Боевая машина любви - Александр Зорич

– Невозможно. Мне нужно быть в столице.

– Ну я, допустим, ладно. Я, допустим, согласен. Но капитан будет против. Он свободный человек, между прочим.

– То есть вы даете свое согласие?

– Кто вам это сказал?

– Ну вы же сами только что сказали, что «ладно». Вы же градоправитель, Вица! А не девка с Угольной Пристани.

– Я градоправитель, да… Но капитан будет против. Да и матросы… не изъявят особого восторга.

– Я дам им денег.

Градоправитель посмотрел на Эгина опасливо, но не без иронии. Еще с прежних времен, когда Эгин был тайным советником на Медовом Берегу, Вица побаивался его. Но с недавних времен он стал позволять себе в отношении Эгина иронию, плавно переходящую в презрение и обратно.

Дело в том, что у Эгина не было денег. То есть денег в том количестве, которые, собственно, и называются этим словом – «деньги». А уважать человека просто так, за порядочность, благородство или находчивость Вица не умел и не тщился научиться. С тех пор, как Эгин перестал быть аррумом всемогущего Свода Равновесия, при одном упоминании которого у градоправителей слабели колени, причин к тому, чтобы бояться Эгина, тоже особенно не осталось.

– Вот вы говорите «дам денег». Но позвольте, гиазир Эгин, разве у вас есть деньги? – с сомнением поинтересовался Вица.

– У меня их нет.

«То-то и оно!» – хотел брякнуть Вица, но все-таки сдержался. Гиазир Эгин – бывший аррум. Он может наслать порчу или как там это у них в Своде по-научному называется. Злить его не стоит.

– У меня нет денег, – повторил Эгин. – Но человек, к которому я еду – правая рука гнорра Свода Равновесия. Он оплатит услуги моряков по утроенному тарифу.

Вица мысленно взвесил последний аргумент Эгина. Видимо, тот оказался не особенно весомым.

– А вдруг нет?

– Что «нет»?

– Вдруг не оплатит?

– Разве в прошлом я давал поводы сомневаться в правдивости собственных слов? – с нажимом спросил Эгин.

– Не давали… но как енто говорится… «доверяй, но проверяй»! Мало ли что?

Эгин вздохнул. Разумеется, он – хоть и бывший, но аррум Свода Равновесия – умел гипнотизировать человеческих кроликов.

Приложив совсем немного стараний, он мог бы заставить Вицу сплясать фривольный танец на обеденном столе, размахивая над головой портками (четыре года каторжных работ по Уложениям Жезла и Браслета).

Мог бы заставить его, куражу ради, продекламировать анонимные стишки о сиятельной княгине Сайле (шесть лет каторжных работ).

Всему этому Эгина учили во время подготовки ко Второму Посвящению. Однако с некоторых пор он старался жить так, чтобы знания, вынесенные из Четвертого Поместья, никогда не шли в ход. Жить, пока не случатся чрезвычайные обстоятельства.

И вот они, чрезвычайные обстоятельства. Значит ли это, что следует вспоминать забытое? Похоже, что да.

Правда, ни фривольный танец, ни анонимные стишки были Эгину ни к чему. Ему нужно было в Пиннарин. А для этого ему требовалось судно, которое довезет его до Нового Ордоса.

– Послушайте, Вица… – начал Эгин, понизив голос до по полушепота.

Зрачки его впились Вице прямехонько в левый глаз. Большой и указательный пальцы левой руки Эгина были сомкнуты в кольцо, в то время как пальцы правой, сложенные щепотью, исподволь приблизились к самому носу Вицы.

– …Это совершенно неотложное дело. Такой патриот, как вы, должен это понимать. Что деньги? Гря-азь… Патриотизм выше денег…

Эгин говорил нараспев. Его левая рука сейчас оттягивала на себя хилую волю Вицы, правая – владела поводьями сознания.

– Всякий патриот понимает, что гиазиры из столицы прямо-таки швыряются деньгами. Им некуда девать деньги. Вы же сами видели, сколько мотов в Пиннарине. Каждый нужник в столице отделан чистым золотом. Каждому матросу гиазир из столицы даст втрое от обычного, если «Гордость Тамаев» отвезет гиазира Эгина в Новый Ордос. Это же очевидно…

– Очевидно, это совершенно очевидно, – повторил Вица.

– И капитан получит богатые подарки. Вы ведь ручаетесь за честность столичного гиазира и гиазира Эгина. Вы – патриот, вы ручаетесь…

– Я патриот… я ручаюсь, – ручной обезьянкой кивал Вица.

– В том письме, что принес сегодня почтовый альбатрос из Пиннарина, так и было сказано: тройное жалование. Вы ведь сами видели это письмо… – продолжал Эгин, создавая мыслеобраз футляра для писем.

– Видел… конечно видел… своими глазами… тройное жалование…

– И вас прямо-таки распирает от нетерпения пойти и сообщить это все экипажу «Гордости Тамаев». Прямо-таки распирает, – голубые глаза Эгина были прозрачны как воздух, в мозгу у Вицы было так же прозрачно и светло.

Прозрачно и светло.

– Меня распирает… – Вица расстегнул тесный ворот камзола. – Меня совершенно распирает…

Гордиться Тамаям было особенно нечем.

«Гордость Тамаев» была судном новым, что в кораблестроительном деле Варана отнюдь не всегда являлось достоинством. Сработанным из поганого вайского дерева. Паруса были скроены из обносков аютского флота, каюты – тесны, не обшитое медью днище успело зарасти раковинами.

Команда и капитан были наемниками города Вая, частично оплачиваемыми из скудной городской казны, а частично пребывавшими на самоокупаемости.

Когда два года назад город оказался под угрозой нападения «костеруких» и Эгин (тогда – тайный советник уезда) объявил срочную эвакуацию, оказалось, что все плавсредства вместе взятые в состоянии принять от силы половину населения.

Урок был жестоким, но полезным.

После резни насмерть перепуганному городишке во что бы то ни стало захотелось иметь свой собственный корабль. Хоть бы и плохонький, но свой – чтобы в любой момент погрузить пожитки и сбежать от очередной напасти в Новый Ордос. Вая получила разрешение у Гиэннеры и таки построила корабль – плохонький, зато свой.

Если б не «Гордость Тамаев», выбраться с Медового Берега можно было бы только посуху, попытавшись преодолеть заваленные снегом перевалы Большого Суингона. Подобное предприятие и среди оседлых вайских жителей, и среди кочевых горцев вполне заслуженно считалось равнозначным самоубийству.

Другие варанские корабли заходили в Ваю ровно четыре раза в год. Причем все четыре раза приходились отнюдь не на зиму.

Эгин об этом помнил. И потому относился к матросам, в половине из которых можно было по ухваткам и лексикону узнать беглых каторжан, с должным снисхождением. А к капитану он даже заходил иногда поболтать.

Правда, болтать с человеком, каждая реплика которого начиналась словом «думается», Эгину было решительно не о чем. Но он чувствовал себя в некотором смысле обязанным. Ведь денег капитан пока что не получил ни авра, а четвертая часть пути до Нового Ордоса уже была позади. Вица отлично выполнил свою роль патриота, знатока столичных мотов и поручителя.

Кстати говоря, письмо из столицы у Эгина действительно было.

Написал его действительно весьма влиятельный человек. Звали этого человека Альсимом и был он приятелем Эгина со времен мятежа Норо окс Шина. А заодно и пар-арценцем Опоры Вещей, то есть птицей весьма высокого полета.

Эгину вспомнилось, что, останься он в Своде после заварухи на Медовом Берегу, тоже был бы теперь, пожалуй, пар-арценцем. Или первым заместителем пар-арценца.

Но сердце его не затрепетало от осознания этого факта, как затрепетало бы у девяносто девяти из ста служак Свода. Эгину было решительно все равно. Стал бы, да не стал.

А Альсим стал. И был ревностным служителем Князя и Истины. Настолько ревностным, что пошел против Уложений Свода, послав Эгину письмо.

Направлять частным лицам почту при помощи ученых альбатросов офицерам Свода было категорически запрещено. И кому, как не Альсиму, было об этом не знать! Никто столь не уязвим для всепроницающих очей упырей из Опоры Единства, как высшие чины Свода. Альсим фактически рисковал не только должностью, но и жизнью, отправляя Эгину сверхсрочную корреспонденцию.

Что же писал Эгину Альсим?

«Любезный друг Эгин,

Смею думать, ты в добром здравии. Пиннарин сходит с ума. Очень неладно с Небесным Гиазиром. Мое слово, рассчитываю только на твое присутствие. Промедление хуже смерти.

Во имя Князя и Истины!

Кланяюсь, А.»

Разумеется, ни о каком тройном жаловании матросам и подарках капитану речь в письме не шла. О такой ерунде, как финансирование морского путешествия Эгина в Новый Ордос, а затем сухопутного – в Пиннарин, Альсим, разумеется, не вспомнил.

Скорее всего, дело здесь было даже не в том, что сытый голодному не товарищ. И не в том, что Альсим, живущий на всем готовом и не испытывающий нужды в деньгах, просто не знал о скудости доходов Эгина, который два года назад добился беспрецедентного увольнения из рядов Свода (откуда по традиции уходили только вперед ногами) и не получил никакой пенсии. А в том, что у Альсима от неких загадочных событий чрезвычайной важности мозги разжижились и стекли в сапоги.