Голос - Арнальд Индридасон

— Я считаю, нам следует исходить из того, что убийца — исландец, во всяком случае, на первый взгляд, — сказал Эрленд. — Пока что оставим в покое постояльцев. Отель в это время заполняется на период праздников, и вряд ли кто-то уедет раньше. Опросим их, возьмем образцы слюны и снимем отпечатки пальцев. Мы не можем запретить иностранцам уезжать из страны. Необходимы веские причины, чтобы остановить их. Так что для начала составим список гостей, находившихся в отеле в момент убийства, и не будем трогать тех, кто приехал позже. Попробуем упростить дело.

— А если все не так просто? — поинтересовалась Элинборг.

— Не думаю, что кому-либо из гостей известно об убийстве, — подал голос Сигурд Оли, которому тоже не терпелось вернуться домой. Бергтора, его жена, позвонила ему пару часов назад и спросила, когда он будет. Сейчас, мол, как раз самый подходящий момент и она ждет его. Сигурд Оли сразу же понял, что она подразумевала под «самым подходящим моментом». Они пытались завести ребенка, но ничего не выходило, и Сигурд Оли сказал Эрленду, что они подумывают об искусственном оплодотворении.

— Ты должен будешь вернуть банку? — поинтересовался Эрленд.

— Банку? — переспросил Сигурд Оли.

— Ну, склянку. Утром.

Сигурд Оли уставился на Эрленда, пока до него не дошло, что тот имел в виду.

— Мне не стоило делиться с тобой нашими проблемами, — процедил он.

Эрленд сделал глоток плохого кофе. Все трое устроились в кафетерии для персонала в подвальном этаже. Вход был закрыт, полицейские и криминалисты ушли, комнату опечатали. Эрленд никуда не спешил. Ему некуда было идти, кроме как к себе, во мрак своей квартиры. Рождеству он не придавал никакого значения. Это всего лишь несколько выходных дней, когда ему совершенно нечего делать. Может быть, дочь заглянет к нему и они отварят копченое мясо. Иногда с ней приходит и ее брат. Еще Эрленд обычно читает, как он это всегда делает, где бы то ни было.

— Вам пора домой, — сказал он. — Я тут еще немного поковыряюсь. Посмотрим, смогу ли я переговорить с этим старшим администратором, у которого ни для кого нет времени.

Элинборг и Сигурд Оли встали.

— С тобой все будет в порядке? — спросила Элинборг. — Ты не хочешь пойти домой? Рождество все-таки…

— Что это с вами? Почему вы не хотите оставить меня в покое?

— Рождество ведь, — проговорила Элинборг со вздохом. — Ладно, забудь.

Они с Сигурдом Оли развернулись и направились к выходу из кафетерия.

Эрленд просидел в задумчивости добрый час. Он обдумывал вопрос Сигурда Оли о том, где ему предстоит встречать Рождество. Он размышлял об Элинборг с ее опекой. Потом ему вспомнилась его берлога: кресло, раздолбанный телевизор и полки с книгами по всем стенам.

Иногда он покупал себе на Рождество бутылку «Шартрёз», ставил бокал рядом и читал об опасностях и смертях, случавшихся в те дни, когда люди отправлялись в пешие походы, а Рождество было временем, сопряженным с риском для жизни. Народ не поддавался ни на какие уговоры, когда речь шла о том, чтобы навестить близких и помериться силами с природой. Люди сбивались с пути и пропадали. А дома на хуторе рождение Спасителя оборачивалось кошмаром. Одних находили, других — никогда.

Такие вот у него, Эрленда, были рождественские сказки.

Старший администратор уже снял гостиничную форму и надевал пальто, когда Эрленд наткнулся на него в гардеробе. Мужчина заявил, что смертельно устал и хочет только одного — поскорее вернуться домой к своей семье. Да, он слышал об убийстве. Ужас! Но не знает, чем может помочь.

— Мне сказали, что вы его знали лучше всех в отеле, — заявил Эрленд.

— Нет, это не совсем так, — ответил служащий, обматывая шею толстенным шарфом. — Кто вам сказал?

— Он ведь работал под вашим началом? — уточнил Эрленд, пропустив вопрос мимо ушей.

— Работал под моим руководством, да, верно. Он ведь был швейцаром. Я отвечаю за прием, регистрацию. Вам это, наверное, известно. Вы не знаете, до которого часа сегодня работают магазины?

Ему было так откровенно наплевать на Эрленда и его вопросы, что это действовало на нервы. Больше всего раздражало то, что, казалось, всем было начхать на судьбу человека из подвала.

— Весь день. Не знаю. Кому потребовалось заколоть в сердце вашего швейцара?

— Моего? Он не был моим швейцаром. Это был гостиничный швейцар.

— И почему у него были спущены штаны и на пенисе торчал презерватив? Кто у него был? Кто вообще заходил к нему в гости? С кем он водил дружбу здесь, в отеле? С кем он общался за стенами отеля? Кто его враги? Почему он жил прямо тут? Что это за условия такие? Что вы такое скрываете? Почему вы не отвечаете по-человечески?

— Послушайте! Я… Что?.. — Старший администратор осекся. — Мне бы лучше пойти домой. У меня нет ответов на все эти вопросы. Скоро Рождество. Давайте завтра поговорим, а? Я не присел за весь день.

Эрленд посмотрел на него.

— Мы поговорим завтра, — произнес инспектор и вышел из гардероба. И тут ему вспомнился вопрос, который крутился у него в голове после разговора с директором. Он обернулся. Старший администратор уже стоял в дверях, когда Эрленд его окликнул.

— Почему вы хотели от него избавиться?

— Что?

— Вы хотели избавиться от Деда Мороза. Почему?

Администратор замешкался с ответом.

— Его уже выгнали, — сказал он наконец.

Директор отеля ужинал, когда Эрленд разыскал его. Толстяк сидел за большим столом на кухне, нацепив на себя поварской фартук, и опустошал тарелки с закусками, принесенными из буфета.

— Вы даже представить себе не можете, как я люблю покушать, — сказал он и утер рот, заметив, что Эрленд смотрит на него. — В покое, — добавил он.

— Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Эрленд.

Они были одни в большой, начищенной до блеска кухне. Эрленд не мог не восхититься тем, как директор поглощал пищу. Он ел быстро, но очень ловко и без излишней жадности. В движениях его рук прослеживалось даже некоторое изящество. Кусок за куском исчезал у него во рту, неудержимо и страстно.

После того как тело убитого увезли из отеля, директор немного успокоился. Полицейские уехали. Журналисты, толпившиеся перед зданием, разошлись. Блюстители порядка запретили посторонним доступ в отель, поскольку все здание считалось местом преступления. Однако гостиничный персонал продолжал работать по-прежнему. Лишь небольшому количеству иностранных гостей было известно об убийстве в подвале. Но все-таки многие обратили внимание на присутствие полицейских в отеле и стали задавать вопросы. Директор распорядился, чтобы служащие отвечали, что речь идет о пожилом человеке, умершем от инфаркта.

— Я знаю, что вы думаете. Вы считаете меня свиньей, не так ли? — произнес директор, перестав есть. Он взялся за бокал с красным вином. Мизинец, похожий на маленькую сосисочку, был отведен в сторону.

— Нет, но я понимаю, почему вы захотели стать директором отеля, — ответил Эрленд и, сам того не желая, грубо бросил: — Вы же сами себе копаете могилу, знаете об этом?

— Я вешу сто восемьдесят килограммов, — ответил директор. — Кормовые свиньи весят не намного больше. Я всегда был жирным. Никогда не был другим. Никогда не пытался похудеть. Никогда не помышлял изменить образ жизни, или как там принято говорить. Мне так удобно. И, на мой взгляд, лучше, чем вам.

Эрленду вспомнилось, как он где-то слышал, будто толстяков считают более уравновешенными, чем тощих.

— Лучше, чем мне? — переспросил Эрленд и слегка улыбнулся. — Что вы об этом знаете? Почему вы выставили швейцара вон?

Директор снова принялся за еду и только через какое-то время отложил в сторону приборы. Эрленд терпеливо ждал. Он видел, что толстяк обдумывает, как бы получше ответить, какие выбрать слова, исходя из того, что Эрленду известно об увольнении.

— Бизнес шел не наилучшим образом, — наконец сказал он. — У нас хороший доход летом, и во время рождественских и новогодних праздников прибыль всегда возрастает, но затем наступает мертвый сезон, сопряженный с большими проблемами. Владельцы отеля велели провести сокращения, уменьшить количество сотрудников. Я решил, что держать швейцара на полной ставке весь год невыгодно.

— А у меня сложилось впечатление, что он был кем-то большим, чем швейцар. Дедом Морозом, например. Такой умелец, мастер на все руки, не просто сторож.

Директор снова принялся за еду, и в разговоре наступила пауза. Эрленд огляделся вокруг. Полиция разрешила служащим, закончившим трудовой день, идти домой, предварительно переписав имена и адреса; до сих пор не удалось установить, кто последним разговаривал с покойным и как протекал его предсмертный час. Никто не обращал особого внимания на Деда Мороза. Никто не видел, кто спускался в подвал. Никто не знал, кого он там принимал. Лишь немногим было известно, что убитый жил в подвале, что эта каморка была его домом, и казалось, все стремились избегать общения с ним. Почти все утверждали, что не были с ним знакомы, и на поверку у жертвы не нашлось ни одного приятеля в отеле. Гостиничные служащие не имели ни малейшего представления о друзьях этого человека за пределами отеля.