Подготовительные курсы - Татьяна Шипошина

Эко я завернул! Однако, в каждой шутке есть доля шутки. А я привык шутить с самим собой. Почему?

Потому, что мне противно, (и всегда было противно) шутить ниже пояса. Хотя я и так шутил, и анекдоты рассказывал. Чтобы не выделяться.

А те шутки, что рождались в моей голове, чаще всего умирали, не увидев света. Кто бы мог посмеяться им вместе со мной? Разве что мать… Но я прикидывался и перед ней…

У меня было много приятелей, но не было друзей. Таких друзей, которым не надо было бы объяснять своих шуток…

Как там мать говорила? «Умные — на вес золота»? На вес, на вес…

Интересно, а я — умный? Или прикидываюсь?

Глава 11

Угадайте с трёх раз, куда я трясся в электричке уже второй час?

Я, видимо, всё-таки дурак, потому что решил последовать указующему персту судьбы, и направиться туда, куда этот перст указал ещё дома, когда я разговаривал с матерью о своей дальнейшей судьбе.

Я ехал в город Сергиев Посад. Именно там находилась Духовная Семинария и Академия, на чьей странице раскрылся справочник Московских ВУЗов.

О чём я думал, глядя за окно электрички?

Ни о чём. Зачем мне нужно было ехать, я не знал. Ведь я даже представления не имел, что такое священник, зачем он нужен, и с чем его едят.

Маленькая иконка на полочке в спальне матери, да десяток анекдотов про попов и монашек — это был весь мой духовный опыт.

Я созерцал подмосковный пейзаж, вслушивался в непривычные для моего уха названия остановок. А на душе было хорошо!

Не смотря на то, что я посетил уже несколько более или менее подходящих для меня московских ВУЗов и очень ясно представлял, что без денег не поступлю ни в один из них.

Нет-нет, а тревога подкатывала к моему сердцу. Двеси долларов неумолимо приближались к концу.

Тётя Вера уже пару раз намекнула (для непонятливых!), что пора бы перестать стдеть на её шее, стеснять пожилую женщину, и определиться, наконец, с жильём, регистрацией, и всем прочим, от чего человеку не скрыться, не убежать, не спрятаться.

«Наверное, в эту Семинарию можно поступить бесплатно? Скорее всего, там даже общага есть», — думал я.

И ещё одна мыслишка нет-нет, да и прокрадывалась в мою голову: «А вдруг — поступлю? Пересижу годик в этой Семинарии, осмотрюсь, а там — как Бог даст…»

И всё-таки, это было не главное, почему я ехал я в Сергиев посад.

Я ехал туда, потому что привык выполнять…

Что выполнять? Ведь никаких, и никому, обещаний не было! Разве что-то такое… не высказанное даже самому себе.

Да Бог с ним! Просто ехал, и всё! Чтобы где-нибудь побыть! Дорога была мне не в тягость.

Я даже пожалел немного, когда электричка остановилась.

Как дойти до Троице-Сергиевой лавры, мне показал первый же прохожий.

Ну и вид мне открылся! Боже, какой простор! Какая красота! Величие!

Если даже совсем не верить в Бога — всё равно, следует задуматься, глядя на на эти белые стены, на эти синие купола, на золотые, блестящие на солнце кресты…

Даже неверующее сердце затрепещет. Например, моё. Ишь, как заволновалось!

К небу! К небу! К чистоте! К свету! К Богу!

В администрацию семинарии…

— Подожди немного, — сказал мне молодой парень в рясе. — Перерыв. Приём документов будет через полчаса. Походи пока по Лавре…

Я хотел было порасспросить парня. Да и он смотрел доброжелательно, будто ожидая вопроса.

Но слова, почему-то, застряли у меня в глотке.

Не знал я, о чём спрашивать! Всё из головы вылетело!

А!

— Скажите, а из других республик у вас принимают бесплатно?

— Всех принимаем, кто из Московской Патриархии, — ответил парень.

— А… — протянул я.

Я не совсем понял ответ. Но расспрашивать дальше не стал.

Глава 12

Я пошёл по лавре. Я медленно переставлял ноги. Мне казалось, что я вдохнул воздух, и никак не могу его выдохнуть.

Каким было всё вокруг… Непривычным… монументальным… спокойным…

Да, именно спокойным. Не-по-ко-ле-би-мым… Настоящим. Знала бы мать, где я сейчас нахожусь…

Я зарулил в какой-то храм. В первом храмовом зале было прохладно и сумрачно. Люди писали какие-то записочки. Особый, неуловимо приятный запах объял меня. Свечи лежали просто так. Их можно было брать и зажигать. Я взял одну, и прошёл с ней в следующий зал.

У-у-ух…

Высокая стена со старинными иконами. «Иконостас!» — вспомнил я.

Лицо Христа смотрело прямо на меня. Я поёжился под этим взглядом. Мурашки побежали по спине. Я не выдержал взгляда и отвернулся.

Я почувствовал себя… Как бы это сказать… Вся ложь, всё враньё, вся неустроенность, которая была во мне, вдруг выплыла наружу.

Под этим взглядом невозможно было ни лгать, ни юлить, ни прикидываться. Ни умным, ни дураком.

Всё было видно Ему. Всё Он знал. И смотрел на тебя пронизывающе, требовательно, но с такой жалостью, что на глаза наворачивались слёзы.

Поэтому я и отвернулся, и стал ставить свечу на какой-то подсвечник.

А ведь в храме ещё и пели! Хор стоял прямо здесь же, среди немногих посетителей. Поющие опирались на какие-то древние приспособления, похожие на стулья для стоящих людей.

Хор был так слажен… так переливался разными голосами, и мужскими, и женскими, что мне захотелось подпевать…

Я даже попробовал подтянуть какой-то повторяющийся припев:

— Отче Сергие, моли Бога о нас…

Из глотки моей прорвался только нечленораздельный хрип.

— Проходить будете? — подтолкнула меня пожилая женщина.

— Куда? — не понял я.

— К мощам. К Преподобному Сергию Радонежскому.

— А зачем?

— Помолиться! — женщина удивилась моему вопросу. — Просить святого… об исцелениии… да обо всём…

— А… — протянул я и пропустил женщину вперёд.

И двинулся следом.

Я не очень хорошо знал, кто такой Сергий Радонежский. Так, понаслышке… Вроде, святой. Что-то такое про Куликовскую битву…

Тупой, тупой я и бестолковый…

По узкому, отделённому цепочкой проходу мимо иконостаса я проходил за людьми, и мне казалось, что я передвигаюсь в рентгеновских, или в каких там ещё лучах, где всю мою душу можно увидеть, как на экране. Или — что я разобран, разложен на мельчайшие составляющие. На молекулы, на атомы…

Всё, что составляет меня, как человека, определялось здесь, как в какой-то научной лаборатории, обладающей знаниями — куда выше, и куда надёжнее человеческих.

Я очнулся перед самым окончанием пути. Это была серебряная усыпальница. Что делать дальше, я не знал. И встал, как столб. Меня толкнули сзади ещё раз, и другая женщина обошла меня.

На этот раз я посмотрел, что надо делать.

Я наклонился над мощами. Креститься я не умел, и, по-моему, сделал это неправильно. Но это знал только я. И Он.

Просить… обо всём…

«Хочу жить так… — прокричал я про себя. — Ты слышишь? Хочу так жить… как здесь…»

Затем я спустился по небольшой лесенке на ватных ногах. Ещё какое-то время постоял в храме, опираясь на стену, и изредка поглядывая на Христа.

Нет, не мог я выдержать Его взгляда…

Когда я посмотрел на часы, оказалось, что прошёл целый час. Я оторвался от стены и почти побежал в административный корпус

Глава 13

За столом сидел священник и устало смотрел на меня.

— Давайте документы, — произнёс он.

Я протянул свой аттестат, паспорт, и все остальные бумаги, которых было совсем немного.

— Это что? Всё?

Я кивнул.

Не такой уж я дурак, чтобы не прочесть перечня документов, который требовался для поступления. На что я надеялся?

На то, что дуракам везёт?

Но я только что сказал сам себе, что не такой уж я и дурак…

— Вы знаете о том, какие нужны документы?

Я опустил голову.

— Да… — выдохнул я.

— Видимо, Вы невнимательно это читали, — священник подвинул мне перечень. — Прочтите ещё раз.

Перечень был велик. Буквы поплыли перед моими глазами.

1. прошение на имя Ректора (заполняется по прибытии в канцелярии МДА);

2. рекомендацию епархиального архиерея или приходского священника, заверенную епархиальным архиереем. И пункты № 3., и № 4., и 5…

— Надо подготовиться, — священник был доброжелателен, но твёрд. — Вы готовились сдавать экзамен по Закону Божию? Священную историю? Вы знакомы с основами православия, с уставом? А молитвы? Вы знаете хотя бы «Отче наш»?

Моя голова склонялась всё ниже. Я не знал «Отче наш».

— А десять заповедей?

Лучше бы я промолчал! Но я сказал:

— Ну…

— Говорите, если «ну», — даже улыбнулся священник.

— Ну… не убей… не укради… не прелюбодействуй…

— Три, — посчитал священник.

Мне было стыдно.

— Не сотвори себе кумира, — откуда-то из недр памяти извлёк я.

— Хорошо. Четыре. Не лжесвидетельствуй. Не завидуй. О родителях вспомни.