Реабилитирован в 2000. Из следственного дела Варлама Шаламова - Ирина Сиротинская

Говоря о внутренней политике в стране, Шаламов утверждает, что за ближайшие 2–3 года никакого поворота в сторону большей демократизации не произойдет, если только на Советский Союз не будет оказано крепкое давление извне со стороны Америки и европейских стран.

Основываясь на своих наблюдениях во время проживания на станции Туркмен Калининской области, Шаламов расценивает современное крестьянство как явно аполитическую массу с рваческими, кулацкими тенденциями, проявляющимися весьма резко и повсеместно. По мнению Шаламова, крестьянство настроено отнюдь несоветски и не верит ни в бога, ни в черта. Девиз крестьянина — рубай! — говорит Шаламов.

Шаламов утверждает еще и то, что в настоящее время, благодаря социально-экономическим факторам, не может быть написано ни одно по-настоящему крупное произведение. По словам Шаламова, такое же точно мнение высказывает и теоретик литературы профессор Леонид Иванович Тимофеев. «И вдобавок ко всему, — говорит Шаламов, — каким-то естественным подпором в вожди современной литературы проникли люди, творчески бесталанные и завистливые: Сурков, Долматовский, Симонов, Васильев, Смирнов и др.»

Однако, говорит Шаламов, государство существует, и не уважать его, не считаться с ним, противопоставлять себя ему нельзя, а с мелюзгой, мешающей развитию русской литературы, надо бороться.

верно: Ст. оперуполном. КГБ при СМ СССР

ЦА ФСБ РФ. Архивное дело № ПФ-4678, т. 1, часть II, л. 147–149. Машинописная копия.

Донесение № 6

31 мая 1957 г.

…Шаламов появился на фоне университета в конце 1928 года. Главное окружение вокруг него были: Марк Куриц,[46] Гезенцвей Сара,[47] а также оппозиционеры с литературного отделения, занятия которого он посещал явочным порядком, т. к. не был принят в университет.[48] В 1929 году В. Шаламов выполнял задания райорганизатора Хамовнического района Н. Адольф.[49] Шаламов был также знаком со следующими лицами: Арефьевой,[50] Лебитом,[51] Сарматской,[52] Кронманом[53] и Ароном Коганом.[54] В феврале 1929 году Шаламов пытался организовать в переулке на Сретенке печатание листовок на гектографе, но «освоить» гектограф не удалось — печать получалась грязная и дня через два был арестован.

Шаламов представлял в те годы рослого, волевого парня, с немного угрюмым взглядом, производил впечатление честного, открытого и убежденного в своей правоте человека.

В годы 1930–1932[55] Шаламов сдружился с Арефьевой и часто бывал у нее на Арбатской площади, куда приходил также и брат Арефьевой, работавший где-то в булочной.

Лица, окружавшие Шаламова из комсомольцев, по своему характеру представляли: Марк Куриц — первокурсник, слабо политически развит, но любит «поговорить» и особенно о своем брате-дипломате, в подпольной работе участвовал неактивно, выполняя отдельные задания; Гезенцвей — тоже пассивная оппозиционерка, Сарматская — комсомолка, дружила с Арефьевой и участвовала в передаче в тюрьму продуктов для Шаламова, когда тот был арестован, как его невеста, под каким видом и была у него на свидании.

Арефьева Нина — долгое время активно боролась против троцкизма, была одним из лучших агитаторов-комсомольцев, выступавших за генеральную линию. И вдруг…заявила, что она считает свои прежние действия неправильными и что выступит на следующем собрании против ЦК. Это выступление (тему) разрабатывал по заданию бюро Д. Мильман.[56] Ее выступление было неожиданно и эффективно, тем не менее Арефьевой долгое время не доверяли и не вводили в подпольную работу, и лишь после ареста И. она была в нее втянута, но последовал первый арест Арефьевой и ссылка.

Нина Арефьева — вдумчивый, умный человек, человек собранности и продуманности убеждений, пользовалась общим уважением ребят.

верно: Зам. уполн. УКГБ в Щербаковском районе

ЦА ФСБ РФ. Архивное дело № ПФ-4678, т. 1, часть II, л. 161. Машинописная копия.

Донесение № 7

23 декабря 1957 г.

Справка:

1. Шаламов Варлам Тихонович, 1907 года рождения, беспартийный, в прошлом активный троцкист.

2. Неклюдова Ольга Сергеевна, беспартийная, член Союза советских писателей.

3. Слуцкий Борис, поэт, в своих стихотворениях пытается охаивать патриотические чувства советского народа в период Отечественной войны.

…встретился с Варламом Тихоновичем Шаламовым и его женой Ольгой Сергеевной Неклюдовой и был у них дома на Хорошевском шоссе, д. 10, кв. 2…

В разговорах о литературе Шаламов рассказал, что вышла «интересная книга стихов Слуцкого «Память».[57] Когда И. выразил свое мнение о том, что книжка эта вычурна и мелка по постановке стихотворной темы, Шаламов заявил, что то, что вошло в эту книгу, — это наименее интересное из всего, что Слуцким написано, что Борис Слуцкий — талантливый поэт, но из-за создавшихся в литературной политике обстоятельств лишен возможности печатать свои лучшие стихи и читает их только в домах своих знакомых и по пьянке в ресторанах. По словам Шаламова, стихи Слуцкого «очень резки и остры».

Сказал также Шаламов, что Слуцкий бывает у них дома, и довольно часто.

Очень много Шаламов рассказывал о Борисе Леонидовиче Пастернаке, о том, что в одном из издательств Италии вышел роман Пастернака «Доктор Живаго»,[58] не напечатанный в Советском Союзе. По словам Шаламова, роман этот должен выйти в Англии, Швеции и Австрии.

Рассказал Шаламов также и о том, что Сурков и Панферов несколько раз разговаривали с Пастернаком и предлагали ему взять из итальянского издательства тогда еще не напечатанную рукопись, но Пастернак категорически отказался и, как говорит Шаламов, Пастернак сейчас «держится очень уверенно».

Говоря о статье Софронова в «Литературной газете», Шаламов сказал, что она никак не является взглядом партии на литературу и даже наоборот, так, например, очень неприязненно отнесся к этой статье один из партийных руководителей идеологического фронта товарищ Поспелов. Будто бы после его замечания «Литературной газете» третья часть статьи была срочно переделана самим Софроновым совместно с редактором «Литературной газеты» Кочетовым.

Шаламов говорил, что статья Софронова вызвала большое возмущение в литературных кругах и что, если бы кто-либо из «обиженных» Софроновым писателей выступил в печати против этой статьи, то такого бы человека единодушно поддержала писательская общественность.

Неклюдова сказала, что, хотя ее книга «Ветер меняет вывески» и готова, но она ее в издательство не сдает, оттягивая вот уже несколько раз сроки сдачи. Причина, которой руководствуется Неклюдова, — такова: она считает, что если она сдаст в издательство эту книгу сейчас, то книга будет немедленно и насмерть «зарезана».

Неклюдова очень сетует на свою писательскую судьбу, объясняя свои неудачи «литературным безвременьем», «новой рапповщиной».

Сказал еще Шаламов, что он присутствовал при разговоре председателя комиссии по литературному наследству А.К. Воронского—Дементьева[59] с редактором «отдела смеси» в журнале «Москва» Морморштейном[60] по поводу печатания писем А.М. Горького к А.К. Воронскому.[61] Шаламова возмутило, что председатель комиссии по наследству не рекомендовал журналу «Москва» печатать эти письма. Об этом разговоре Шаламов написал в Магадан — Галине Александровне Воронской.[62]

Шаламов несколько раз повторял такое выражение: «рамки, сковывающие советскую литературу, еще очень узки».

Интересовался Шаламов судьбой Добровольского и был очень огорчен, узнав, что амнистия Добровольского не коснулась. Шаламов получает письма от жены Добровольского.

Шаламов очень интересовался: где в данное время находится Лоскутов Федор Ефимович?[63]…Шаламов сказал, что последнее письмо от Лоскутова он получил из Белоруссии. В этом письме Лоскутов сообщал, что выезжает к сестре, в Молдавию. Недавно Шаламов написал Лоскутову письмо по его молдавскому адресу.

Связь Шаламова и Лоскутова началась на Колыме, когда они оба были в больнице УСВИТЛ’а, на 23-м километре. К этому же времени относится и их знакомство с Добровольским (это 43–44-й год). Позднее Шаламов и Лоскутов (и Добровольский также) встретились на «Левом берегу» в больнице. Их в те времена объединяла общность взглядов на жизнь. Действительность в ту пору казалась им чрезвычайно мрачной и бесперспективной. Кстати говоря, это очень ярко отразилось в стихах Шаламова того периода.