Невеста - Александр Чаковский

Держа обеими руками лист синеватой бумаги, судья медленно читал уже знакомые Вале слова.

Они, эти слова, как будто кружились около ее ушей: «Воронинское шоссе… передал руль… наезд… тормозной след…» И снова: «шоссе… руль… наезд…»

«Дальше, дальше!» — мысленно поторопила судью Валя, но тут же спохватилась и также мысленно воскликнула: «Нет, нет, подождите!..»

Она не отрывала глаз от синеватого листка. В эти мгновения Валя не видела ни народных заседателей, ни адвоката, ни прокурора, ни даже Володю. Только этот листок бумаги, на котором была написана его и ее судьба.

— «На основании изложенного, с учетом личностей подсудимых, суд приговорил…»

Голос судьи звучал все громче, а читал он все медленней, но Вале казалось, что судья торопится, страшно торопится, не сознавая, как много зависит от того, какие слова он сейчас произнесет…

— «…Васина Вячеслава Федоровича — к одному году исправительных работ по месту службы с удержанием ежемесячно двадцати процентов из его зарплаты в пользу государства…»

Судья секунду помолчал, но Вале показалось, что наступила тяжелая, непроницаемая тишина, а следующие слова прозвучали так, будто их неожиданно произнесли над самым ее ухом:

— «Харламова Владимира Андреевича — к лишению свободы в исправительно-трудовой колонии сроком на два года».

Как будто кто-то резко толкнул Валю вперед. Она вдруг ощутила в себе силу. Ей захотелось броситься к покрытому зеленым сукном столу, за которым стояли судьи, и вырвать этот ненавистный синеватый листок…

Но Валя осталась на месте и неожиданно для всех, кто находился в зале, неожиданно для самой себя крикнула громко, во весь голос:

— Нет, нет!! Это несправедливо!..

Все обернулись к ней. Теперь все смотрели только на нее — судьи, прокурор, защитники, люди, сидевшие на передних скамьях…

Но Валя не видела никого, кроме Володи. До сих пор он, казалось, не знал, что она поблизости, а теперь резко повернулся к ней. Какое-то мгновение они глядели друг другу прямо в глаза. И по выражению его глаз Валя поняла: Володя знал, с первой минуты знал, что она здесь, в этом зале.

Валя бросилась вниз по лестнице. Она надеялась еще раз увидеть Володю, перемолвиться с ним хоть одним словом…

Но было уже поздно. Выбежав на улицу, Валя увидела, как отъезжает покрытая черной, местами облупившейся краской тяжелая тюремная машина. Валя хотела догнать ее, остановить. Не может быть, чтобы ей не разрешили сказать Володе несколько слов, ну хоть одно слово. Но машина все ускоряла ход. Черное решетчатое окошко в ее задней двери уже казалось сплошным темным пятном. Наконец она завернула за угол и исчезла.

Куда они повезли Володю? В милицию? В тюрьму? Она сейчас же пойдет туда. Ей разрешат увидеться с Володей, поговорить с ним. Ведь он же не государственный преступник, не бандит, не вор! Они не могут запретить ей увидеть его. Но где же эта тюрьма? Вернуться в суд, спросить? Но у кого?..

Валя беспомощно огляделась. По противоположной стороне улицы медленно прохаживался милиционер. Она подбежала к нему и срывающимся голосом крикнула:

— Скажите… как попасть в тюрьму?

— Че-го?! — удивленно протянул милиционер.

— Нет, нет… Я не так выразилась, — волнуясь и не находя нужных слов, сказала Валя. — Просто я хочу повидать человека…

— Какого человека? — все так же удивленно переспросил милиционер.

— Ну… человека! — беспомощно повторила Валя. — Его только что повезли в тюремной машине. Может быть, вы видели?..

— Хулиганство? — осведомился милиционер.

— Что вы! Он очень хороший человек.

— Хороших людей в таких машинах не возят, — назидательно сказал милиционер.

— Ах, вы не знаете, вы же ничего не знаете! — с отчаянием воскликнула Валя. — Я хотела спросить, как получить пропуск в тюрьму. Думала, вы объясните…

— Да куда его повезли-то? И откуда? Из суда, что ли? — теперь уже деловито спросил милиционер. — И кто он вам? Отец, муж, брат?

— Муж! — с вызовом крикнула Валя и пошла по улице, ничего не видя перед собой.

«Что же делать, что делать? — мысленно спрашивала себя Валя. — Вот я иду, сама не зная куда, а его везут в черной тюремной машине. Потом его отправят далеко, наверное, за сотни, за тысячи километров отсюда…»

Ей показалось, будто и ее везут в этой страшной машине. Как Володя сможет жить вдали от всего, что его окружало? Не иметь права пройти по улице, остановиться у киоска с газированной водой, сесть на скамью в сквере, задержаться у витрины магазина, пойти в кино, в библиотеку, договориться о вечернем свидании… Не иметь права учиться или делать ту работу, которую любишь… Вот на что они обрекли Володю! Два года!.. Что это значит? Тюремная камера-одиночка? Нет, судья сказал: колония. Как там живут? Ведь у нас нет теперь таких страшных лагерей, какие описал Солженицын. И все-таки: заключение, колония! А она здесь, на свободе, и ничем не может ему помочь. Как же она будет жить дальше? Как придет домой, как ляжет спать, как проснется, зная, что Володя в тюремной камере и что ни днем, ни вечером, ни сегодня, ни завтра она не увидит его? Что же делать, что делать?!

Валя вздрогнула, почувствовав, что кто-то прикоснулся к ее плечу. Она обернулась, не замедляя шага, и увидела невысокого лысого старика в очках. Он тяжело дышал, видимо, от быстрой ходьбы. Валя где-то видела его. Но где? Ах, это же один из народных заседателей, тот, что сидел справа от судьи.

— Да остановитесь же наконец! — с трудом сказал старик. Его все еще мучила одышка. — Я хочу кое-что у вас спросить.

— Поздно! — с горечью ответила Валя, не останавливаясь. — Вы уже свое дело сделали.

— А я вам говорю, подождите! — настойчиво раздалось за ее спиной. — И не бегите так. Мне уже не двадцать лет.

Невольно подчиняясь этой настойчивой интонации, Валя замедлила шаг.

Она негодовала на себя. Какой у нее может быть разговор с одним из тех, кто осудил Володю?

— Что вам от меня нужно? — неприязненно спросила Валя.

— Прежде всего мне нужно, чтобы вы остановились. Может быть, присядем? Вон там хотя бы.

Старик показал рукой в сторону небольшого сквера и добавил:

— Моя фамилия Митрохин. Я был народным заседателем по делу… Ну, да вы сами знаете. Пойдемте.

Он мягко подтолкнул Валю в сторону сквера.

Хорошо. Она пойдет с ним. Сядет на скамейку и выскажет все, что думает об этом жестоком, несправедливом приговоре…

Они молча шли по узкой аллейке сквера. Песок, смешанный с галькой, поскрипывал под ногами. На одной из скамеек сидел долговязый парень в ковбойке с засученными рукавами и что-то наигрывал на гитаре. Валя не слышала ничего — ни скрипа песка, ни звуков гитары.

«Ну, начинайте же, спрашивайте, задавайте свои вопросы. Я отвечу вам. Я все скажу, все, что думаю, ничего не побоюсь!..»

— Вот здесь и присядем, — сказал Митрохин, кивая в сторону свободной скамейки.

Они сели. Митрохин снял очки, не спеша протер их большим пестрым платком, снова водрузил на место и, чуть сощурившись, с явной иронией спросил:

— Вы знаете разницу между судебным заседанием и… ну, скажем, школьным собранием?

— При чем тут школьное собрание? — Валя сделала движение, чтобы встать.

— Нет-нет, пожалуйста, не уходите! — поспешно воскликнул Митрохин. — Я просто хотел сказать, что суд — учреждение серьезное и кричать там нельзя.

— А осуждать невиновных можно?! — возмущенно сказала Валя.

— Ах, какие страсти-мордасти! — покачал головой Митрохин. — Конечно, под суд только невиновные и попадают. Но, между прочим, я и собирался вас спросить: почему вы считаете, что приговор несправедлив?

— Почему?! — громко переспросила Валя. У нее перехватило дыхание. Ей захотелось высказать все разом. Пусть этот старик поймет, в каком несправедливом деле он только что участвовал, пусть все эти судьи, заседатели, прокуроры узнают, что послали в тюрьму настоящего человека — да-да, настоящего!

Митрохин, сощурившись, выжидающе смотрел на Валю, и она поняла, что не произнесла вслух ни одного слова.

— Как вас зовут? — неожиданно спросил Митрохин.

— Валентина! — автоматически ответила Валя. — Ах, простите, у вас ведь полагается отвечать иначе, — с иронией добавила она. — Хорошо, отвечу по-вашему: Валентина Николаевна! Двадцать лет! Студентка пединститута! Ясно? Может быть, еще и адрес нужен?

— Да нет, адрес пока не нужен, — с легкой усмешкой ответил Митрохин. — И все-таки, Валентина Николаевна, — он произнес ее имя и отчество медленно, с чуть насмешливой, но в то же время ласковой интонацией, — я так и не понял, почему вы считаете приговор несправедливым? Может быть, вы знаете об этом деле что-нибудь такое, чего не знал суд?

— Я знаю Володю, и мне этого достаточно, чтобы… — начала Валя, но Митрохин прервал ее.