История Мадлен (СИ) - Ром Полина

— … тетушка благоволила мне, и понимала, что именно мне она должна открыть дорогу, именно мне положено выйти замуж и продолжить наш род, – щебетала Бернардет, речь которой я застала с середины.

Перед ней в гостиной на диване сидел тощий, как спичка мужчина лет пятидесяти, и, если бы не его залысины, которые хорошо были видны с лестницы, я подумала бы, что ему лет двадцать – уж больно он был подвижен и активен, даже когда сидел. Его длинные руки и ноги, походили на конечности кузнечика, и я чуть не засмеялась, представив, что каждый его поворот мог бы издавать стрекочущий звук.

— А вот и Мадлен, – немного растерянно произнесла Бернардет, увидев меня, но ей точно не было стыдно за свою речь. Я уже поняла, что такое положение дел она считает правильным.

Нотариус быстро, по-кузнечиковски, подскочил с дивана, на котором восседал все это время, и на смешно подгибающихся коленях начал пружинить в мою сторону, что чуть не вызвало с моей стороны взрыв смеха. Но “сестра” явно истолковала мое настроение совершенно иначе: принялась всматриваться в мое лицо, немного засуетилась, начала потирать запястья. Она явно не предполагала, что я умею улыбаться.

— Мадемуазель, я Андре Лювиль – нотариус, у которого хранится завещание вашей тетушки. Примите мои искренние соболезнования в связи с вашей утратой. Вы многое перенесли, – он опустил глаза в деланной грусти, но было понятно, что ему плевать на все, что творится здесь, и он скорее хочет озвучить документ, получить причитающееся ему и отправиться из этого дома. – Рад, что ваше здоровье больше не вызывает опасений, и мы, наконец, можем…

— Благодарю за сочувствие, месье. Давайте начнем. Что для этого нужно? – перебила его я слишком уверенным для привычной всем Мадлен голосом. Прошла и села в кресло рядом со своей «милейшей» родственницей.

Пусть. Пусть все думают, что именно смерть тетки повлияла на меня таким образом! И пусть поймут, что “кататься” на себе я больше не позволю.

— Мы уже пригласили слуг и управляющего. Ждали только тебя! – прошипела Бернардет, продолжая рассматривать меня с интересом и легким недоумением.

Она отвлеклась лишь тогда, когда в гостиную прошмыгнули слуги и встали за спиной своей хозяйки, понимая уже – кто здесь будет музыку заказывать. Одна из них принесла чай для нее и месье «кузнечика», совершенно не придавая значения тому, что здесь нас трое. Ну да и ладно, и на нашей улице перевернется грузовик с пряниками.

— Сегодня, 20 дженуария, 1770 года, мы собрались здесь, в поместье мадам Марион Николя де Готье, чтобы зачитать завещание, составленное ею в моем присутствии и заверенное двумя внушающими доверие свидетелями и лично мною – Андре Лювилем, – он чуть засмущался, произнося свое имя. Видимо, мужчине нравилась частица своей власти, и он ею отчаянно любовался. – Андре Лювилем, нотариусом, – прочел он еще раз в документе, словно и так не знал своего имени.

Он остановился, отпил из чашки чаю, и сделал слугам знак, что можно снова её наполнить. Далее, он решил встать, и продолжил, зачитывать стоя:

— Своей волей мадам Марион завещала каждому из слуг по восемь монет серебром, в случае, если они еще три месяца проработают без каких-либо претензий от мадемуазель Бернардет, – нотариус обвел взглядом слуг, и с важным видом сделал упор на то, что эти монеты они получат лишь с условием. Слуги за моей спиной глубоко вздохнули, и он продолжил: — Особняк, сад вокруг него, счет на шестьсот золотых луидоров, а также конюшню с тремя лошадьми мадам передает своей племяннице – мадемуазель Бернардет…

— Ну, это естественно, ведь тетушка понимала, что я буду отличной хозяйкой, понимала, что только я смогу достойно владеть её домом и её деньгами, – перебила нотариуса Бернардет, и встала, сжимая ладони, то и дело оглядываясь на слуг и месье Лювиля – видимо, таким образом она искала в их лицах поддержку, подтверждение своей правоты. – Продолжайте, месье, продолжайте, ведь там есть что-то, что касается моей сестры, – с наигранной жалостью она посмотрела на меня, но увидела на моем лице только улыбку.

Пожалуй, это её несколько удивило, но еще не насторожило.

— Итак, мадемуазель, – обратился месье Лювиль к Бернардет, – пятьсот монет из тех, что передает вам тетушка, являются вашим приданым, и чуть позже, я объявлю вам, кто будет вашим мужем, так как мадам Марион позаботилась и об этой части вашей жизни, – серьезно посмотрев на мою сестрицу, продолжил нотариус. – Что касается Мадлен, вашей сестры и племянницы мадам Марион, то она имеет право жить в доме привратника, покинув особняк в тот же час, когда будет озвучено завещание. Еще она получает пятьдесят луидоров, свои платья и обувь, шаль и плащ, дарованные ей ранее мадам…

— «Имеет право жить в доме привратника»? – повторила я часть своего завещания. – То есть, по сути, он не будет мне принадлежать, я просто буду там жить?

— Да, мадемуазель. Дом находится на земле, что принадлежит теперь мадемуазель Николя. К завещанию прилагается полная опись придомового хозяйства. Домик привратника окружен небольшим участком земли и, фактически, выпадает небольшим клином из ровного прямоугольника хозяйского сада. Вы имеете право жить там сколько вам угодно, пользоваться той мебелью, что в нем есть сейчас, а если нынешняя хозяйка особняка или её супруг решат держать привратника, как и покойная хозяйка, им придется построить для него отдельный дом или выделить каморку в особняке, но продать его вы не имеете права – только пожизненно проживать. – ответил на мой вопрос месье Кузнечик.

— То есть, – с гонором начала сестрица – она может оставаться здесь, недалеко от моего дома и позорить меня своим видом? Просто жить там и за это не должна выполнять никаких обязанностей? – она начала ходить из угла в угол, и я поняла, что покоя мне ожидать точно не следует. Мало того – нужно как можно быстрее собрать свой скарб, состоящий из поношенных тряпок, и валить в новый дом, иначе, она и этого не даст сделать. Вдруг еще начнет считать количество…

— Так и есть, мадемуазель Марион, – обратился он к Бернардет. – в завещании не указано, что она что-то должна делать в поместье, а просто жить в доме….

— Ну, а как же дрова, как же… – она не могла придумать больше ничего, что можно было вписать в графу расходов, касаемых моего содержания, которые могли бы принести ей хоть малейший ущерб.

— Дрова, пищу, и все прочее я буду добывать сама. Можешь не утруждаться, сестрица. Я просто буду жить там. Поверь мне, ноги моей не будет в твоем особняке, – я встала и направилась к столу, возле которого нотариус сейчас разбирал бумаги. – Будьте добры, выдайте мне деньги, и я отправлюсь в мой дом, – я встала перед ним и выкинула ему навстречу свою ладонь, дав понять, что деньги хочу получить прямо сейчас.

Месье открыл саквояж, стоящий на стуле, вынул из него увесистый мешочек и положил на мою ладонь. Подвинул бумаги, что требовали подписи. Я на минуту задумалась, но потом как-то машинально сделала сложный росчерк на двух экземплярах, выхватила свой и поторопилась по лестнице в чужую уже комнату. Пока они здесь разбираются, я должна успеть сложить все, что мне доступно из моих тряпок, ведь я и не представляла в каком состоянии находится этот «дом».

Глава 5

Вернувшись в комнату и более детально осмотрев содержимое шкафа, пришла к прискорбному выводу, что собирать-то тут особо и нечего.

– Да уж, думаю можно сильно и не спешить паковать своё “имущество”, – рассуждала я, обводя скептическим взглядом окружающую обстановку, – При всей своей жадности, трудно представить, чтобы “сестрёнка” могла позариться на такое убожество.

Осознав, что, наверное, не с того конца взялась за переезд, натянула верхнюю одежду и отправилась знакомиться со своим будущим жилищем. Для начала следовало выяснить, что там уже есть, а что придётся тащить с собой.

Похрустывая январским снегом, по узкой тропинке продралась в самый дальний угол сада. Моему взору предстал крохотный каменный домишко.