Собрание писем - Джейн Остин

Приходилось ли тебе когда-либо слышать что-то более возвышенное? Какое очаровательное желание: лежать после смерти у моих ног! О! Какой благородной душой надо обладать, чтобы лелеять подобные мечты! Меж тем леди Скадэмор продолжала:

− «Дорогой кузен, — сказала я ему, — столь благородное поведение способно растопить сердце любой женщины, какой бы жестокосердной ни была она от природы; Если бы божественная Генриетта услыхала, как вы самым бескорыстным образом желаете ей счастья, не сомневаюсь: ее нежное сердце откликнулось бы на ваши чувства». — «Ах! Кузина, — отвечал он, — не пытайтесь возродить во мне надежду столь лестными уверениями. О нет, я не могу уповать на то, что смогу добиться благосклонности этого ангела в образе женщины, — мне остается только умереть». — «Истинная Любовь никогда не теряет надежды, — возразила я, — и я, мой дорогой Том, хочу еще больше укрепить вас в стремлении завоевать это прекрасное сердце: весь день я с пристальнейшим вниманием следила за прекрасной Генриетой и, уверяю вас, со всей очевидностью обнаружила, что и она лелеет в своей груди, пусть пока неосознанно, самую нежную привязанность к вам».

− Дорогая леди Скадэмор, но я и не догадывалась об этом!

− Разве не сказала я, что ваше чувство неосознанное? «Я не ободрила вас прежде, — продолжала я, — но, надеюсь, это открытие обрадует вас еще больше». — «Увы, кузина, — отвечал он печально, — ничто не убедит меня в том, что мне посчастливилось тронуть сердце Генриетты Халтон. Заблуждайтесь сами, но не старайтесь обмануть меня».

Итак, душа моя, мне потребовалось несколько часов, чтобы убедить совершенно отчаявшегося молодого человека в том, что он вам небезразличен; когда же он не мог боле отрицать весомость моих аргументов и отвергать мои доводы — о, я не в силах описать вам его чувства, его восторг и ликование.

− Ах! Как страстно он меня любит! Но, дорогая леди Скадэмор, объяснили ли вы мистеру Масгроу, что я целиком завишу от моих дяди и тети?

− Я поведала ему все.

− И что же?

− Бедный юноша принялся громко возмущаться жестокосердием ваших близких, обвинял законы Англии, позволяющие родственникам владеть состояниями, которые так необходимы их племянникам и племянницам, и говорил, что будь он членом палаты общин, то изменил бы законодательство и устранил возможность подобных злоупотреблений.

− О, какой милый человек! Какая благородная душа!

− А еще мой кузен добавил, что даже если бы его дом был готов принять обожаемую Генриетту, он не может льстить себе надеждой, что та согласилась бы ради него отказаться от роскоши и великолепия, к коим привыкла, и принять в замен лишь уют и изящество, которые способен обеспечить ей его ограниченный доход. Я подтвердила, что подобное маловероятно и что несправедливо было бы рассчитывать на то, что молодая особа ради того, чтобы воздать должное ему и себе, согласится расстаться с властью, коей ныне обладает, и столь благородно использует, творя добро во благо своих ближних.

− В самом деле, — вздохнула я, — время от времени я бываю очень милосердна. Но что же ответил на это мистер Масгроу?

− Он сказал, что вынужден с сожалением признать справедливость моих слов, а посему, коли ему суждено стать счастливейшим из смертных и получить руку прекрасной Генриетты, то, как бы ни было это нестерпимо, ему надлежить набраться терпения и ждать того счастливого дня, когда его избранница освободится наконец от тирании ничтожных родственников и сможет вознаградить его.

О, как он благороден! О, Матильда, как я счастлива, что стану его женой! Но — тетушка зовет меня печь пирожки, так что прощай, дорогая подруга,

твоя преданная

Г. Халтон.

Примечания

1

Выход (фр.)