Девочка, не умевшая ненавидеть. Мое детство в лагере смерти Освенцим - Лидия Максимович

стороны приехали вместе с нами в большом красном вагоне. Их сразу же, еще на рельсах, отобрали и увели в газовую камеру. Моего отца еще до нашей депортации призвали в русскую армию. Маму вместе со мной увезли в Биркенау, а потом перевели в Берген-Бельзен. Меня сразу отобрал доктор Менгеле. Я была маленькая, но крепкого здоровья, и выглядела старше своих лет. В лагере я осталась одна. Мамы не было, ее увезли до освобождения. Немцы тоже все ушли. Я осталась одна, но поклялась себе и Богу: пока буду жива, обязательно попытаюсь найти маму и снова обнять ее так же крепко, как обнимала в последний раз. И скажу ей только одно слово, которое того стоит: «Я люблю тебя, мама».

2

Ранним утром, как только нацистская Германия вторглась на нашу землю, на равнинах Белоруссии запыхтели немецкие поезда. Они везли оружие и солдат. Адольф Гитлер двинул свои войска на завоевание «нового жизненного пространства» в Восточной Европе. Моя страна была важной добычей, «подушкой безопасности», стратегической буферной зоной Советского Союза. Мы, белорусы, оказались жертвой конфликта, который нас не касался. Однажды побежденные, мы с каждым днем становились все больше чужими на своей родной земле.

На наших дорогах поселился страх. Люди попрятались по домам. В городах евреев заключили в гетто. Они оказались замурованы в своих кварталах и смогли из них выйти только тогда, когда эсэсовцы решали депортировать их в дальние районы.

Свистки локомотивов будили нас по ночам и не давали покоя днем. Дети по очереди дежурили, спрятавшись в лесу возле железных дорог, чтобы сосчитать, сколько единиц военной техники они перевозят. Потом возвращались к родителям и сообщали информацию, которую те потом передавали командирам партизанских отрядов.

Я помню клубы дыма и колеса паровозов, которые казались мне огромными, а потом сумасшедший, до потери дыхания, бег моих друзей, передачу данных и гордость в глазах взрослых. Мы далеко не все тогда понимали, но чувствовали себя частью огромного плана.

Мы стали партизанами. Когда же пришли немцы и сожгли нашу деревню, которая стояла у польской границы, родители увезли меня вместе с бабушкой и дедушкой в лес, что раскинулся среди просторных равнин. Там мы жили и трудились для сопротивления.

Я по большей части бежала за старшими ребятами или сидела на руках у мамы, которая неслась по тропинке вдоль железной дороги. Когда появлялся поезд, я пряталась в кустарнике и распластывалась по земле с бешено колотящимся сердцем. Потом возвращалась к группе ребят, передававших информацию.

Тогда, в начале 1943 года, собирать информацию было единственной нашей игрой, других занятий у нас не было. Этот год навсегда изменил и мою жизнь, и жизнь всех моих соотечественников. Во всей стране поселился страх. Мы не могли себе позволить ни развлечений, ни удовольствий. Мы были маленькими, но с нами обращались, как со взрослыми. И, как и взрослые, мы должны были бороться, чтобы не погибнуть.

* * *

Анна, моя мама, была молода и обладала неукротимым и мятежным характером. И Александр, мой отец, был таким же. Только он отличался большей рассудительностью, а она больше повиновалась инстинкту. Но оба они сразу поняли, с какой стороны движется зло. Фашистская идеология стала врагом, с которым надо было сражаться и не сдаваться. Оба были католиками. В отличие от других, они быстро раскусили всю мерзость нацизма. Они не пошли на компромиссы с властями, не стали пускаться на уловки. В своей правоте они не сомневались и допускали насмешки в адрес Гитлера и гитлеровской Германии и выбрали позицию противостояния, став на сторону евреев. Конечно, и в советской идеологии зачастую тоже проскальзывал антисемитизм. Об этом знали мои родные, об этом знали многие партизаны. И они предприняли попытку противостоять без компромиссов обеим сторонам. Они хотели отличаться от всех, по крайней мере, пытались отличаться, и под этим знаком проходила жизнь большей части белорусов в те нелегкие месяцы.

Мама часто отправлялась наблюдать за поездами. Пригнувшись к земле, она пробиралась сквозь кусты вдоль железной дороги, вслушиваясь в отдаленные звуки. Голоса леса были для нее словами, которые она легко понимала. Она раньше других распознавала прибытие вагонов, на них у нее было особое чутье. Информацию она записывала на маленьких листочках, которые потом заворачивала в мои светлые локоны. Для этого она меня с собой и брала. На самом деле риск нарваться на кого-нибудь из немецких солдат всегда нас поджидал. Детей обычно не обыскивали, хотя облавы происходили ежедневно на всей территории. В лесах, конечно, было безопаснее, но в эти месяцы в любой момент могло произойти все что угодно. В деревнях на равнине многие евреи и партизаны уже были схвачены, и о них ничего не было известно. Возможно, их отправили в трудовые лагеря для пленных в Польшу или в Германию. Все гетто ликвидировали за несколько дней. Их обитателей методично вытаскивали на улицу и силой уводили. В лесах вместе с нами пряталось много евреев. Я никак не могла понять, в чем их отличие от нас, и есть ли вообще это отличие. Взрослые говорили о жестокости немцев в отношении определенных групп людей, но для меня мы все были одинаковы, все были белорусы. Я за всеми наблюдала и, как и все, терпела.

Мои родители хорошо знали лесные тропы и места, где можно спрятаться. И днем, и ночью они передвигались по лесу ловко, как зайцы. Они не только собирали информацию, но и предлагали еврейским семьям присоединяться к нам. Бежав из своих деревень, эти люди бесцельно скитались по лесу, не зная, где бы надежнее спрятаться. Риск для всех был немалый. Немцы начали охоту за головами. Теперь сопротивление стало моральным долгом. Надо было выживать, бороться и помогать наиболее уязвимым.

Как и все партизаны, мы жили в землянках, в ямах, вырытых в земле, где в мирное время зимой хранили картошку. Менять землянки приходилось часто. Случалось, что немцы обнаруживали их и уничтожали. По счастью, часовые, расставленные по краям леса, вовремя сообщали о приближении немцев. Мы быстро покидали наши убежища и убегали. Мы пробовали маскировать землянки листьями, но этого было недостаточно. Если немцы их находили, то разрушали немедленно. Мы издали слышали их крики. Они злились, что не могут нас схватить. Нам пришлось уйти в более пустынные и неприветливые болотистые места. Нашим домом стала новая землянка, более сырая и менее удобная. Мои родители решили и дальше продолжать такую жизнь. Несколько месяцев мы