Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер

class="p1">Однако Гнедин решил, вероятно, что она спрашивает, почему не смогли обойтись без его приезда. Он объяснил:

— Я как будто сказал уже, что после смерти матери девочка осталась с бабушкой?.. Вопрос о моем приезде не встал бы, если бы не крайний случай. Сейчас бабушке предстоит тяжелая операция, такая, знаете… с неизвестным исходом. Ей нужно ехать в Минск.

И Гнедин поднялся, точно это ему предстояло ехать и было уже пора.

— Мы вас, конечно, никуда не отпустим, — сказала Екатерина Матвеевна, тоже встав. — Не захотели чаю — будем вас теперь обедом кормить… Я ненадолго — до плиты и обратно. — Она обернулась, выходя, быстро, привычно завязывая фартук. — У меня уж все состряпано. За обедом и порешим, как вас устроить лучше… Воля, покажешь Евгению Осиповичу, где умыться.

Мать ушла, а Воля остался один на один с Гнединым.

— Вот, значит, так, брат, — сказал Евгений Осипович и прошелся по комнате. — Тебе сколько же лет, а?

И Воля, ни разу не вспомнивший за последние полтора часа о том, о чем не забывал уже три недели, ответил:

— Четырнадцать. Хотя нет — пятнадцать. Мне сегодня исполнилось, — спохватился он.

— Поздравляю, — сказал Гнедин. — Довольно много, довольно много… Но ты еще живешь, по-моему, вчерашним днем?

— Почему? — не понял Воля.

— Отвечаешь — четырнадцать, а это было вчера, — пояснил Гнедин так, будто «вчера» значило «давно» и Волина оговорка казалась ему удивительной.

Воля озадаченно помолчал, а Гнедин вдруг улыбнулся ему: вероятно, он шутил.

— У нас тут рукомойник в коридоре, а во дворе кран есть, — сказал Воля. — Так что куда хотите…

— К крану, к крану, — отвечал Евгений Осипович.

Воля пошел показать ему дорогу и подержать полотенце. На ярком солнечном свету лицо Гнедина выглядело очень усталым. Нагнувшись, он подставлял под журчащую струю воды шею, лицо, руки, а Воля, держа его немного измятый пиджак, думал о нем — настойчиво, с усилием: что-то не укладывалось у него в голове…

Почему легендарный комдив — в штатском? Почему не в гимнастерке с петлицами и орденами? Что значит этот темный пиджак, на котором болтается некрепко пришитая пуговица?..

Когда умывшийся и посвежевший Гнедин вернулся, сопровождаемый Волей, в комнату, стол был уже накрыт. На нем стояли крупные спелые помидоры, огурцы свежие, большие и отдельно малосольные — маленькие, крепенькие (они плавали в миске с рассолом, остро пахнувшим укропом, смородиновым листом и чесноком), холодец на блюде. А в самом центре стола высился толстого стекла графинчик, наполненный прозрачной жидкостью до середины длинного горлышка. На дне графинчика желтели, чуть шевелясь, квадратики лимонной корки.

— Это что же — в мою честь парад такой? — спросил Гнедин, и при слове «парад» Воле захотелось узнать у него, бывал ли он на параде на Красной площади, видел ли там вблизи Ворошилова и Буденного. Но он не спросил — получилось бы как-то не к месту, ни с того ни с сего.

— В вашу и в его вот, — ответила Екатерина Матвеевна, кивая на Волю. — Ему сегодня пятнадцать…

— Значит, в его, — сказал Евгений Осипович и до краев налил водку в три граненых стаканчика. — Ну…

Он немного помедлил, и Екатерина Матвеевна успела шепнуть Воле:

— Ты только чуть-чуть отпей, слышишь?.. Самую малость пригубь…

Воля досадливо повел плечами. «Все-таки мне, кажется, пятнадцать, а не четыре», — означало это движение.

— Он, Евгений Осипович, никогда спиртного не пробовал, — сказала Екатерина Матвеевна, ища поддержки у Гнедина. — Мне Валентин Андреич рассказывал, как в первый раз стаканчик пропустил, чего потом натворил, а назавтра и не помнил ничего, все забыл… — Она покосилась на стаканчик, который Воля крепко держал в руке, готовясь чокнуться.

— Что ж… — Гнедин встал и, глядя на рослого Волю с той мягкостью, с какой сильные люди глядят на детей, почти пугаясь их хрупкости, произнес: — Расти большой!

В тот же миг Воля залпом выпил стопку водки, — совершенно так, как опрокидывают в жаркий день стакан газировки. Екатерина Матвеевна буквально вскрикнула:

— Хоть закуси!

Он торопливо закусил — не закусил даже, а скорее, загасил проглоченное пламя — и стал ждать, когда теперь появится желание буянить и куролесить, с которым тотчас нужно будет решительно совладать. Он не сомневался, что сумеет совладать, нужно только, казалось ему, каждое мгновение быть наготове.

Однако миг, который он подстерегал, к счастью, не наступал. Шло время, неторопливый, с беседой, обед подходил к концу, а Воля все еще не чувствовал ни желания буйствовать, ни даже охоты орать песни. Может быть, он и не прочь был спеть что-нибудь, но, впрочем, вполне мог и не петь…

Ему стало жаль, что, настороженно за собою следя, он не участвовал в разговоре матери с Гнединым. «О чем же у них тут речь?» — подумалось ему так, будто, ненадолго отлучившись, он снова вернулся к столу.

— …а самое простое не сразу на ум приходит, — говорила мать. — Вам лучше всего у Прасковьи Фоминичны устроиться — это соседка наша, мы ее все попросту тетей Пашей зовем, а племяш-то у ней один…

— Папа ее не любит, — подал голос Воля.

— Да, Валентин Андреич, бывало, на нее шумел, — подтвердила Екатерина Матвеевна. — Что это, мол, за дело — гостинице конкуренцию устраивать? Что ли, у нас частные меблированные комнаты опять открываются? А у ней мебели мало совсем, как раз просторно. И чисто. Она вам и постирает. Вот готовить возьмется ли?.. — Екатерина Матвеевна с сомнением покачала головой. — Да вы у нас столоваться будете. А с ней я сейчас прямо и переговорю, — решительно докончила она и отправилась к соседке.

Воля, не опасаясь больше, что совершит вот-вот что-нибудь ужасное, вдруг почувствовал себя гораздо свободнее, чем минуту назад и, пожалуй, чем когда-либо в жизни. Все стало абсолютно просто, и вопросы, которые немного раньше он задавал Гнедину в уме, сами собой прозвучали вслух: от него не потребовалось ни малейшего усилия. Он даже не заметил, как спросил, и понял, что спросил, когда услышал ответ:

— Да, я несколько раз бывал на парадах — и на Октябрьских и на Первомайских.

А затем почти сразу:

— Ворошилова? Конечно. И на парадах и в наркомате.

— А вы… — Этот вопрос не прозвучал вслух сам собой, его надо было задать. — Почему… вот… Вы военную форму наденете? (Он хотел спросить: «Почему вы не в военном?», но решился спросить лишь так.)

— Непременно, — ответил Евгений Осипович бодро и четко. — Как только получу назначение — сразу.

— И… скоро его получите? — настаивал Воля, желая услышать, что скоро.

— Не знаю, — просто и, показалось Воле, печально ответил Гнедин.

— А вы знаете,