Пирамида Хуфу - М. Любовцова

Царь неожиданно вызвал Хемиуна во дворец, и переделать он ничего не успел. Хуфу принял зодчего не в тронном зале, а по-родственному, на северной веранде, где можно было обойтись без рабов с опахалами. Хемиун низко склонил голову, чтобы поцеловать носок золоченой сандалии, но царь милостивым жестом поднял его и усадил рядом, правда, пониже, на скамейку. Отныне начальник строительства получил неслыханную честь — сидеть рядом с живым богом. Князь был польщен. Молодой царь с нетерпением воззрился на племянника, чем-то непривычно смущенного.

— Что ты мне скажешь? Или ты, может быть, ничего не сделал?

Хемиун вздохнул. Он не верил в осуществление своего грандиозного замысла. Но отступать было нельзя, и он решился.

— Нет, я все выполнил, как приказало твое величество.

И он развернул огромный свиток с изображением в красках усыпальницы. Перед изумленными глазами царя предстала, как воплощенная мечта, его пирамида. Предельно простая, но какая величавая была эта простота! Никогда никто не видел ничего подобного.

— Это будет огромное сооружение в триста локтей высотой и шириной в четыреста шестьдесят локтей. Устремленное ввысь острой вершиной, оно будет утверждать в бесконечности времени твою божественную власть над всеми живущими внизу, — услышал он слова Хемиуна.

Безмолвно Хуфу любовался прямыми плоскостями, стремительно убегающими в вечную синеву неба. А Хемиун продолжал:

— Это будет сплошная толща камня из гладко обтесанных и шлифованных глыб. Смотри, о повелитель мой! Если представить, что будет внутри ее, то заупокойная камера расположится под самой вершиной, вход в нее будет на высоте двадцати восьми локтей. Вот здесь пройдут наклонные коридоры и небольшая усыпальница для царицы. Кроме этого, еще пять пустот, все остальное будет из камня. Такую толщу невозможно сокрушить ни времени, ни человеческим рукам. А мощное основание придаст великую устойчивость.

Архитектор помолчал. Царь сидел, согнувшись над папирусом. Хемиун приступил к самому неприятному. В осторожных, но достаточно ясных словах изложил огромность затрат средств и труда, почти невозможность осуществления предложенного замысла.

Хуфу, не сводя глаз с папируса, казалось, молча слушал его, а потом сказал:

— Превосходно то, что ты сделал. Приступай немедленно к строительству.

Хемиун удивленно вскинул глаза. Вероятно, царь не слушал его.

— Но ведь я поведал твоему величеству, что всей твоей казны не хватит на это сооружение. Его надо уменьшить в высоту на сто локтей и в основании, — еще раз настойчиво повторил Хемиун.

Фараон оторвался от папируса и небрежно бросил (не допуская мысли что-то изменить в проекте):

— Храмы отдадут часть своих богатств, которые без пользы хранят в складах. Прекратим все постройки, отзовем часть крестьян, налоги поднимем. С завтрашнего дня приступай к делу. Созовем верховных жрецов храмов, они тебе помогут. Пирамиду не уменьшай ни на один палец.

Ошеломленный зодчий опустился в поклоне перед владыкой и молча покинул дворец. Самые противоречивые мысли волновали его: невероятная мечта неожиданно осуществлялась, но найдет ли народ силы воплотить ее в реальное сооружение и довести до конца, ибо Хемиун понимал, что его сооружение коснется всего народа, всей страны. Только теперь до сознания дошла вся серьезность порученного дела, но изменить ничего уже было нельзя. Грозный царь, увлекшийся идеей создания величайшей гробницы, не позволит отступить ни на палец, как он сказал. Впереди могла быть только кипучая деятельность. Другого пути для него отныне не было. Озабоченный и взволнованный, он вернулся домой, не зная — радоваться следует или печалиться.

С папирусом царь не желал расставаться. Он сидел прямой, и на его лице, обычно каменно-неподвижном, была торжествующая улыбка.

Он нашел своего Имхотепа!

На другое утро Хемиун рано поднялся с постели и после легкого завтрака в сопровождении нескольких строителей отправился на окончательный выбор площади. Четверо нубийцев несли его кресло-носилки, а четверо других шли, готовые к смене: путь был далеким. Двое слуг в больших корзинах несли завтрак и в закупоренных кувшинах пиво и вино.

После придирчивого осмотра строители вместе с чати выбрали ровную возвышенную площадь, с которой гробница будет хорошо видна со всех точек столицы и отдаленных окрестностей.

Вот здесь, на границе зеленой долины и желтых мертвых песков пустыни, поднимется вверх пирамида, символизируя собой уход живого бога в страну мертвых, которая, по представлению жрецов, находилась на западе, за этими горячими бесконечными песками. Выбранный участок отмерили и обнесли камнями по границе. Вчерне наметили и дороги для доставки глыб от близко расположенных известковых скал.

После осмотра Хемиун позавтракал со строителями в тени скалы, остатки еды были отданы слугам.

Вернувшись в город, он призвал к себе нескольких начальников строительных отрядов и приказал всем приступить немедленно к работе. Он распределил обязанности между ними. Первый отряд должен начать заготовку глыб в каменоломнях вблизи стройки; второй — сгладить и подготовить дорогу от каменоломен к строительной площадке. Начальнику третьего отряда поручалось выстроить поблизости от каменоломен поселок для рабочих, чтобы не тратить время на длинные переходы. Четвертый отряд чати направил на проведение канала от реки к рабочему поселку и к строительной площадке для снабжения водой. Пятый отряд должен готовить белые облицовочные плиты на восточном берегу Хапи* [13] в каменоломнях Туры. Хемиун подробно указал всем начальникам отрядов их обязанности, после чего они занялись подбором рабочих в строительные отряды.

Все последующие дни образованнейшие жрецы храма Тота рассчитывали количество блоков и плит, медных инструментов, древесины и многого другого, что требовалось для стройки неслыханной величины. И пока эта работа подходила к концу, лица математиков становились удивленнее и озабоченнее. Никогда еще никто не видел такого огромного труда и таких затрат. Они качали головами и почти беззвучно перешептывались.

Менкаутот — верховный жрец-заклинатель — внимательно рассматривал результаты расчетов. Его глаза изумленно расширились. Он озабоченно провел рукой по лбу и, сгорбившись, глубоко задумался. Обязанность верховного жреца вынуждала его высказать царю свои опасения. Подавленный, в ожидании гнева, шел он во дворец. Особенно страшила его мысль об отрыве земледельцев, грозившем неурожаями и бедствиями.

Хуфу, сидя на золоченом кресле очень высоко, смотрел на жреца сурово.