Мужчина, который вернулся - Памела Кент

А в те годы, когда возможностей выйти замуж было меньше, эти ряды пополнялись намного чаще. А бальзам для исцеления разбитых сердец был куда менее доступен!

Харриет проверила содержимое женского ридикюля, удивилась, почему коллекция печаток в шкатулке так заворожила ее, и опустилась на колени у старинного сундука, в котором хранилось множество выцветшего богатства вроде перьевых боа и головных повязок, шелковое белое бальное платье с серебряной вышивкой и шелковый мужской цилиндр. Закрыв крышку сундука, Харриет снова взялась за картины и на этот раз откопала пару акварелей, интересных тем, что их написала одна из незамужних теток Эрншо, по-видимому причисленная к сонму старых дев примерно в возрасте Харриет. Однако пара к голландскому цветку так и не нашлась.

Девушка встала, отряхнула колени, осторожно пробралась в другой угол чердака и нашла еще несколько картин, прислоненных к стене. При более близком рассмотрении это оказались семейные портреты, и один-два имели несомненное сходство с Брюсом, мужем ее сводной сестры, нашедшим свой печальный конец в Италии.

И вдруг Харриет показалось, что изображение на одном из портретов ей знакомо… собственно, сомнений не оставалось, и у нее перехватило дыхание. Брюс Эрншо был блондином, как, судя по картинам, и многие его предки; но не меньшее количество представителей рода Эрншо отличались темными волосами — очень темными. На этом портрете маслом красовался жгучий брюнет. У Харриет засосало под ложечкой от волнения, она поняла, что это — необычная находка.

Брюнет на портрете как две капли воды походил на Филипа Дрю, в настоящий момент исполняющего обязанности постоянного врача деревни и сегодняшним же утром снова приезжавшего в «Фалез», чтобы узнать о ходе выздоровления Гэй.

Филип Дрю! Бакенбарды, недвусмысленно высокомерное выражение, шейный платок повязан с безупречной аккуратностью, так, что словно подпирал решительный подбородок и одновременно белоснежным каскадом опускался на грудь.

Филип Дрю эпохи Регентства… видимо, с задатками щеголя и фата. И, судя по дремлющему в черных глазах огню, даме-современнице не стоило обращаться с этим мужчиной легкомысленно или беспечно. Такое поведение могло закончиться для нее самым печальным образом.

Харриет нисколько в этом не сомневалась.

Картина была громоздкой, а рама — тяжелой; но Харриет удалось перетащить ее на середину чердака. Здесь, на свету, она могла рассмотреть полотно как следует, чтобы выяснить, не полутьма ли ввела ее в заблуждение. Однако недостаток освещения оказался ни при чем. В последнем закатном луче — на ясном небе над крышами Фалез уже висела, как драгоценность, яркая звезда — Харриет внимательно изучила лицо человека на портрете и окончательно убедилась, что перед ней человек, который почему-то с первого же взгляда проникся к ней ненавистью — если только это не слишком сильное слово. Точнее будет: неприязнью.

Почему-то доктор Дрю пришел к заключению, что она не желает ухаживать за сводной сестрой, и возмущался ее эгоизмом.

Форма губ на портрете та же, в глазах — тот же блеск. Мужчина на портрете так же суров, и убедить его в чем-либо так же трудно, как и доктора Филипа Дрю.

Харриет отступила. Тайна не поддавалась немедленной разгадке, и она знала, что молчаливый чердак не даст ей ответа. Не рассчитывала Харриет и на помощь сестры, так как Гэй во всем, что касалось семьи ее мужа, не была авторитетом. И уж она-то точно не залезала на чердак, поэтому, скорее всего, и не видела таинственного портрета.

Пусть загадка, решила Харриет, пока останется загадкой. Может, вечером за обедом упомянуть Гэй о портрете… Но если та устала и, как часто бывало по вечерам, находится в депрессии, лучше приберечь рассказ до другого случая. Разумеется, Харриет не думала, что сможет перенести портрет вниз и показать его сестре.

Послышался удар колокола, означавший, что пора переодеваться к обеду, Харриет еще раз отряхнула брюки на коленях, вытерла руки платком.

На чердаке смеркалось так быстро, что она чуть ли не бегом направилась к лестнице и от внезапного ощущения жути чуть не растянулась на пыльном полу… потом больно ударилась щиколоткой об угол сундука, но все же добралась до гостеприимного проема двери и увидела темно-синий лестничный ковер, по настоянию Гэй расстеленный до самого верха, даже на последний короткий пролет лестницы… бессмысленная экстравагантность, задевшая бы вкус многих людей.

Но только не Харриет. Вид красивой синей ткани, под лампами настенного светильника казавшейся еще богаче и восхитительнее, чем при дневном свете, успокоил девушку, и она, прихрамывая, выбралась на лестничную площадку. В этот миг за ее спиной на чердаке что-то тяжелое сорвалось с места и с глухим стуком упало, Харриет вздрогнула от неожиданности, но не испугалась и стала спускаться.

Скорее она ощущала себя исследователем, совершившим некое важное и тревожное открытие, и, направляясь по коридору в свою комнату, приняла твердое решение выкинуть таинственный портрет из головы.

Все-таки этот дом слишком просторен и слишком одинок для двух девушек и маленького штата прислуги… Отмывая руки, Харриет постаралась думать о чем-нибудь другом.

В этот вечер сестры решили не переодеваться к обеду. Еще не совсем стемнело, когда Харриет спустилась по главной лестнице в гостиную. В холле горел слабый свет, но гостиная оставалась в темноте, стеклянные двери на террасу и в сад были открыты, легкий ветер шевелил шелковые гардины. Харриет направилась через комнату, чтобы закрыть двери; но не прошла и полпути, как в проеме возникла какая-то фигура.

Если бы все было как обычно и Харриет не вернулась только что с чердака, она отреагировала бы иначе — скорее всего, просто чуть вздрогнула, потому что слишком неожиданным было появление высокого мужчины, который абсолютно бесшумным шагом прошел по террасе и, встав в открытых стеклянных дверях, заслонил собой весь дверной проем. Обычно посетители сначала звонили: у них с сестрой не было здесь близких знакомых, которые имели привилегию войти в дом минуя парадный вход.

Поэтому, как впоследствии успокаивала себя Харриет, ее поведение было простительно. Однако открытие того факта, что в определенных обстоятельствах она не управляет своими реакциями, неприятно поразило девушку.

Материализовавшийся перед ней мужчина был высок и черноволос… и всего несколько минут назад на темном чердаке она разглядывала черты его лица так пристально, находилась под таким впечатлением от магического портрета, что, хотя Харриет и хорошо знала доктора Дрю, в это мгновение в ее мыслях он был неотделим от изображения на портрете. Собственно, мужчина на холсте казался намного реальнее Филипа Дрю. А Филип Дрю был в белом галстуке и полном вечернем костюме, и в полутьме гостиной белый галстук превратился в аккуратно завязанный шейный платок.