Желтая подводная лодка Комсомолец Мордовии - Михаил Успенский

- Вот так, сынок, - сказал он ему и что-то еще хотел добавить, но воздержался. Слов лишних не любил.

x x x

Место у меня было самое лучшее - после Толика и адмирала, они-то в первом ряду посередине сидели; а я приказал салажне сбегать на волейбольную площадку и притащить мне судейскую вышку, что и было исполнено в кратчайший срок. Завидущие офицеры на лавках и на стульях тут же задергались, но офицеров много, а вышка-то одна... А время я так подгадал, что качать права им было уже поздно: битлы предстали.

Но вперед них вышел, конечно, известный всему Северному флоту ихний однофамилец, а мой годок Вадим Жук, переносивший тяготы и лишения при штабе в культурно-воспитательной части; занятие у него было чистое и стержневое: возить артистов по базам и кораблям, обеспечивать командам надлежащие зрелища, а выступающим - надлежащий хлеб: рюмку коньяка до и сигарету после.

Одет Вадим был как надо: офицерская парадка без знаков различия и галстук-бабочка. Тогда я впервые увидел живую бабочку и страшно ее с тех пор полюбил. Кося под Бубу Касторского, он раскланялся и объявил:

- Товарищи североморцы! Матросы, старшины, офицеры и адмиралы! Как сказал поэт: "Ты помнишь, в наше бухте сонной спала зеленая вода, когда кильватерной колонной вошли военные суда. Четыре серых..." Да!!! Их именно четверо, флагманов современного буржуазного искусства, ковбоев успеха, ударников эстрады. На нашей сцене с первым и единственным концертом за Полярным кругом - герои борьбы за мир во всем мире, мамонты контрапункта, выходцы из рабочих кварталов пролетарского Ливерпуля - вокально-инструментальный ансамбль "Битлз"!!! Первая и главная песня сегодняшнего концерта - "Желтая подводная лодка". Краткое содержание песни: "В нашем городе полным-полно моряков, и все они наперебой рассказывают о своей героической службе на подводных лодках. И мы с первыми лучами солнца начинаем воображать себя экипажем желтой подводной лодки..."

И ребята запели.

...Когда мы очнулись, была полночь. Мне сверху видно было, как сверкают в лучах прожекторов фляжки, вздымаемые высоко, поскольку именно так можно отцедить последние капли, и в каком-то полубреду мне казалось, что это сверкает одна и та же неисчерпаемая фляжка, которая обслуживает и зал, и сцену, и уходит ненадолго передохнуть или обслужить тех, кого с нами нет (в походе, на вахте, на гауптвахте...), и возвращается, что твой бумеранг... Нет, ребята, для того, чтобы всю ту картину воспроизвести, надо нас опять всех собрать на том же месте в том же составе, да придать нам пожилого опытного следователя из военной прокуратуры, который сумеет клочки наших воспоминаний сметать в единое полотно...

Кому это надо?

"Желтую подводную лодку" пели раз пять, а то и все десять. Вызывали на бис, подпевали сами, сходу переводя на русский устный. И потянуло нас в море...

Но тяга та была еще слаба.

Вдруг обнаруживаю я, что сижу на вышке не один. Рядом какая-то соплюха тощая, кулачками по ограждению вышки стучит, плачет, визжит что-то не по-нашему. Заткнул я ее на время фляжкой, надо же песню дослушать. А она фляжку вытащила, отплевалась и на меня уставилась, будто никогда моряка-североморца не видала. Потом разулыбалась, взяла меня за гюйсы и под подбородком так аккуратно бантом завязала, чтобы я ничем щелкнуть не мог.

Тут мы и разговорились. Звали ее Дайяна, родом она оказалась из Бирмингема, и папа ее был фотограф. А сама она с десятком таких же идиоток путешествовала за битлами по всему свету, присутствуя на всех их концертах. Границ и билетеров они не признавали. И многого другого тоже. Например, она сразу же уселась мне на колени, я думаю: на обтрухать бы клапан... хрен: ей просто так лучше видно было, вот и все. И еще она меня спросила, не принц ли я, случайно, и объяснила, что раз битлы все уже женатые, то выйдет замуж исключительно за принца...

Под конец мне почему-то казалось, что выходит Жук уже во фраке, натянутом поверх длинного, до самых колен, тельника, и босой. Сам Жук потом, конечно, говорил, что ничего такого не было и быть не могло (он вам и сейчас это же самое скажет), но потом я узнал, что он помазал с боцманом Трембой на две банки сгущи, что именно в таким виде будет заканчивать концерт. И закончил. Долго обводил глазами зал, потом растопорщил усы и произнес:

- Т?нцуют все! Дамы пр?глашают кавалерофф...- и лег.

Штаб, что с них возьмешь...

На положенный по протоколу скромный товарищеский ужин нижних чинов не допускали, да и мичмана присутствовали только в лице Залупыноса-Австралийского. А мы, серая порция, побрели бесчувственно в казарму, доковыляли до коек и рухнули, как подрубленные дубы, сраженные одной молнией. И снилось мне почему-то, что к северным нашим старушкам я приставлен хормейстером и должен в кратчайшие сроки разучить с ними "Полет шмеля" Римского-Корсакова для виолончели с оркестром. Старушки голосом изображали жужжание, а потом вышла одна, самая сухонькая, по имени Багратиона Степановна, и затрубила горлом. Она трубила так громко, что я вскочил.

Трубач играл побудку. Причем побудка у него плавно переходила в гопак из "Ивана Сусанина" и обратно.

Когда играют побудку, тело одевается само.

Проснулся я на борту родной подлодки. В руках у меня был сапожный нож, которым я что-то резал из тонкого картона. На столе стояла коробка гуаши и серая банка из-под охры, в которой я обычно мыл кисти. Но к этой банке я почему-то время от времени прикладывался.

Вроде бы в ней плескался спирт.

Тут появился Толик. Принес фотографии.

- Вот, - говорит, - весь твой Леннон.

Я стал разбираться. Снято было хорошо, со вспышкой. Джон был и один, и в компании своих, и в тельнике, и в адмиральском кителе, и в обнимку с какими-то девками, в которых с трудом узнавались офицерские жены.

- Ага, - говорю я. - Только я что-то от нитрокраски одурел.

- От какой? - говорит он. - Где ты ее видишь?

Я альбом понюхал и сам удивился. Была же вроде нитрокраска. Раз голова такая чугунная.

Тут Толя мой заплакал.

- Нащо мени це життя? - говорит он. - Колы мрыи бильш немае...

- Да, - говорю я и тоже плачу, - людинэ завжди потрибна мрыя. А МГИМО?

- МГИМО...- плачет он. - МГИМО - щоб батьки не журылыся, щоб дивки кохалы. А битлы - от це була мрия...

Потом вытаскивает из кармана кусок хлеба белого и начинает крошить на стол, и два каких-то воробья прыгают и те крошки клюют.

- Ты, - говорю, - чего творишь, они же мне всю работу обгадят.

- Пусть кушают птички божии, не мешай...

Я плюнул и пошел проветриться.

Ясный-ясный день, океан зеленый, как очи болотной красавицы, и позади рубки, скрывшись от набегающего ветра, сидят свободные от вахты моряки, девки-фанатки, бабушки-хористки - и ливерпульская наша четверка, у кого гитары в руках, у кого компот ананасовый, Ринго по пустой кастрюле ритм отбивает... и курят все, кому не лень. И только тут до меня доходит, что мы идем в надводном положении.