Элохим, о Элохим - Михаил Липскеров

- А тебе, Мовшович, - меня, - согласился и Господь.

Мовшовичи прижались друг к другу костлявыми плечами, улыбнулись бледными губами и тихо-тихо затянули:

Элохим, о Элохим...

1 В начале была Божественная созидающая сила, и Божественная созидающая сила была у Бога, и Божественная созидающая сила была Бог...

И эта Божественная созидающая сила сидела на вершине лестницы, обозревала окрестности созданного ею мира, а в частности, город Вефиль. названный в честь Ее неким Иаковым, который шел жениться в дом дяди своего Лавана и случайно (неслучайно) во сне не брал на вышеупомянутую лестницу.

И они (Бог и Мовшович), прикрыв глаза от вечной усталости и наслаждения самозабвенно тянули

Элохим, о Элохим...

Под лестницей туда-сюда шлялись бедуины, иудеи, другой народ Израилев и иностранные туристы. Нет-нет да в толпе мелькали латы римского легионера, копьем прокладывающего себе дорогу из борделя в казарму. Периодически в толпе вдруг столбом замирали фарисеи и возносили молитву Ему, а потом также внезапно мчались по своим фарисейстским делам.

Словом волоклась обычная размеренная иудейская жизнь, взбаломошная и неупорядоченная, как и во всяком южном городе.

2 И тут у подножья лестницы образовалась какая-то муть, из которой через несколько секунд сформировалась пара голых джентльменов, лежащих в непотребных позах. И проходящий народ смеялся над ними. И не нашлось ни одного Сима, чтобы прикрыть их, залитую блевотиной, наготу.

Что-то смутно знакомое почудилось Мовшовичу в их телах, точнее в лицах, потому что таких тел он никогда в своих жизнях не видел.

- Кто это? - осторожно спросил Мовшович и Господа.

- Ученики твои, - ответил ему Господь.

- Ни хрена себе, ученички, - про себя подумал Мовшович, а вслух спросил, - а других более приличных учеников у тебя нет?

- Не зазнавайся, Мовшович. Они, как и ты, сотворены по образу и подобию моему, - и на какую-то секунду лицо Господа превратилось в бессмысленную рожу с засохшей в уголке рта блевотиной.

- Каждый человек - это я, - продолжал Он в своем обычном обличьи. Мал человек, и Я - мал. Громаден ростом, и Я - громаден. Я - сильный, Я слабый. Я - здоровый. Я - больной. Я - даун. Я - мудрец. Я - Роден, Я Спиноза, Я - Гитлер, Я - герцог Кумберленд и я - бомж с Курского вокзала. Я - все. И каждый человек - одно из моих лиц.

Поэтому рисуйте Человека красками, режьте его по дереву, высекайте из камня, и вы получите одно из моих лиц. И доколе будет жить Человек, доколе он будет рождаться, не исчерпается многообразие Божье. И с каждым человеком будут прирастать могущество и сила мои. Ибо, как я сотворил Человека по образу и подобию Моему, так и Человек своим рождением ежемоментно творит Меня по образу и подобию своему. И в этом могущество и сила Человека. Переданные Мною Человеку через Духа Святого. Так что, Мовшович, спускайся с лестницы, и прими своих первых учеников. Со всем почтением отнесись к двум частицам моего творения, утешь, успокой и проведи в порядок. К тому же, тот, что поменьше, уже обоссался...

- И что я буду делать с этим обоссанным образом и подобием твоим? медлил Мовшович спускаться с лестницы, на которой он уже прижился и чувствовал себя хорошо.

- Судя по тебе, Мовшович, Я - ленив и туп, - с сарказмом заметил Господь, - я же тебе сказал, спускайся, проведи в порядок, утешь, успокой.

- А потом? - по-прежнему тянул кота за яйца Мовшович.

- Потом, - терпеливо, отвечал Господь, - учи их, неси в них слово Божье. А через них и дальше, в народ израилев. И в другие народы.

- Я знаю это слово Божье?..

- Со временем оно само придет к тебе. От меня.

И Господь пинком скинул Мовшовича к лестницы.

3 Мовшович мягко приземлился рядом с навязанными ему Господом учениками и к вящему своему удивлению узнал в них своих былых соратников по прежней жизни Андрюху, по прозвищу Жук, и Петьку Сойкина, более известного в своих и Мовшовича краях, как Каменный Папа. Впрочем, Мовшович уже не был уверен, какие края ему родные: Москва конца двадцатого века. Или Израиль неизвестно каких времен. Но коль скоро Жук и Каменный Папа тут, у подножья лестницы в городе Вефиль, привычно заблеванные, хоть и голые, то стало быть и он, Мовшович, здесь на своем месте. И стало быть, он, Мовшович, обрел здесь, на земле Израилевой, своих первых учеников. Причем, должны заметить, сделал это не сам, а по наущению Господа. Которому Мовшович уже почти полностью доверял. А собственно говоря, кому еще и доверять в этих мирах, как не Господу. Мовшович по очереди оттащил своих первообретенных учеников на берег ручья и бережно отмыл их тела от московской грязи и московской же блевотины. Потом он пошел на базар и на неизвестно как оказавшиеся в его кармане два сикля серебра купил две хламиды. Когда он вернулся к ручью, ученики начали просыпаться, ресницы их тяжело прикрывали кроваво-мутные глаза, шершавые языки с трудом облизывали сухие потрескавшиеся губы. Из локтевых вен торчали иглы с обрывками шлангов от капельниц. Они чувствовали близость воды, которая могла бы утолить жажду, на несколько минут освежить язык, губы и горящие трубы. Но сил добраться до ручья у них не было. Не было и все. Знающие люди это знают. А Мовшович был ох как знающим. Он по очереди подтащил Жука и Каменного Папу к ручью. Там он также по очереди сунул их опухшие морды лица в ручей и велел хлебать. А сам сел на бережок, нацелившись на долгий водопой. Но к его удивлению хлебавшие оторвались от воды через несколько секунд с в миг прояснившимися взглядами.

- "Смирновская", - прошептал Жук.

- "Португальский портвейн"! - горячо не согласился с ним Каменный Папа.

Мовшович смотрел на них, как на идиотов, А впрочем, он и в прежней жизни так на них смотрел. Потому что умом они не отличались. То есть, он был, но немного.

А ученики уже самостоятельно припали к ручью. На сей раз Жук отлакировался темным английским пивом "Монах", а верный себе, Каменный Папа снова хватанул португальского портвейна. Потом они дружно упали перед Мовшовичем на колени и в один голос заорали:

- Гришка! ...... твою мать! Опохмелил!..

Озадаченный Мовшович осторожно хлебнул из ручья. В нем тек чистой воды "Абсолют". Мовшович поднял глаза к небу. Оттуда раздался тихий смешок. Так, при помощи Господа, Мовшович совершил свое первое чудо. Превратил воду обычного еврейского ручья в различные интернациональные алкогольные напитки.

4 Упал он на колени и возблагодарил Господа за исцеление своих сотоварищей, а ныне учеников. Глядя на него, упали на колени Жук и Каменный Папа. Впрочем, они упали бы и не глядя на Мовшовича. Смирновская водка, португальский портвейн в сочетании с английским черным пивом "Монарх" в неумеренных количествах, непременно оказывают падающее действие.

- Возоблагодарите Господа, суки, - приказал Мовшович ученикам с колен. Те неуверенно переглянулись.

- Вы что, гады, в Бога не верите? - также сурово вопросил Мовшович.

- Как тебе сказать... - протянул Жук, - я знаю, что он есть. Но не верю, - парадоксально произнес он, поскольку в нетрезвом состоянии был способен на самые невозможные умозаключения.

- А ты? - повернулся Мовшович к Каменному Папе. Тот, не желая лгать, опустил глаза.

- А может, на местном винзаводе трубу прорвало... - в сторону пробормотал он.

И тогда Мовшович, перехихикнувшись с Богом, совершил второе чудо. Ученики мигом протрезвели, а винище в ручье снова стало водою. Снова зашелестели пересохшие языки, снова помутнели взгляды, снова ослабли члены. Снова Жук и Каменный Папа рухнули на подкосившиеся ноги.

- Верую в тебя, Господи, - из последних слов прошептали они, и тогда Мовшович совершил третье чудо, Он провел рукой над телами бывших атеистов, и похмелье мигом исчезло. И это было самое чудесное чудо Мовшовича из первых трех, совершенных им при помощи Господа. Ибо в реальной жизни похмелье без похмелки не проходит НИКОГДА!

Анрей Жук и Петр Каменный Папа умылись из ручья чистейшей водой, накинули купленные Мовшовичем хламиды и склонились перед ним.

- Веди нас, Гриша, - смиренно попросил Жук.

- Называйте меня "Равви", - вспомнил Мовшович обрывок из Евангелия.

- Это по-жидовски, что ли? - осведомился Каменный Папа.

- По-ивритски, - строго поправил Мовшович, - учитель, значит.

- Ты не обижайся, Гриша, - попытался исправить неловкость друга Жук, мы тебя за жида никогда не считали.

- Мы даже жалели, что ты - еврей, - еще более горячо оправдался Каменный Папа. - Так что веди нас, Равви, открой нам глаза, просвети наш разум. Веди нас по пути, указанному Господом.

И Каменный Папа, утомленный, замолчал, еще ниже склонив голову. А Жук в порыве религиозного рвения вообще шарахнулся лбом о землю.

- Господь, - назидательно сказал Мовшович, - указывает только начало пути, а пройти его нужно самим. Каждому. Самому. От указанного начала до собственного конца... Истинно ли я говорю, Господи? - поднял он глаза к небу.