Возвращение короля Коболда - Кристофер Сташеф

Он прижал ее к себе, поцеловал долгим поцелуем. Затем отошел, сцепив руки за спиной, постоял мгновенье и направился к выходу.

Его остановил смущенный кашель.

Король нахмурился и резко обернулся.

— Все еще здесь, Бром? Я думал...

— Мой государь, — перебил карлик. — Что вы приказали, я сделаю — но разве не будет больше никаких распоряжений?

Лицо короля потемнело.

В голове Брома звенела решимость.

— Если тут замешан Дурной Глаз, Ваше Величество, то дело касается ведьм.

Король отвел сердитый взгляд, сжав губы в тонкую строчку.

— Тут ты прав, Бром, — неохотно признал он. — Ладно тогда, раз надо, значит, надо. Пошли кого-нибудь к ведьмам в Северную Башню, Бром, и накажи им вызвать... — лицо его скривилось от недовольства, — ...Верховного Чародея.

Верховный Чародей в данное время сидел, прислонясь к дереву, беспечно и с наслаждением взирая то на восход, то — на жену. Каждый раз с трудом переводя взгляд, так как на обоих в высшей степени стоило поглядеть.

Солнце являло собой само великолепие, оранжево-золотое оно подымалось из маслянистой зелени верхушек сосен в розово-голубое небо; но его огненно-рыжая жена была олицетворением изящества и красоты, она тихо напевала, погрузив руки в лохань с водой для мытья посуды, стоя у кухонного очага в сухом тепле их дома-пещеры.

Прекрасной ее делала, конечно, не просто домашняя жизнь. Ее длинные рыжие волосы, казалось, так и плавали вокруг нее, обрамляя лицо с большими зелеными глазами, длинными ресницами, курносым носом, широким ртом с полными искушающими губами. Под белой крестьянской блузкой и длинной пышной юбкой ярких цветов скрывалась захватывающая фигура.

Конечно, фигура ее на данный момент скорее подразумевалась, чем наблюдалась, но Чародей обладал хорошей памятью.

Память эта была, пожалуй, чересчур хорошей; красота жены иной раз напоминала ему о собственной... ну, скажем, заурядности.

Нет, вернее, некрасивости, или, скорее, невзрачности, поскольку в лице его было-таки что-то привлекательное. Он привлекал к себе так же как пленяют, пожалуй, мягкие кресла, старые камины ж пузатые печки. Собаки и дети влюблялись в него с первого взгляда.

Может быть, благодаря этим качествам он и покорил ее?

Точнее будет сказать, что она покорила его после длительной битвы с его же комплексом неполноценности, потому что если прекрасную женщину достаточно часто предавали в прошлом, она начинает ценить надежность, теплоту и приязнь больше романтики.

Во всяком случае, будет ими дорожить, если это женщина, для которой любовь — цель, а романтика — всего лишь роскошь; и именно такой женщиной была Гвен.

Женщина, которая способна любить мужчину с добрым сердцем, хотя лицо его представляет собой дешевый ассортимент наклонных плоскостей, рытвин и ухабов, разбросанных с экспрессионистской фантазией; и именно таким мужчиной был Род Гэллоуглас.

Тем не менее она его любила, что является с точки зрения Рода чудом, вопиющим нарушением всех известных законов природы.

Хотя он, конечно, не собирался возражать.

Он поскользил на основании спинного хребта, дал своим векам опуститься и позволил покою летнего утра просочиться в себя, убаюкивая его до дремоты.

Что-то ударило его в живот, сбив дыхание и резко приведя в сознание. Он стремительно выпрямился с ножом в руке.

— Па-па! — проворковал младенчик, выглядевший очень довольным собой.

Род сумел слабо усмехнуться, поднял с травы угол дубового манежа, угол которого и угодил ему прямо в живот.

Род уставился на малыша. Маленький Магнус крепко держался за прутья манежа; он еще не совсем научился стоять.

— Отлично, Магнус! — потрепал он ребенка по головке. — Молодец, молодец!

Ребенок заулыбался, так и прыгая от восторга,

Манеж поднялся на шесть дюймов над землей.

Рот отчаянно схватился за него и вынудил опуститься, давя ладонями на крышку.

Обычно на манежах не бывает крышек. Но на этом манеже она была; иначе младенец мог бы и улететь.

— Да, да, ты замечательный ребенок! Умница, точно! Большой молодец... Гвен!

— Чего изволишь, милорд?

Гвен подошла, вытирая руки о передник.

Тут она увидела манеж.

— О, Магнус! — произнесла она тем тоном болезненного разочарования, какой дается только матерям.

— Нет, нет! — быстро заступился Род. — Он молодец, Гвен, не правда ли? Я только что говорил ему, какой он хороший мальчик. Хороший мальчик, хороший мальчик!

Ребенок изумленно уставился на родителей, наморщив лобик.

Выражение лица матери было почти таким же.

У нее расширились глаза, когда она вычислила единственный способ, каким переместился из пещеры манеж, пока она стояла к нему спиной.

— О, Род!

— Да, — Род усмехнулся с больше чем оттенком гордости. — Развит не по годам, не правда ли?

— Но... но, милорд! — Явно изумленная Гвен покачала головой. — Только ведьмы могут передвигать предметы, но и то — не самих себя. Чародеям такое не по силам!

Род поднял крышку манежа и взял сына на руки.

— Ну, он не мог проделать этого с помощью леви... э, летая, не так ли?

— Да, у него не хватило бы сил поднять вместе с собой и манеж. Но чародеи не могут...

— Ну а этот может. — Род улыбнулся малышу и пощекотал его под подбородком. — Как насчет этого? Я — отец гения!

Ребенок заворковал и выскочил из объятий Рода.

— Э-э! А ну-ка вернись сюда!

Род подпрыгнул и вцепился в толстенькую лодыжку, прежде чем ребенок смог уплыть, подхваченный утренним ветерком.

— Ах, Магнус! — Гвен взяла малыша на руки. — Ах ты мой храбрец! Ты наверняка, будешь самым могучим чародеем, когда вырастешь!

Ребенок улыбнулся в ответ. Он был не совсем уверен, что поступил правильно, но спорить не собирался. Род отнес дубовый манеж обратно в пещеру, переполненный отцовской гордостью. Он изумлялся сыночку — манеж-то был тяжелый!

Он взял моток веревки и начал привязывать манеж.

— Этот малыш! — покачал головой Род. — Ему едва год минул... он еще и ходить-то не умеет, а... Гвен, в каком возрасте начинают левитировать?

— Леви... А, ты имеешь в виду летать, милорд! — Гвен вернулась в пещеру с ребенком, оседлавшим ей бедро. — Юные чародеи начинают летать, милорд, с двенадцати-тринадцати лет.

— А этот малыш начал в девять месяцев. — У Рода чуть выпятилась грудь и немного закружилась голова. — А в каком возрасте маленькие ведьмы начинают летать на метле?

— В одиннадцать лет, милорд, или, может, в двенадцать.

— Ну, в этом Магнус тоже намного опередил график, если учесть, что он летал с манежем — чародеям вообще не полагается летать на метле. Что за ребенок!

Он не упомянул, что эти великолепные способности явно результат мутации.