Буратино. Правда и вымысел… - Борис Вячеславович Конофальский

самогона, который я храню на случай похмелья. И, сожрав его, теперь отпирается, собака, говорит, что не пил никакого самогона и что всё даже напротив, будто это я в прошлом месяце взял у него, будучи пьян, шесть сольдо и теперь отказываюсь отдать.

Подпись Карло'.

Боролся Карло Джеппетто также с местным террористом, угольщиком Конци. Имеется документ:

«В таверне 'У дровосека» угольщик Конци неоднократно заявлял, что взорвёт городской вокзал и этого старого козла, начальника станции синьора Перуцио, за то, что тот ему сказал, что вокзал — место публичное и такие грязные люди, как угольщик, портят общую экспозицию своими ботинками, с которых сыплется грязь. И чтобы угольщик убрался из здания вокзала, так как приличная публика на него уже шикала. А угольщик сказал, что вся эта приличная публика — известные ослы. А дамы на себя одеколонов понабрызгают, что хоть покойников выноси, и шикают, как гарпии, а сами дуры дурами, хоть ты тресни. И вся эта кодла с начальником вокзала вместе ему, угольщику, может быть, тоже экспозицию портит своими духами и шиканьями. А у него, у угольщика, лакеев нет ботинки чистить, и что пусть бургомистр смотрит лучше, чтобы коровы и лошади везде по городу не гадили. А в конце угольщик сказал, что пойдёт и взорвёт вокзал к чертям собачим, а заодно и синьора Перуцио, и облитых одеколонами всяких дур, а, может быть, и всю эту чёртову железную дорогу, так как утренний поезд пугает его козу, от чего у неё молоко становится горькое.

Подпись Карло'.

Вот такой был человек, этот самый Карло Джеппетто, незаурядный, можно сказать, человек. Судя по суммам, которые он получал на службе, Карло мог иметь дом и побольше. Нет, я не хочу сказать, что ему платили большие деньги, но, тем не менее, гонорары за его творчество были весьма достойны. Я полагаю, что работодатели даже чуть переоценивали стиль и содержание его работ, но это всё-таки дело вкуса, так что не берусь судить.

Вас, конечно, не удивит тот факт, что мне очень хотелось узнать: а как выглядел этот человек? Но нигде не было его фотографии. То ли тогда было не принято фотографировать сотрудников, то ли он был чересчур секретен. Короче, фотографии нет, и мне пришлось довольствоваться тем, что было в личном деле. А там был только его словесный портрет:

«Мужчина пятидесяти пяти лет, среднего роста, средней упитанности, нос толстый, голос грубый, глаза наглые. Особые приметы: лысый, носит парик жёлтого цвета, на носу бородавка, нет правой ноги до колена, на правой руке наколка „Карло“, на левой — якорь и „Тереза“, также постоянно носит с собой шарманку немецкой работы».

Вот, собственно, и всё. Конечно, у меня возникла масса вопросов по поводу старика Джеппетто, но со мной всегда так: стоит мне хоть что-то выяснить, как количество вопросов сразу увеличивается. Теперь я всё время думаю, а где был этот человек до пятидесяти пяти лет? Что делал? Чем занимался? Мне, конечно, удалось кое-что выяснить о его прошлом. Я твёрдо установил, что когда-то Карло служил юнгой на шхуне «Тереза», но потом корабль потерпел крушение, вернее, он просто пропал, и никто не мог сказать, где это произошло, каким образом и кто, кроме Карло, уцелел.

Вот, в общем-то, и всё, мне больше ничего не удалось выяснить о Карло Джеппетто. Впрочем, это не так уж и важно, ведь главный герой не он.

Глава 3

Накануне, или как получаются дети

Утренняя болезнь, отравление сивушными маслами, остаточная алкогольная интоксикация — можете называть это явление как угодно, название не изменит сути и тяжесть этой болезни. Простонародное же название этого явления — похмелье. Если вы пережили хоть одно похмелье, вы поймёте бедного старика Карло. Впрочем, не до конца, ибо тяжесть похмелья Карло Джеппетто носила характер лёгкого предсмертия.

Сильнейшие спазмы сосудов головного мозга развивались на фоне коронарной недостаточности средней тяжести, на фоне обострённого рвотного рефлекса и жесточайшего ослабления стула.

В общем, Карло страдал, а его почти лысая голова была пунцовой, а веки глаз, выражаясь языком поэтов, — ворота души, были ядовито-лиловыми. Дыхание тоже было ядовитым и настолько, что воздух, вырывавшийся из его отравленных лёгких, по убойной силе вряд ли уступал парам синильной кислоты.

Джеппетто открыл глаза и издал протяжный, трубный стон. Этот стон исходил из самого сердца и был пронизан неизъяснимым трагизмом. В пустой комнате стон прозвучал по-могильному глухо и по-могильному безнадёжно, ибо на него никто не откликнулся.

Карло несколько секунд лежал молча, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, и, когда их до конца ощутил, издал ещё более трагичный стон.

И, о, чудо! Рядом что-то хрюкнуло или всхрапнуло.

«Может, крыса» — тяжело, словно напильником по мозгам, в его голове шевельнулась мысль. И тут же другая, менее болезненная, озарила его: «Не-е, крысы не хрюкают, это что-то другое. Вот набраться бы сил и посмотреть».

Но где их набраться, сил-то нет, сердце и так стучит во всех частях тела, даже в пересохшем горле. И тогда Карло снова застонал, ибо это была единственная малоболезненная операция, на которую был способен его организм. Стон получился долгий, переливчатый, затухающий, как гудок уходящего вдаль паровоза. И очень одинокий какой-то, скорбный даже.

И не менее скорбный был ответ — тишина. Тишина висела в пыльной, провонявшей перегаром и чесноком, комнате.

«Чтобы вы все сдохли, как мне нужно выпить, — подумал Карло. — Вот так вот люди и умирают, а их потом ни одна зараза не хватится целую неделю, пока они не завоняют весь квартал и их не пожрут мухи. И ведь ни один крокодил не стукнет в дверь и не скажет: „Карло, а не надо ли тебе опохмелиться?“ Чтобы вы все сдохли, я вам всем припомню, вы ещё все спляшете у меня сиртаки на собственной селёзенке и прочих почках».

Он опять протяжно застонал и, к его удивлению и восторгу, что-то совсем рядом шевельнулось. Нет, это была не крыса, это шевельнулось так, что скрипнула ещё добротная кровать. И окрылённый надеждой Карло застонал что было сил, вложив в этот стон всю боль души, что накопилась у него за утро. И какова же была его радость, когда он услышал грубый, женский голос — музыку.

— Да что же вы, синьор Карло, ревёте, как стельная корова, всё утро. Что вы там себе думаете, что вы там Карузо какой-нибудь? Всю ночь с вами мучилась, да ещё и утром не