Автобиография - Парфений (Агеев)

15. Вот еще со мной случились два чудесные происшествия: ибо в одно время был я почти год болен и однажды заболел к смерти. Читавши книги, а наипаче Евангелие, и знавши благодать тайны причащения Тела и Крови Христовой, ибо Господь сказал, что аще кто яст Тело Мое и пиет Кровь Мою, имать живот вечный, и воскрешу его в последний день. Вот я и предложил родителям, чтобы меня причастили. Они хотя любили меня, но просьбою моею затруднились, потому что нашего раскольнического священника беглого тогда у нас не случилось; а желание мое исполнить захотелось, ибо зная мою ревность по Церкви и за причастие, ежели бы отказать мне это; то могут огорчить меня; что же случилось? Истинное великое чудо, и ясно показалось о мне Господне попечение; ибо когда я открыл глаза, то вижу пред собою стоящего священника православного в епитрахиле и в ризах, чему я весьма удивился, потому что православный священник не бывал в нашем доме, а тут вижу стоящего с требой, а родители около него стоят молча, слезами залившись; священник спросил меня: «Желаешь ли ты причаститься Тела и Крови Христовой?» Я ответил замирающим голосом, что желаю; он спросил: «Можешь ли хотя сесть?» Я сказал, что никак не могу; и священник, прочитавши молитвы, причастил меня запасными Дарами: Тела и Крови Христовой. Я очень этим был утешен и скоро совершенно выздоровел. Родители же и все сродники после много сами себе удивлялись, что каким это образом они решились так скоро позвать Великороссийской Церкви священника, что во всю жизнь свою боялись как огня принять благословение от мирского священника, а тут вдруг позвали и позволили причастить свое детище, и даже все их за это бранили; но я по глупому своему разуму завсегда говорил, что это так было угодно Богу, и принимал я это за особенный промысел Божий.

16. Также еще случилось на чуждой стране, приняла меня лихорадка самая злая, так что ежедневно мучила, да и только; мне некто сказал: «Съезди в такую-то церковь Четырех Евангелистов и отслужи молебен, и будешь здоров». Я сказал, что я к Церкви Православной не принадлежу, а к часовне; потом я рассудил: что мне, что я нецерковный, но только дабы выздороветь, ибо каждый болящий врача не спрашивает, кто он такой, но только желает быть здоровым.

В один воскресный день я отправился на извозчике в эту церковь, только начали благовестить к Литургии; я, вошедши в церковь, помолившись, дал священнику целковый и просил его отслужить молебен четырем Евангелистам, а меня как приняла лихорадка, что я чуть едва вышел на паперть и тут упал без памяти; пролежал всю Литургию, и когда пришел в себя, уже выходит народ из церкви. Я встал как ни в чем не бывало и сделался здоров. Больше уже она не приходила[13] ко мне. Вот уже дважды Великороссийская Церковь изливала на меня свои чудодействия, и я все это слагал в сердце своем.

17. Однажды читая Четьи Минеи, жизнь преподобного Макария желтоводского, увидел, что он 12‑ти лет бежал от родителей в монастырь, то я по его примеру, как только минуло 12 лет, на чужой стране бывши, бежал тайно в монастырь, который был мне известен прежде, в раскольнический; узнав об этом, родители много плакали. Потом родитель отправился меня искать и, приехавши в монастырь, нашел меня и начал меня уговаривать домой, чтобы ехал и утешил мать и бабушку, которые неутешно плачут о тебе; но я его просил, чтобы оставили навсегда меня в монастыре; даже начальник просил родителя, чтобы оставил меня в монастыре, но родитель никак не согласился оставить и нехотяща взял – повез меня домой. В монастыре я прожил месяца три. Дома же родные меня встретили с радостию и от радости много плакали.

18. Хотя и немного я пожил в монастыре, но хорошо вкусил иноческую жизнь; и уже мне дом свой и мирская жизнь стала казаться каким-то страшным чудовищем, и ничто не стало мне мило: ни родители, ни сродники, ни дом, – бежал бы в монастырь или в пустыню, да и только; но родители всячески старались меня утешить и дали мне полную волю, дабы только жил дома, и обещались меня не заставлять торговать и нечего не делать, а только Богу молиться и книги читать. Вот поэтому и сделал я в доме своем полумонастырь: завел ежедневную службу по уставу монастырскому, вечерню, утреню и часы. Начал всегда вставать с полуночи молиться Богу и будить всех домашних. Сначала они все этому радовались, а после скоро и наскучило, и начали на меня скорбеть и не велели их тревожить; то я уже стал один все исправлять и торговых дел не оставлять. Все это мне одному очень трудно было выполнить монастырское правило, юному отроку, да еще и мирскими делами править и торговать; хотя духом я и не изнемогал, но час от часу он разгорался в любовь Божию, а юное мое тело стало изнемогать. Так случится: читаю что-нибудь – у меня весь свет закружится, и обморок ударит меня о землю, и я лежу как мертвый. Тогда-то вспоминал Евангельские словеса, что один раб двум господам угодить не может, тако и человек не может угодити Богу и миру, а которому-нибудь одному.

19. Поэтому неотлагаемо положился оставить весь мир и все яже в нем и служить и работать единому Господу Богу, а так как в монастырь не отпускают, то и вознамерился удалиться во внутреннюю пустыню, в непроходимые горы и леса, и совершенно скрыться от человек. Решился это совершить, не отлагая времени день за день; родитель мой уехал в другой город по своим коммерческим делам, весною, в самую распутицу, когда нет пути ни конному, ни пешему, а я собрался в дальний невозвратный путь. Тихонько взял с собой один псалтирь и крест и рано утром пришел к матери своей и начал просить у нее благословения в путь, на половину дня сходить к одному человеку за книгой. Она сказала: «Неужели тебе еще не достает книг, ибо ты уже хочешь захватить весь свет книг». Я сказал: «Хотя и много у меня книг, но все я еще все книги не прочитал; еще много есть таких, про которые я еще не слыхал». Она же, любя меня, сказала: «Господь тебя благословит, только к обеду поспешай домой».

20. Я же, получа благословение, отправился в путь с намерением уже до смерти домой не возвращаться и пришедши к одной реке, чрез которую уже ходу не было, потому что того и смотрели, что тронется лед; но я, перекрестившись, пошел по льду благополучно; и мне не казалось очень страшным, перейдя реку. Люди спрашивали: «Как ты мог перейти реку, ибо уже три дня, как никто не осмеливался переходить ее»; я удивился их разговора, что я перешел и никакой опасности не видал; но как оглянулся назад, у меня волосы дыбом встали, ибо я увидел, что лед, только что слава лед, – весь в дырах и полыньях, и вода бьет водоворотами. Но я поблагодарил Господа Бога за сохранение моей жизни, которою я уже и не очень дорожил, ибо просил и желал, чтобы в каком-нибудь страданьи, Бога ради, окончить дни маловременной моей жизни, оставить землю и переселиться на небо к дражайшему моему Господу Богу.

Шел я тот весь день без пищи, где по пояс водой, смешанной с снегом, а где по колено – грязью, то весь в поту, и сделался весь мокрый, и отошел я верст 40. К вечеру пришел к другой реке – больше первой, и я в селении стал спрашивать, как мне перейти реку. Мне сказали, что никакого ходу нет и стоят караулы – никого не пускать. Я же притворился посланным от хозяина, что работник с нужными делами – необходимо нужно перейти. Они же мне сказали: «А когда так тебе нужно, то иди в город и как-нибудь переедешь»; и меня оставляли ночевать, но я не остался, а пошел вон из селения. Боялся идти в город, зная, что мой родитель в этом городе находится по своим делам, то как бы не попасть ему на глаза; но делать нечего, надо идти. Когда меня настигла ночь, то я не пошел ночевать в дом, а ночевал вне селения, в соломе; всю ночь продрожал мокрый и холодный; а в ту ночь сделался сильный холод и мороз. Я от холода и от дрожания дожидался последнего дыхания. Да и просил у Бога себе скорой смерти.

Но благодатию Божией покрываемый, остался жив, хотя и нежного был воспитания, а здоровья не повредил. По утру встав, пошел в путь, но уже не такой бодрый, как накануне: то от переознобу, то от голода, идя думаю: ежели невозможно будет перейти реку, то наложу на себя юродство и буду юрод Бога ради до смерти. Вот избрал я себе два пути ко спасению, и оба самые трудные и тяжкие. Но духом горел любовию ко Господу Богу и просил Его помощи. Слезы лились из очей моих; еще был очень юн, ибо имел тогда 13 лет отроду.

21. Придя в город, шел подле реки и спрашивал: где можно ее перейти по льду. Что же внезапу вижу пред собою? Своего родителя; увидел его – весь от ужаса изменился. Он же, увидев меня, едва мог узнать, говорит своим людям: «А что, это, кажись, мой Петичка». Они ему ответили: «Точно он». Он же послал спросить меня, зачем я пришел. Я, видя свою беду, что попался в сеть, тотчас же притворился юродивым и помешанным в уме и затворил свой язык – сделался немым. Они начали меня спрашивать, зачем я пришел, а я притворяюсь неистовым и ничего не говорю; они же побежали от меня прочь и сказали отцу моему. Он велел меня схватить; и один взял меня на руки и принес к родителю. Он же, увидя меня, что якобы я три месяца лежал больным, и весь измененный в лице своем и в соломе, горько заплакал и сказал: «О, Господи, что ты мне дал за сына, что все надобно с ним мучиться, а тут свои дела!» Потом подали коней – и повез меня домой. Дома же меня хватились, ибо уже наступили другие сутки, а меня нет. Потом, увидя, что меня отец привез, все выбежали, обрадовавшись; отец сказал им: «Не радуйтесь, хотя и привез, но только полсына, ибо он помешан в уме и ничего не говорит»; потом спросил: «Давно ли он ушел из дому?» Они сказали, что другие сутки. Потом привели меня в дом и обратились все в плачь. Потом повезли меня отчитывать к своему беглому попу и посулили ему 50 рублей, только чтобы узнать, что я нарочно юродствую или вправду помешался умом. Он же оставил меня у себя и начал надо мной читать Евангелие. Потом, во един от дней, поставил посреде часовни аналой и положил Евангелие и крест, и начал меня заклинать и допрашивать, что я не притворяюсь ли это. Я же, испугавшись, разверг уста свои и сказал ему: «Когда ты меня так приводишь к клятве, то и ты будь проклят, ежели это откроешь родителям моим; но сохрани эту тайну до моей смерти». Однако он сказал родителям, что я это делаю намеренно, и они оставили меня в спокойствии и не стали более отчитывать, но увезли домой, только ежедневно стали меня увещевать и грозить. Я написал им записку, чтоб дали мне паспорт и отпустили постранствовать, а иначе сам уйду навсегда. Родитель уехал по своим делам, а матери приказал меня отпустить, и то только на один месяц. После отца мать моя призвала меня в молитвенную храмину и начала мне говорить следующее: «Возлюбленное мое чадо, послушай меня, свою родительницу, ибо нам небезызвестны все твои начинания, хотя ты это делаешь Бога ради, но нам наносишь несносные скорби; но говорить теперь тебе о том не буду. Ты просился у нас странствовать; вот отец и велел тебя отпустить, но только на один месяц, а потом возвратись домой, и теперешний раз непременно возвратись, ибо я тебе благословения не даю теперь, а после связывать больше не буду. Когда же, после, будешь возвращаться, то говори со всеми. Вот тебе паспорт и деньги на дорогу» – и благословила меня.