Далекий светлый терем (Сборник) - Юрий Никитин

Данута выпрямилась, медленно встала с постели. Она словно бы прислушивалась к себе, так же замедленно двигаясь, прошла к двери, сказала мягко:

– Кажному свое… А такой человек, как ты кажешь, будет.

– Какой еще такой человек? – сказал он тоскливо, ощущая горечь потери. Прожить такую жизнь и ничего не узнать! – Эх, Данута.

– Какой… Такой же, как и ты. Для исследований. Для действий. Вылитый ты!

Он замер. Повернулся всем телом. Данута стояла, прислонившись спиной к дверному косяку, руки скрестила на груди.

– Что? Откуда ты знаешь?

– Уж это я знаю.

– А почему вылитый я? – глупо спросил он. Мысли, как рой разъяренных пчел, метались, сшибали друг друга, гудели.

– А как же инакше? – ответила она тихо. – Семечко растет в земле, но похоже не на землю, а на родительское дерево. Я лишь земля для твоего семени. Это ему узнавать и перероблять свет. А от меня не требуй… Мое дело – растить, а их справа – итить за виднокрай.

Он молчал, медленно осознавая непривычную логику. Данута покачала головой, сказала горько, тяжело роняя слова. Голос ее окреп:

– Думаешь, зря жила… Ни, не зря. Мои сыны орали землю, строили города, защищали народ, они ходили походами в Опаленный Стан и на Царьград, они находили земли в окияне… Мои сыны брали на щит Рим, Сидон, Сиян-гору, били тевтов, ходили на земли Винланда… Мало? Они придумывали машины, строили корабли, пироскафы, литаки… Моя сила в сынах!

Она открыла дверь, сказала с порога холодно:

– Передали, что вертолет за тобой придет через час.

Он тупо смотрел на толстые доски, которые скрыли эту удивительную женщину. Голова гудела, но слабости не осталось, в теле собралась лихорадочная энергия.

Машинально вышел на крыльцо. Во дворе попалась огромная розовая свинья с выводком поросят. У каждого на спине темнели полоски, делая их похожими на растолстевших бурундуков. Завидев человека, поросята порскнули в стороны. Мордочки у них были длинные, вытянутые. Дикие, явно чушка порезвилась в лесу с лесными собратьями…

Кварк прошел через двор, огородами выбрался на околицу. Повеяло прохладой. Он шел до тех пор, пока ноги не погрузились в ручей. Вода приятно обожгла, он опустился на валежину, подставив спину жгучим лучам солнца, ступни касались воды.

Шагах в трех ручей прыгал через валун, искрился, шел тонкой серебряной пленкой, над камнями поднялась прозрачная разноцветная радуга.

Удивления нет, вот что странно. Все правильно, все так и должно быть. Будь бессмертными все, остановилась бы эволюция вида, здесь же она идет через смену поколений мужчин. Они всегда во всем мире первыми суют носы в неизвестное, принимают удары эпидемий и открытий, воюют, изобретают, строят, придумывают машины и социальные системы, стремительно изменяют мир и так же стремительно меняются сами… Если и гибнут, то для вида выгодно: потомство дадут лучшие, уцелевшие. А вот потеря женщины невосполнима, бессмертна она или смертна.

Войны сюда не докатывались, вот бессмертные женщины и уцелели. В древних хрониках о бессмертии не упоминалось, кто его заметил бы, когда большинство гибло в раннем возрасте? От насильственной смерти и бессмертный не застрахован, к тому же бессмертны только женщины, а их роль в истории была невелика… Зато теперь, в век эмансипации, могут развернуться… Могут? Нет, природу не обманешь, от прежнего бессмертия остались лишь те восемь-двенадцать лет, на которые женщина пока что живет дольше мужчины…

Кварк оглянулся через плечо. Домики стояли тихие, мирные, зеленели полоски огородов, вдали виднелись просторные поля и крыши сараев. Обычнейшая деревушка. Ни ископаемых, ни других природных богатств тут вроде бы нет. И люди обычнейшие. Живут, скот разводят, хлеба выращивают…

Проходя на обратном пути через двор, впервые заглянул в сарай, бросил сена буренке. Подумал, что надо бы крышу перекрыть. Странно, никакой зависти… Если бы мужчины – другое дело, а женщины и должны жить всегда. Здесь все правильно, даже правильнее, чем в остальном суматошном мире.

Данута сидела у окна, ткала. Вполголоса напевала что-то протяжное, и было видно, что слова незнакомы ей самой, просто запомнились еще в детстве или достались в наследство от еще более дальних времен, от незнакомых бабушек и прабабушек.

Услышав шаги, подняла голову. В глазах были тревога и ожидание. Несмело улыбнулась. Он подошел, заглянул ей в глаза. Пламя отражалось в темных зрачках, отсветы багрового огня падали на стены, потолок, пол.

– А что? – сказала она тихо. – Мы так и живем.

Он взял ее за плечи, притянул к себе.

– К черту вертолет. Огонь в очаге! Это мой очаг и мой огонь.

Мое вечное море…

В ужасе Вадим рванулся, позади знакомо щелкнуло. Хлынул яркий солнечный свет: к потолку взлетела расписная штора.

Освобождаясь ото сна, он лежал поперек постели, за окном серели многоэтажные панели домов. Утро… В углу комнаты засветился, сопровождаемый легким треском, экран домашней ЭВМ: это сделать, туда пойти, с тем встретиться… Меню на сегодня такое-то, мясное исключить – вчера печень перегрузил… Выплыло налитое красками, увеличенное в десятки раз сердце: объемное, цветное, в уголке экрана бежали рекомендации, что нужно подтянуть, как, чем, и кроме того – физкультура, солнцетерапия…

Еще несколько мгновений лежал ошалелый, а в нем замирали крики, плеск весел, зато нарастал шелест пронесшегося внизу трубника, шорох в транспортных линиях, шепот силовых установок в стенах, вибрация подстанций, энергоблоков, мерное пощелкивание метронома в комнате…

– Глупо, – сказала она раздраженно. – Кто-то из предков струсил, а ты переживаешь? Что, в твоей генеалогии одни герои? Как у всякого, хватает и трусов, и подлецов, и просто дураков. Как у нынешнего дурака вполне могли быть героями, мудрецами…

– Так-то оно так, – сказал он убито, – но уже который раз снится…

Татьяна досадливо повела плечом, прошлась по комнате. Он украдкой жадно следил за ней. Татьяна всегда ходила так, словно весь мир был дорожкой Дома моделей. Горделиво подав себя в центре, оттянув плечи и красиво выбрасывая и ставя ноги, приопустив ресницы, с готовностью улыбнуться мужской шутке, хотя когда шла с работы, то наверняка хотелось идти так же, как и подруги: ссутулив плечи, на полусогнутых, суетливой перебежкой за транспортом…

Он сидел так, чтобы не увидеть себя в зеркалах, которые в ее комнате на каждом шагу. Прошлый раз увидел свою желтую вытянутую физиономию с трясущимися губами, безумные глаза – потом целый месяц шарахался от витрин и блестящих поверхностей…

– Что уставился? – спросила она.

– Какая ты… Гуттаперчевая девушка. Нет, не гуттаперчевая, в тебе гибкость стальной пружины!