Сердечные струны - Ребекка Пейсли

Спустя несколько минут Теодосия стояла перед зданием с вывеской «Дерьмовый салун». Решив, что это какой-то диалектный вариант слова «дешевый», она поправила шляпку и подошла к вертящейся двери.

Грохот пистолетной пальбы вырвался из заведения: двое здоровых детин вылетели наружу, шлепнулись на тротуар и покатились по грязной улице, где продолжали драку, начатую в салуне.

Напуганный резкими криками, Иоанн Креститель издал пронзительный долгий крик. Прежде чем Теодосия успела поймать его, он выдернул голову из ошейника и заковылял по тротуару, ускоряя свой побег перемежающимися низкими полетами.

В отчаянии Теодосия бросилась вслед за ним, но птица избрала зигзагообразный курс, который включал в себя подныривание под низкими столбиками ограды и увертывание от кустарников. В мгновение ока Иоанн Креститель удрал из города, в спешке оставив за собой облачко пыли.

Продолжая погоню, Теодосия увидела, что ее попугай направляется прямо на лошадь со всадником, въезжавшим в город.

— Стойте! — закричала она мужчине на серебристом жеребце, — Немедленно остановитесь! Вы покалечите моего попугая! Пожалуйста…

Ее крик смолк, когда Иоанн Креститель поднялся с земли и врезался прямо в грудь огромной серой лошади — пугливый жеребец резко отскочил назад, просив своего седока на огромную кучу конского навоза, сваленного на обочине.

Зная, что приземление мужчины на мягкую вонючую кучу не могло принести ему вреда, Теодосия промчалась мимо него, все еще надеясь поймать Иоанна Крестителя.

Свалившийся всадник начал было подниматься, но снова упал, когда ворох синих юбок прошелся прямо по его лицу. Ошарашенный, он наблюдал, как молодая женщина металась по пыльной дороге в попытке изловить истеричную птицу.

Он почувствовал прилив гнева вместе с примесью смущения, так как не мог вспомнить, когда последний раз падал с лошади и уж, конечно, никогда еще неоказывался в зловонной куче лошадиного навоза.

Он поднялся на ноги, отряхнул одежду, когда кричащая птица стремительно помчалась к нему.

Теодосия изумленно ахнула — мужчина схватил ее попугая одним точным движением.

— О, благодарю вас! — выдохнула она, протягивая руки, чтобы принять свою птицу.

Но мужчина не отдал попугая. Подняв его выше, он уставился на него.

Иоанн Креститель ответил таким же немигающим взглядом.

— Не согласитесь ли вы помочь мне забеременеть?

Лоб мужчины сурово нахмурился.

— Что за черт…

— Сэр, пожалуйста, передайте мне мою птицу, — попросила Теодосия. — Он непривычен к энергичным движениям на такой знойной жаре.

Он решил, что она из одного из тех северо-восточных городов, где люди расфуфыриваются в шелка, чтобы сидеть на атласных диванчиках и пить горячий чай, и разговаривают они так же, как она, с акцентом настолько резким, что им, пожалуй, можно было бы разрезать кожу.

— Сэр, — продолжала Теодосия. — Я должна принять неотложные меры, чтобы обеспечить моего попугая прохладным местом, где он сможет приспособиться к изменению окружающей среды.

Он нахмурился в недоумении.

— Чего?

— Он должен, отдохнуть.

— Леди, у меня есть хорошая мысль — отправить эту чертову птицу на вечный отдых!

Теодосия заглянула в глаза, настолько голубые, что они заслуживали описания: в какой-то момент казались бирюзовыми, а в следующий — соперничали с ясной голубизной васильков. Напряженность его взгляда вызвала трепетное ощущение внутри нее — согревало, немного щекотало и учащало дыхание и сердцебиение. Встревоженная незнакомыми чувствами, она на миг опустила голову, чтобы вернуть самообладание, и поймала себя на том, что пристально разглядывает нижнюю часть его анатомического строения.

— На что это вы таращитесь? — возмутился он.

Она продолжала смотреть, совершенно не в состоянии остановить себя.

— Я поражена размерами вашей vastus lateralis, vastus intermedius и vastus medialis. Бог мой, даже ваша sartorius ясно очерчена и в равной степени изумительна.

Он понятия не имел, о чем она говорит, но видел, что все ее внимание направлено на область, расположенную ниже пояса.

Он почувствовал непреодолимое желание опустить руки к паху, но не сделал этого, все еще держа ее птицу, и не собирался быть превращенным в евнуха клюющим попугаем.

— Вот, возьмите свою глупую птицу.

Его команда вернула Теодосию из состояния глубокой задумчивости. Она быстро взяла Иоанна Крестителя из рук мужчины.

— Ваше раздражение по отношению к моему попугаю совершенно необоснованно. На него ни в коей мере не может быть возложена ответственность за наше падение. Очевидно, вы недостаточно хороший наездник. Верховая езда требует прекрасного равновесия, того, чем вы явно не владеете. Более того, я отказываюсь верить, что вы получили какие-либо повреждения. Ваше падение было смягчено этой массой…

— Мое легкое падение никогда бы не произошло, если бы этот маньяк в перьях не напугал до смерти моего…

— Маньяк в перьях? — Теодосия прищелкнула языком и покачала головой. — Сэр, это весьма неудачный набор слов. Вы не можете говорить о птице, как о маньяке.

Он разинул рот.

— Не могу?

— Нет. Слово «маньяк» используется только по отношению к людям. Да будет вам известно, моя птица — африканский серый, вид попугая, который является предметом восхищения и желания в продолжение всего существования цивилизованного мира.

— О, чтоб его — мне плевать, будь этот маньяк в перьях хоть японским фиолетовым, и мой выбор слов не ваше дело, черт побери! И надо же было набраться наглости, чтобы заявить, что я не умею, ездить верхом. — Он поднял свою шляпу из пыли. — Я не могу вспомнить ни единого дня в своей жизни, когда бы я не сидел на лошади!

— Мой бог, сэр, да вы сходите с ума.

— Это я-то сумасшедший? Все, что я делал, это въезжал в город! Это вы носились тут по всему околотку, гоняясь за изнеженным попугаем и исправляя выбор слов других людей.

Теодосия отошла в тень под высокий дуб.

Мужчина наблюдал за ней сквозь прищуренные веки — мягкие округлости ее бедер покачивались, темно-синяя ткань дорожного костюма облегала тонкую талию и шуршала вокруг того, что, как он предполагал, было длинными, стройными ногами; он не мог разглядеть грудь — ее чертова птица прижималась к ней, а поскольку он был слишком зол, чтобы обратить внимание на нее прежде, то не мог вспомнить, была ли она маленькой или большой и пышной, как ему нравилось.

Нравилось? Эта женщина ему совсем не нравилась. Даже если у нее была большая полная грудь, он не собирался симпатизировать ей.

И все же, размышлял он, необязательно было испытывать симпатию, чтобы оценить ее внешность. В самом деле, по его мнению, большие полные груди были единственной стоящей принадлежностью женщин.