Я буду рядом - Энн Вулф

— Я была б твоей конечно, — громко подпевала Гермия, пытаясь двигать ногами в такт музыке, и вдруг… И вдруг ее подхватили чьи-то сильные руки и закружили, понесли по залу кабачка. Гермия боялась поднять глаза и летела, подхваченная этими руками, отдавшись неведомым доселе ощущениям. Она как будто пылала, горела изнутри. Невидимая искра упала на донышко ее души, и теперь Гермия чувствовала, понимала, что этот танец сделал ее другой. Музыка и нехитрые слова песенки отдавались внутри какой-то невысказанной страстью, нерастраченным жаром. Ей хотелось посмотреть на незнакомца, увлекшего ее в вихрь этого незабываемого танца. И когда наконец Гермия осмелилась поднять глаза, то окончательно поняла, что пропала. Попала в стальной капкан его глаз…

Когда танец закончился, мужчина со стальными глазами проводил Гермию до ее столика и представился. Его звали Констанс Флэтч. Или попросту Конни…

Гермия отметила про себя, что он не очень красив: большой нос с горбинкой, узкая полоска губ, чрезмерно густые брови, нависшие над глазами. Но зато его глаза… Свинцово-серые, стальные глаза, напоминающие цвет неба перед грозой. В его глазах таилось столько страсти, столько огня и какой-то первобытной силы, что в них можно было глядеть бесконечно. Как в огонь или в воду… Эти глаза меняли лицо, превращали работу дилетанта в произведение искусства, созданное настоящим мастером. И Гермия пленилась этим несоответствием, а потом пленилась и самим Констансом, который с первого взгляда показался ей именно тем мужчиной, который ей нужен.

— Вы любите танцевать? — спросил он ее, когда они сели за столик.

Гермии не хотелось говорить, что вся ее неожиданно вспыхнувшая любовь к танцам — не что иное, как перебор с коктейлями, и она смущенно пожала плечами.

— Иногда…

— А мне показалось, что «кантри» — ваша стихия, — с улыбкой произнес Констанс.

— Моя стихия — бизнес…

Наверное, сейчас она разочарует его до глубины души. Едва ли этому Констансу нравятся женщины вроде нее. «Застегнутая на все пуговицы», усмехнулась про себя Гермия. Но морочить ему голову она не хотела. Пусть узнает о ней все в первый вечер. И тогда второго может уже не быть. Эта мысль больно уколола ее. Гермия не ожидала от себя такого легкомыслия. Бросаться в омут с головой не в ее стиле. Так какого же черта она переживает из-за мужчины, с которым знакома всего полчаса?!

— Вы так обреченно произнесли это слово… — удивился Констанс. — Вам не нравится ваша работа?

— Нет, почему же! — вспыхнула Гермия, — очень даже нравится. Только все мужчины считают женщину, которая занимается бизнесом, каким-то сухарем в бронежилете. — Господи, куда ее понесло? Ведь она совершенно не собиралась этого говорить…

Констанс расхохотался. Гермии понравился его смех. Он был не злым, не ироничным, а мягким, дающим понять, что ее шутку оценили. Переборов смущение, Гермия улыбнулась в ответ.

— Неправда, — возразил Констанс. — Так думают далеко не все. Во всяком случае, могу сказать за себя. Вы совсем не похожи на «сухарь в бронежилете»… Напротив, вы живая, милая, общительная…

Это все коктейли! — подумала Гермия, но решила не озвучивать свои мысли. Пожалуй, хватит с нее откровений. Иначе вскоре в глазах Констанса Флэтча она будет выглядеть самой закомплексованной женщиной на свете.

Констанс истолковал молчание Гермии как недоверие, и перевел разговор в другое русло.

— У вас интересное имя, — сказал он, немного помолчав. — Мне это напоминает…

— Шекспир, — улыбнулась Гермия, — «Сон в летнюю ночь».

— Обожаю великого Барда, — просиял Констанс, обрадованный тем, что у них нашлась наконец тема для разговора. — Но почему именно Гермия?

— Не знаю, — усмехнулась Гермия. — Судя по всему, могла быть и Корделия, и Дездемона, и Офелия, если бы отец в тот момент читал «Короля Лира», «Отелло» или «Гамлета». Но Ричмонд Шайн читал «Сон в летнюю ночь». Ему нравилась Гермия, хотя во мне так мало от нее… Она открытая, романтичная, пылкая. А я слишком практична, расчетлива и замкнута. Наверное, отец не хотел видеть меня такой…

— Вы давно не виделись с отцом? — поинтересовался Констанс.

— Почти полгода, — мрачно ответила Гермия. — Родители живут на окраине Мэйвила, а я никак не могу их навестить. Когда я наконец отрываюсь от дел и приезжаю, то не застаю отца дома. Он у меня любитель путешествовать…

Констансу показалось, что она оправдывается. Только перед кем? Едва ли перед ним… Возможно, перед собой… Он пристально посмотрел на Гермию. Нет, она не была похожа на расчетливую «бизнес-вумен». Сейчас она казалась такой маленькой, нежной и ранимой, что у Констанса было лишь одно желание: согреть ее, поддержать, утешить…

— В этом нет вашей вины, — участливо произнес он и прикоснулся к ее руке. — Так часто бывает: дети вырастают и общаются с родителями гораздо реже, чем раньше…

Теплое прикосновение его руки заставило Гермию почувствовать себя беззащитной. Это ощущение и обрадовало, и напугало ее. Ей вдруг стало страшно: что, если она раскроется перед этим мужчиной, доверится ему, а потом уже не сможет жить без него? Долгие годы одиночества покрыли ее душу невидимой броней, с которой она теперь боялась расстаться. Гермия заглянула в серые ласковые глаза Констанса, и смутное чувство подсказало ей, что как бы ни сложились их отношения, она никогда не пожалеет о том, что доверилась ему.

— Наверное, так и есть… — грустно улыбнулась она. — Но я всегда представляла себе семью по-другому.

— Все мы когда-то пытаемся представить себе «идеальную» семью… А потом вырастаем и понимаем, что такой семьи нет и быть не может…

Они просидели в кабачке почти до закрытия, а потом Констанс отвез ее домой. Гермия чувствовала себя очень усталой, но и счастливой. В ту ночь она впервые за долгое время ложилась спать, чувствуя на губах терпкий вкус поцелуя. Сладкое томительное чувство мешало ей заснуть, рисуя перед мысленным взглядом картины, от которых дух захватывало. И естественно, главным лицом на этих картинах был Констанс Флэтч. Герой ее едва успевшего начаться романа.

Дальше все было как в сказке: охапки цветов, жаркие объятия, поцелуи и то, без чего едва ли могут обойтись безумно влюбленные друг в друга люди. Гермия чувствовала себя самой счастливой, самой желанной и самой влюбленной женщиной на свете. Теперь у нее было абсолютно все, о чем она когда-то мечтала: любимый человек и прекрасная работа, которой, правда, после появления Констанса она отдавала гораздо меньше времени, чем раньше.

Когда Констанс сделал ей предложение, то, казалось, был достигнут предел всех ее мечтаний. Кольцо с бриллиантом, надетое на палец после помолвки, постоянно напоминало ей о любимом… Правда, на солнечном небосклоне их любви к этому времени уже появились первые тучки.