Неоновый дождь - Джеймс Берк

— Послушайте, лейтенант, это не я, это совсем другие болтали. Чаще всего они просто попусту воняют. Может, и в тот раз. Мистер Сегура ничего подобного не говорил, понимаете? Значит, мистер Сегура тут ни при чем. Просто бравада, пустая болтовня.

— Ты говоришь о колумбийце?

— Он из Никарагуа.

— Неважно, выкладывай.

Он вытер рукой губы и оттянул кожу под подбородком.

— Речь шла о какой-то негритянке. Она скорее всего была уличной шлюхой. Это ведь вы вытащили тело негритянки из озера в округе Катауаче?

— Просто рассказывай, что знаешь, Уэс.

— Господи, лейтенант, что вы обо мне думаете? Я всего лишь менеджер киносалона. Примерно раз в месяц мистер Сегура собирает своих ребят на озере. Там всегда много выпивки, закуски, несколько девочек на всех. Он здоровается с каждым за руку, может выпить коктейль, перекинуться в картишки под пляжным зонтиком, а затем исчезает внутри дома.

— А какое отношение девушка имела к Хулио Сегуре?

— Вы меня не понимаете, лейтенант. Он мне такие вещи не рассказывает. Он вообще ничего со мной не обсуждает. Он же не какое-нибудь трепло. С настоящими воротилами дело имеет. Зачем с ним связываться? Такими, как он, пусть ФБР занимается.

Я все так же пристально и молча смотрел на него. Уэсли, не переставая, похлопывал ладонями по гроссбуху, как будто к рукам были прикреплены пружинки.

— Говорят, вы подняли весь этот шум из-за черной девчонки, которую нашли в соседнем округе, — проговорил он. — Это же не ваша территория, и все удивляются, что у вас за интерес. По некоторым соображениям кое-кто полагает, что вам что-то от них нужно. Не спрашивайте меня почему. Я как такое слышу — сразу ухожу. Истинная правда.

— Ты меня в самом деле начинаешь утомлять, Уэс. Что-то я не уверен в твоей искренности. А еще у меня такое чувство, что ты воображаешь себя очень хитроумным.

— Каким?..

— Скажи, если я ошибаюсь. Думаешь, что можешь стопроцентно угадать, чему я поверю? Будешь дергать меня за ниточки, убаюкивать своими сказками, а потом хрюкнешь мне пару ласковых вслед, когда я уйду, чтобы успокоиться, и все потечет по-старому. Не слишком ли много тщеславия и гордыни, как тебе кажется?

— Послушайте... — начал он, растянув губы в улыбке и виновато опустив глаза.

— Нет-нет, сейчас твоя очередь слушать, Уэсли, а моя — говорить. Понимаешь, когда ты открыл рот и наплел что-то о намерениях убить полицейского, ты очень осложнил себе жизнь. Во-первых, это вполне может сделать тебя соучастником предумышленного преступления, Уэс. Во-вторых, если говорить о более ощутимых материях, у меня есть несколько сослуживцев, которые могли бы запросто остудить твой пыл. Я ясно выражаюсь?

— Да, — промямлил он.

— Доходит?

— Да.

— Вот и отлично, Уэс. Побеседуем еще разок как-нибудь позже. Договорились?

— Да.

Я слез со стола и направился к двери. Было слышно, как Уэс за спиной облегченно выдохнул. Затем сказал:

— Лейтенант?

Я обернулся и посмотрел на него. Его личико побледнело.

— А это не дойдет до мистера Сегуры? — спросил он. — На него работает парочка латиносов... крутые ребята... служили в полиции, или в национальной гвардии, или что-то в этом роде, в Никарагуа... Как подумаю, что они могут устроить, так не по себе становится.

— Гарантий никаких. Если почуешь что-то неладное, приходи к нам, мы вывезем тебя из города.

На дворе ярко светило солнце. Через улицу трое чернокожих подростков, устроившись в тени резной железной колоннады, отбивали чечетку для туристов. Большущие набойки на их каблуках стучали по металлу, как барабанные палочки. Клитус стоял, глядя на подростков, на самом солнцепеке, перекинув через руку свой льняной полосатый пиджак.

— Ну, что тебе удалось выудить из старика Поттси?

— Все дело в той чернокожей девушке, которую я нашел в протоке Лафурш. Чувствую, дело здесь пахнет наркотиками и головорезами из Баратарии. Не приходилось сталкиваться с Хулио Сегурой, когда работал в полиции нравов?

— Не сомневайся, это было не раз. Это же самый настоящий, отличнейшим образом напомаженный латинос. У него гель для волос из всех пор сочится.

— Я думал, он колумбиец.

— Он связан с ними, но сам из Манагуа. Я слышал, он держал там сотню публичных домов. Говорят, сандинисты изрешетили его самолет, как раз когда он взлетал. Но парень выжил. Мы два или три раза пытались его поймать. Похоже, за ним тянется целый шлейф. За ним многие охотятся.

Мы пошли обратно по тенистой стороне Ройял-стрит туда, где оставили машину позади устричного бара. По дороге я заглянул в маленькую бакалейную лавку, в которой было темно и прохладно. Здесь над головой вращал деревянными лопастями вентилятор, пахло бананами, кофе, сыром и древесиной от больших дощатых ларей, полных винограда и слив. Купив газету «Таймс-Пикаюн», я по дороге раскрыл ее на спортивной странице.

— Сегодня вечером вы все хотите пойти на гонки? — спросил я.

— Забудь про гонки. Давай встретимся с испанцем. Сначала расскажем обо всем капитану, а потом пойдем к парню домой и слегка затянем ему галстук.

— Нет, не стоит так спешить.

— К черту, единственный способ не дать разболтаться этим ребятам — держать их на коротком поводке. В данном случае мы хотим добиться, чтобы парень усвоил, что это касается конкретно его. Мы достанем его прямо в гостиной.

— Я понимаю, Клит, но хорошо было бы еще знать, когда лучше будет вытащить его из берлоги. Иди развлекайся и ни о чем не беспокойся. Никуда он не денется.

— Что-то ты отстал от жизни. Говорю тебе, тот парень — недоумок. По сравнению с ним это животное Диди Джи — чистый архиепископ.

— Черт побери! — выругался я.

— В чем дело?

— В следующий раз поедем обедать на твоей машине.

— Почему?

— Потому что мою сейчас вон тот эвакуатор увезет.

Фонари мягко светились на поверхности озера, когда я зашел вечером в свой плавучий домик переодеться. На берегу виднелись пальмы и кипарисы, гнущиеся от ветра с залива. В воздухе снова пахло дождем. Дома я всегда чувствовал себя спокойно и очень одиноко, и сейчас меня даже удивляло, что это самонадеянное ощущение уединения, эти минуты собственной безмятежности не были обманчивой прелюдией к очередному бурному периоду моей жизни. Может, это был краткий миг самолюбования. Крепкое, поджарое тело, загорелая кожа, старый шрам от удара палкой с металлическим наконечником — «пан-джи» — на животе, похожий на змею с перебитым позвоночником. Волосы и усы щеточкой все еще были черными, как чернила, лишь над одним ухом торчал белый клок, и я каждое утро убеждал себя, что одинокая жизнь — признак молодости и успеха, а вовсе не возраста и неудач. Темно-лиловые облака сгрудились на горизонте с южной стороны залива и подрагивали в душном мареве.

Этим вечером я сидел один на гонках и смотрел все с той же упоительной безмятежностью на освещенный трек, на влажную землю, выровненную граблями, на поблескивающую подстриженную траву в центре поля. Я впал в странную эйфорию, от которой чуть ли не цепенело все тело. Подобное состояние я испытывал, когда после двухдневной попойки у меня начиналась белая горячка. В такие моменты я становился всеведущим, и сейчас, сидя в своем белом летнем костюме под яркой дуговой лампой, я сорвал куш за три угаданных места и за двух победителей в заезде. Румяные, как персики, официантки в здании клуба подали мне очищенных креветок со льдом, омара и бифштекс и, напрасно виляя бедрами, унесли испачканную салфетку и тарелку с кровавым соком от бифштекса.

Кто-то однажды сказал мне, что самое большое желание игрока — узнать будущее — в конце концов сведет его с ума. В этот теплый летний вечер по дороге домой, когда луна испещрила мерцающими следами все озеро, а светлячки ярко горели на пальмах и дубах, я ощутил внутри себя легкую дрожь, походившую на тихий гул маленького хрусталика или почти неслышную вибрацию гитарных струн — нечто похожее на трагический пророческий дар Кассандры. Я старался списать это на застарелые страхи алкоголика, которые слепо толкались в подсознании. Но победителя тотализатора обычно мало заботят собственная безопасность или оттенки лунного света.

Глава 2

На следующий день рано утром я поехал на юго-запад Нового Орлеана, к протокам за городом. Здесь, в окрестностях Нью-Иберия, на юге Луизианы, я и вырос. Дубы, ивы и кипарисы выстроились рядами по обеим сторонам узкой дороги; вдалеке еще висела клочьями ваты утренняя дымка на полузатонувших в болоте сухих деревьях; густые зеленые заросли сахарного тростника поблескивали на свету, а листья водяных лилий теснились вдоль берегов протоки, ярко вспыхивая тут и там цветами, которые открывались с хлопком и на лепестках которых каплями ртути блестела вода. Под сенью одного кипариса, почти у самых корней еще кормились лещи и окуни; маленькие белые цапли устраивали свои гнезда на песке — там, куда сквозь густые заросли пробивалось солнце; и случалось, большая серая цапля взлетала с места своей кормежки, задевая белые султанчики рогоза, и скользила, расправив позолоченные крылья, вниз по бесконечной ленте бурой воды, протянувшейся меж деревьев.