Здесь водятся драконы (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Но, стоило Матвею пуститься в расспросы о прошлом этого третьего из бывших мичманов, Казанков стал куда менее откровенным. Видимо, сотрудничество Остелецкого с секретной службой Адмиралтейства началось довольно рано, и детали его по-прежнему хранились в папочке, совать нос в которую категорически не следовало. Впрочем, хватило и того, что Казанков всё же счёл возможным рассказать — теперь вчерашний гимназист спал, и видел, как он примет участие в очередной секретной операции вместе со своими наставниками. И, несомненно, добьётся успеха признания, славы, потому что как же может быть иначе?

Среди прочего, моряк упомянул и о трагической кончине своей невесты, погибшей от взрыва той же бомбы, что убила Государя Императора. Упомянул он и о том, что отец Нины, бывший командир «Стрельца», под чьим началом сам Казанков начинал службу, впоследствии участвовал в походе русского броненосного отряда под началом адмирала Бутакова к берегам Северной Америки, закончившейся сражением в Чесапикском заливе, в котором русские хоть и не сделали ни единого выстрела, но всё же немало поспособствовали разгрому британской эскадры Эдварда Ингфилда. После войны Иван Фёдорович Повалишин — так звали отца Нины, — некоторое время оставался на службе, но вскоре подал в отставку — только для того, чтобы по приглашению правительства Перу принять командование над закупленными в Североамериканских штатах боевыми кораблями и вместе с ними поучаствовать в морской кампании против Чили, закончившейся решительной победой перуанцев. За это Повалишин получил от правительства республики адмиральские эполеты и солидное содержание, но на службу, что русскую, что перуанскую, уже не вернулся — вышел в отставку, теперь уже окончательно, имея в виду посвятить себя науке археологии и изучению древних цивилизаций южноамериканского континента.

Это было весьма увлекательно, но…. Матвея в самое сердце поразило то, какой яростью пылали глаза собеседника, когда тот говорил о бомбе террориста, убившей Нину — и юноша искренне порадовался, что вовремя свернул с этой тропинки, не успев наделать непоправимых глупостей.

Между прочим, Казанков упомянул и о человеке, с которым им не раз доводилось сталкиваться в жестоком противостоянии — этот агент британских секретных служб, своего рода злой гений, не раз становившийся на пути троих друзей, и в особенности, «штабс-капитана», Вениамина Остелецкого, столкнувшегося с этой зловещей фигурой в самом конце войны, в Порт-Саиде, когда тот организовал похищение секретной дипломатический переписки из резиденции германского посланника. Матвей же, сопоставив услышанное с недавними событиями в Абиссинии начал догадываться, что речь шла всё о том же Ричарде Бёртоне — путешественнике, писателе и авантюристе, совмещавшем все эти увлекательные занятия с шпионажем в интересах британской короны. Ведь именно он заварил кровавую кашу в заливе Таджура, закончившуюся бомбардировкой форта Сагалло, морским сражением и гибелью сотен людей с обеих сторон конфликта. Что ж, подумал молодой человек, остаётся надеяться, что им-то с Бёртоном встретиться не придётся. С каждым оборотом винта «Смоленск» уносил их всё дальше от африканского континента, где и пребывает сейчас — Матвей в этом не сомневался — этот удивительный и опасный человек.

II

Испанское Марокко

Сеута

Небо над городом было бездонно-голубым, и редкие облака неторопливо плывущие на восток, со стороны Атлантики, отражались в глубокой средиземноморской синеве. Вода в гавани без морщинки, без складочки, словно расстеленный на столе парижского закройщика лионский шёлк — лишь пестрят кое-где белые чёрточки чаек, да громоздятся на аквамариновой глади чёрные, тяжкие утюги боевых кораблей. Вот на том, что ближе к берегу, взвились на мачте разноцветные флажки, звонко пропел горн; спустя несколько секунд на втором корабле повторили сигнал — сначала поползла вверх по фалам грот-мачты гирлянда сигналов, секундой спустя ответил и горн — серебряной, рассыпчатой трелью с полукруглой кормы, где бессильно свешивался в безветрии красно-жёлтый флаг, а ниже, под полукруглым балконом красовалась надраенная до предписанного военно-морским уставом блеска надпись большими позолоченными буквами.

— «Нумансия». — прочёл один из мужчин, сидящих за столиком на террасе кафе. — Если память мне не изменяет — флагман адмирала Нуньеса в сражении при Кальяо, состоявшемся без малого двадцать лет назад.

Говоривший целиком подходил под хрестоматийный образ путешествующего британского джентльмена — высокий, сухопарый, лет тридцати пяти-сорока, в сюртуке из светлого полотна и таких же бриджах, заправленных в высокие шнурованные сапоги. Его головной убор, тропический пробковый шлем обтянутый парусиной, лежал тут же, на соседнем стуле, рядом со стеком для верховой езды -массивным, чёрного африканского дерева с накладками из серебра и набалдашником из слоновой кости. Но внимательный наблюдатель несомненно, отметил бы отсутствие на сапогах джентльмена шпор, а так же налёта пыли — обязательных атрибутов путешествующего верхом — а, следовательно, щегольской этот аксессуар был, скорее, символом статуса владельца.

— Она самая и есть. — кивнул второй мужчина. Этот, в отличие от своего собеседника, мало напоминал джентльмена — скорее уж, пирата времён королевы Елизаветы, нацепившего на себя платье английского моряка торгового флота куда более цивилизованных времён. Полотняный изрядно потрёпанный бушлат, из-под которого выглядывала нательная рубашка в крупную, на французский манер, сине-белую полоску, парусиновые штаны, грубые матросские башмаки. Облик кровожадного буканьера, грозы Карибов, дополнял глубокий, неправильной формы шрам на левой щеке, чрезвычайно его уродовавший, а так же массивная золотая серьга в левом ухе. Руки его, далеко высовывавшиеся из рукавов бушлата, были остальному под стать — грубые, одинаково привычные и к прикладу ружья, и к корабельному канату и к рукояти абордажного топора. Возраст мужчины угадывался с трудом — судя по обильно пробивающейся в черных некогда как смоль волосах седине, он давным-давно уже разменял пятый десяток.

— «Нумансия» и есть, тут вы правы… мистер Смит. — повторил владелец шрама. Обращение к собеседнику он выделил особо.- Кстати, второе судно, фрегат «Регина Бланка» тоже участвовала в этой баталии — и даже отличилась, подбив своими орудиями одну из бронированных башен перуанской береговой батареи.

— Верю вам на слово… мистер ван дер Вриз. — уголок рта джентльмена дёрнулся в подобии улыбке. — Или теперь вас следует называть как-то иначе?

— Мейстер Клаас ван дер Вриз, трансваальский скотопромышленник, остался в прошлом. С вашего позволения, теперь я Жоао-Мария Режгате, до недавнего времени состоял помощником судового плотника на барке «Виана-ду-Каштелу». Вон он, кстати, у самого брекватера…

И кивнул на полускрытый корпусами военных кораблей изящный белый корпус трёхмачтового коммерческого парусника.

— Как вы угодили в подданные его величества Луиша Первого — не секрет?

— Какие уж тут секреты. — пробурчал «боцман». После завершения известной вам операции я отбыл на германском пакетботе в турецкий порт Басра, а оттуда — на Цейлон. Там завербовался на голландский парусник, следовавший в Амстердам с грузом чая, а когда тот зашёл на острова Зелёного мыса чтобы поправить повреждения, полученные во время шторма — распрощался с голландским экипажем и две недели ждал подходящего судна, следующего в какой-нибудь из средиземноморских портов. Кстати, оттуда я послал с попутным пакетботом депешу, извещающую, что буду ждать вас здесь, в Сеуте.

— Изрядный крюк… — покачал головой Смит. Могли бы отправиться в Занзибар, а то и напрямую, в Капскую колонию, сэкономили бы уйму времени.