Воронцовский упырь - Сергей Рокотов

- Валерой меня зовут, - представился раненый.

- Ты далеко пойдешь, Валера. И кафе твое будет процветать, не то что при Димочке, человеке малоинициативном и малограмотном. Никакой фантазии.

Я пришлю тебе дизайнера, мы из твоего кафе куколку сделаем. И охранять будем, как родное. Перевяжите и отвезите домой! - скомандовал Роман. - Все. Дело сделано.

Белый "Мерседес" быстро домчал Романа до его многоэтажной окраины. Он вышел из машины, как всегда, поблагодарил водителя. Орава головорезов глядела на невзрачного Романа в истертой дубленке с восхищением - как он мигом сумел наладить дело, которое начало было разваливаться из-за ареста Заславского и болезни Романа.

- Что-то я, между прочим, не вижу здесь нашего Женечку? - вдруг заметил Роман отсутствие одного из братков.

- Ему звонили и домой, и на мобильный, не отвечает ни тот, ни другой, сказал кто-то.

- Странно, - пожал плечами Роман. - А ведь он мне очень нужен. Ну ладно, до свидания. Я хочу спать...

Он поднялся к себе на седьмой этаж, разделся, налил стакан кефира и стал смотреть по телевизору ночные новости. Потом немного подумал и набрал номер телефона.

- Алло! - ответил мужской голос. - Алло, я слушаю вас...

В планы Романа не входило разговаривать с этим человеком, и он хотел было положить трубку, но тот предупредил его.

- Это Роман Ильич? - вдруг крикнул мужской голос. - Я чувствую, это вы... Где Нина, скажите мне, пожалуйста, я умоляю вас...

Роман положил трубку и набрал другой номер, взглянув на часы, - шел уже первый час ночи. И опять мужской голос:

- Я вас слушаю... Что вы молчите? Кто это? Говорите же, не тяните душу...

Роман положил трубку, потом пошел в крохотную прихожую, вытащил из кармана дубленки пачку "Парламента", закурил.

"Курить заставляют, сволочи, - подумал он злобно. - Душу им тянут, видите ли. А есть у них душа-то?"

Он выкурил сигарету, разделся и лег под теплое ватное одеяло. День был трудный, но плодотворный, и можно было бы спокойно заснуть с сознанием выполненного долга. Но.., не спалось. Было безумно тоскливо и одиноко. Хотелось выть волком от этого окаянного одиночества. Калейдоскопом проносилась его сорокасемилетняя жизнь...

...Шестьдесят пятый год. В июле Ромка приехал в Москву искать счастья. Ему все равно было, куда ехать, когда умерла от инфаркта мать, а отчим выкинул его на улицу, на следующий же после похорон день приведя в дом молодую жену. Ромке было тринадцать, он был хил и невзрачен, как-то противостоять здоровущему отчиму не мог. А почему он не поехал из Иршанска в столицу Украины Киев, а поехал именно в Москву, он до сих пор не понимает. Может быть, тогда бы его жизнь потекла по другому руслу. Судьба...

Ромке очень жалко было своих зачитанных до ветхости книжек, оставшихся в доме, - Дюма, Джек Лондон, Майн Рид, Жюль Берн, - их ему покупал еще покойный отец. А больше ничего не было жалко, только себя самого. На нем были серые потертые брюки, которые были ему малы, и такой же пиджачок клоунского вида. Он прекрасно знал, что представляет собой жалкое зрелище. И он был страшно стеснителен. В кармане лежало три рубля, ему дала их еще покойная мама, перед тем, как ее увезли в больницу, откуда она уже не вернулась. "Сынок, у тебя скоро день рождения, это тебе на подарок, у меня больше нет. Вернусь, дам еще". Не вернулась. А в свой день рождения, тринадцатого июля, Ромка ехал зайцем в Москву. По вагону разносили пирожки, бутерброды, лимонад. Ромка хотел купить себе пирожок и бутылку лимонада, рванул трояк из кармана, трояк зацепился за крючок от перочинного ножичка, и от него оторвался кусочек. С ужасом Ромка глядел на этот рваный трояк, последнюю надежду... Он дрожащими пальцами протянул толстой разносчице этот трояк, еще на что-то надеясь. "Да он рваный. Не приму, - фыркнула толстуха. - Кусок вон оторван. Мне что, из своих выкладывать за тебя? Давай другие деньги". - "А других у меня нет", - пролепетал дрожащими губами Ромка. "Мое-то какое дело? Твои проблемы", - улыбнулась разносчица золотыми зубами и пошла дальше. До Москвы он ехал голодный, ему страшно хотелось пить, но трояк никто не хотел принимать.

Соседи по вагону жрали жареных куриц, варенные вкрутую яйца, помидоры, огурцы, пили пиво и водку, а он сжался в уголке и старался не думать о еде...

На Киевском вокзале в Москве голод его усилился до кошмара. Резало в желудке, кружилась голова, донимала жара. Он побродил по Москве, впечатления от столицы на время заглушили чувство голода. Но голод опять дал о себе знать к середине дня. Он попытался сунуть свой трояк лоточнице на Киевском вокзале.

"Иди в сберкассу, тебе там поменяют", - посоветовала лоточница. Это обнадежило Романа, и после долгих поисков он все же нашел сберкассу. И вот.., он на улице с тремя новенькими рублями в кулачке. Он чувствовал себя богачом. Он купил пирожков, лимонада, сел на скамейку и с жадностью поел. Потом пошел ночевать на скамейку на Киевском вокзале. Вокзал казался ему чем-то вроде дома... Потом утро, прогулки по городу. Красная площадь, ГУМ, Большой театр - незабываемые впечатления. Но.., трояку пришел конец, И снова наступил голод. Головокружение, рези в желудке, пелена перед глазами... Что-то надо было делать. Но что? Клянчить деньги у прохожих? Он не мог, язык бы у него не повернулся, лучше умереть с голоду. Но это легко сказать. И он на вокзале приметил подходящий широкий карман и залез в него, зная, что толстый мужик положил туда сдачу с червонца, не менее рублей семи. Залез он аккуратно, мужик ничего бы и не заметил, но тетка-доброхотка, шедшая сзади, восстановила справедливость. "Мужчина! - благим матом заорала она. - К вам в карман лезут! Хватайте его!" От мощного удара кулаком в лицо Ромка полетел на асфальт, больно ударившись затылком. "Падло! - гаркнул толстяк. - Падло подзаборное!" И пнул ногой валявшегося на земле Ромку. Слезы обиды брызнули у того из глаз. "Извините, - крикнул он отчаянным голосом, боясь, что толстяк убьет его. - Я есть очень хотел!" Всю жизнь он стыдился этих своих слов, он стыдится их и теперь, в эту бессонную ночь, когда в железном ящичке, стоящем в стареньком серванте, лежат на мелкие расходы тридцать тысяч долларов и он без всякого ущерба для себя может прикурить от стодолларовой бумажки. "Есть хотел - на, жри! - Толстяк поднял с земли кусок какой-то мерзкой гнили и стал совать его в лицо Ромке. - Я эти деньги потом и кровью зарабатываю, а этот щенок шелудивый..." - "Ну, так-то уж не надо, заступилась даже тетка-доброхотка. - Проучили, и ладно. Отпустите теперь. Он свое получил, неповадно будет". - "Щас, да! - ярился толстяк. - Я его накормлю до отвала, а потом в милицию сведу, вы свидетельницей будете.

Сядет, милый, в колонию, там прыти поубавят. На, жри, жри", - тыкал он в лицо Ромке зеленую гниль.

Она уже попала Ромке в рот, из глаз его потекли слезы, он извивался на асфальте как червяк, раздавленный могучей ногой. И вдруг.., толстяк как-то мгновенно грохнулся навзничь. Ромка обернулся и увидел здоровенного парня лет двадцати, загорелого до черноты. Его загорелое лицо контрастировало со светлыми, почти белыми кудрявыми волосами. Светло-голубые глаза светились задором и весельем от осознания собственной силы. Ромка, валяясь на земле, и не заметил, как парень двинул мощным, поросшим светлым пушком кулаком в челюсть толстяка, наклонившегося над ним. "Милиция!" - скулил толстяк. "Молчи, падло! - пригрозил парень. - Убью, если вякнешь что-нибудь". Публика быстро стала расходиться. Теткадоброхотка со своими авоськами исчезла первая. Никто не хотел связываться с почти двухметровым парнягой.

"Вставай, - подал он Ромке руку, и тот встал. - Поедем ко мне. Отъешься хоть. Лежать!!!" - рявкнул он на толстяка.

Он обнял Ромку своей мощнейшей рукой за шею и повел к электричке. Сзади их догнал милиционер.

"А ну-ка стой! - крикнул он. Высокий парень обернулся. - А, это опять ты? - скривился милиционер. - Бузишь? Без этого не можешь? Опять тебя на пятнадцать суток сажать, что ли, Заславский?" - "Себе дороже, сержант, широко улыбался парень. - Сам посуди, этот мордоворот парня насмерть бил, а он голодный, помочь ему надо. Чему вас учил товарищ Дзержинский, Железный Феликс, вспомни, сержант?" Сержант попытался вспомнить, морща крохотный лобик. "Иди, Заславский, - сказал он, так и не вспомнив, чему учил Железный Феликс. - Тебя сажать - точно себе дороже, ты и за решеткой покоя никому не даешь". - "Все на борьбу с беспризорностью! - напомнил Заславский. - Вот чему учил Феликс Эдмундович. Лучше, сержант, посади толстого за истязание малолетних. - Он понизил голос. - А еще лучше, слупи с него червонец за нарушение общественного порядка. Он трус, он клюнет..." Сержант призадумался над предложением и, видимо, решил его принять, так как сразу же направился к толстяку, а Заславский, обнимая чудовищной рукой Ромку за цыплячью шею, шел с ним к электричке.

Уже через сорок минут он вел его по лесной дорожке к себе домой. "Эдик меня зовут, - представился он. - Фамилию знаешь. А ты кто будешь таков?" "Ромка я, из Иршанска, с Украины. Мать умерла, отчим из дома выгнал". - "А что? - нимало не удивился Эдик. - На хер ты ему нужен, лишний рот. А у меня самого отчим, Вовка его зовут. Хороший парень, алкаш только, все пропивает, падло..."