до 10 детей. В Московской губернии, не считая Москвы, в 1913 году числилось 2664 священно– и церковнослужителей, всего на них приходилось 4880 детей, малолетних и учащихся, не считая уже взрослых и устроенных[58]. По закону от 26 мая 1869 г. «дети лиц православного духовенства не принадлежат лично к духовному званию, показываясь только для сведения в послужных списках их отцов». Дети клириков получали особые права, «не принадлежащие к дворянству получили: дети священников и диаконов – права детей личных дворян, а дети дьячков, пономарей и псаломщиков – детей личных почетных граждан»[59]. Официально с этого времени дети духовных лиц могли свободно выбирать род службы, заниматься торговлей или предпринимательством. На практике финансовое положение духовенства при недостатке средств давало только одну-единственную возможность существования его детям – не выходить за пределы духовного сословия. У клириков не было достаточного капитала, земельных владений или средств для предпринимательской деятельности, кроме деятельности на ниве духовной или образовательной. Как следствие, духовенство в начале XX в. оставалось замкнутым в силу своего сословного положения.

Духовенство с древности было освобождено от всех государственных податей. Но белое священство было тяглым относительно своей непосредственной духовной власти – архиерея, которому священник платил пошлины и повинности со дня своего посвящения до конца жизни. Такой порядок сохранился со времен допетровской Руси[60]. Русское духовенство было долгое время тяглым в том смысле, что, как правило, платило подать за землю, на которой жило. С XVIII в. священники хотя сами и не служили в армии, но платили налог лошадьми; периодически избыточных людей из детей духовенства (причетников) отправляли в солдаты. В XVIII в. священнослужители из податного сословия после рукоположения не исключались из податного оклада. Дети их, рожденные до священства, также оставались приписанными к прежнему сословию своих родителей. Только при Екатерине II манифестом 26 февраля 1764 г. и высочайшим указом 18 апреля 1765 г. духовенство освободилось от своего податного состояния[61].

Со времен императора Павла I духовенство в лице священников освобождалось от телесных наказаний. Свод законов 1832 г. обеспечивал белому духовенству следующие основные права: в имущественном отношении лица духовного звания пользовались: а) свободой от всех личных податей и той привилегией, что их дома освобождались от квартирной повинности (постоя); б) личной свободой от таких общественных и государственных повинностей, которые действительно оказывались несовместимыми с обязанностями церковного звания, каковой, например, являлась воинская повинность; впоследствии духовные лица православного вероисповедания не вносились в списки присяжных заседателей.

Кодификация законов при Николае I дала ясный перечень прав и обязанностей духовенства. Свод законов 1832 г., вступивший в силу с января 1835 г., содержал в 9-м томе (Законы о состояниях) во втором его разделе изложение правового положения белого духовенства, епископов и монашества внутри государства. В 10-м томе (Законы гражданские и межевые) были собраны положения о церковной земле, в особенности приходской, и о ее использовании.