Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах - Евсей Гречена

Этот план начал формироваться у него еще во время русско-шведской войны. В 1807 году он даже имел на эту тему разговор в Мемеле с будущим историком Нибуром. Памятны ему были и злоключения русской армии в Финляндии. Как пишет генерал М. И. Богданович, «прошло пять лет со времени беседы с Нибуром – и Барклай де Толли получил возможность исполнить на самом деле свое предположение».

В соответствии с этим планом сразу же после получения известия о переходе противника через границу Барклай де Толли отдал директиву командующим армиями и отдельными корпусами, в которой предписывалось «истреблять на пути следования неприятеля продовольственные запасы и перевязочные средства».

И в самом деле, русские, отступая, начали уничтожать мосты и магазины, забирать продовольствие и скот. В Вильно были сожжены громадные продовольственные склады. Не меньшие магазины были уничтожены в Брест-Литовске, Вилькомире, Великих Луках и других населенных пунктах. По словам генерала М. И. Богдановича, «с первого шага неприятельской армии на земле Русской началось на пути ее страшное опустошение – неминуемое следствие соединения на небольшом пространстве огромной массы войск <…> Во всех направлениях видны были испуганные обыватели, бросавшие свои пепелища и спасавшиеся бегством. Окрестная страна не могла удовлетворить потребностям этого нового переселения народов; средства, находившиеся в ней, были расхищены, разбросаны, уничтожены <…> Оказался недостаток в фураже. Кавалеристы принуждены были кормить своих лошадей зеленым овсом, отчего они приходили в изнурение и падали».

Один из участников похода со стороны Наполеона потом написал в своих «Мемуарах»:

«Разрушительный принцип, принятый противником, который перед нами все опустошал или забирал с собой, вскоре начал приносить свои печальные плоды <…> Все, что только могло бы мало-мальски пригодно для нашего существования, уничтожалось или увозилось с собой. Мы нигде не встречали жителей; они бежали со своим движимым имуществом в бесконечные леса Литвы… Русские действовали против нас, как когда-то парфяне против римлян под командой их полководца Красса».

Историк А. И. Попов отмечает, что «принятая русским командованием тактика с первых же дней войны наносила серьезный удар по состоянию Великой армии».

«Совершенно верный вывод, – возмущается С. Ю. Нечаев, – но почему бы вместо абстрактного „русского командования“ не назвать имя Барклая де Толли? Или, может быть, эту тактику придумал и последовательно осуществлял кто-то другой?»

«К сожалению, – отвечает на свои же вопросы этот автор, – даже у современных историков слишком силен стереотип мышления и недоверчивость к тому, кого „войска и народ считали иностранцем“. Да что говорить об историках, живущих два столетия спустя, если и среди современников, как отмечает генерал М. И. Богданович, говоря о Барклае де Толли, „немногие лишь лица, приближенные к нему более прочих, могли оценить высокие его качества“».

Безусловно, действие двух разобщенных русских армий на большом расстоянии друг от друга было полной нелепостью. В связи с этим планировалось соединить их и дальше «действовать совокупными силами».

Местом сбора армий был назначен «славный по слухам» Дрисский укрепленный лагерь, что и объясняет последовательные действия Барклая де Толли. Он отправил курьера к Багратиону с директивой – отступать на Минск, а сам повел свою 1-ю Западную армию к Дриссе. Но вот армия князя Багратиона после этого пошла не на северо-восток, а на юго-восток – на Несвиж и Слуцк, все больше отдаляясь от Барклая.

Таким образом, армии пошли не в направлении друг к другу, а в направлении друг от друга! Как написал потом в своих «Записках» генерал А. П. Ермолов, «если бы Наполеон сам направлял наши движения, он, конечно, не мог бы изобрести для себя выгоднейших».

При этом войска Барклая де Толли «отступали стройно, разрушая за собой мосты и пользуясь дождливой погодой, затруднявшей поход французов».

Естественно, он был недоволен тем, что князь Багратион не присоединился к нему, и между ними «возникли недоразумения».

Впрочем, «недоразумения» – это слишком мягко сказано. Дело в том, что князь Багратион искренне полагал, что против него были сосредоточены главные силы Наполеона, и требовал, чтобы Барклай атаковал противника, дабы отвлечь на себя часть сил, действовавших против 2-й Западной армии.

По оценке генерала М. И. Богдановича, имела место досадная ситуация, когда оба уважаемых генерала, «принимая во внимание только встречаемые ими затруднения и не входя в положение один другого, подтверждали собой неудобство действий двумя отдельными армиями на одном и том же театре войны».

При этом император Александр, находясь при 1-й Западной армии и будучи очевидцем обстоятельств, не позволявших Барклаю действовать решительно, был недоволен распоряжениями князя Багратиона. Государь приписывал уклонение его от Минска «излишней осторожности».

Получается, что все в руководстве русских армий были крайне недовольны друг другом: Багратион – Барклаем, Барклай и император Александр – Багратионом…

Военный историк Карл фон Клаузевиц рассказывает:

«Командовавший армией генерал Барклай, главная квартира которого находилась на расстоянии одного перехода позади главной квартиры императора, неохотно подчинялся исходившему оттуда нерешительному руководству военными действиями. Неприятель не напирал на него слишком энергично, и это побудило Барклая остановиться там, где по общему плану он не должен был задержаться. Фуль беспокоился о том, как бы неприятель не достиг Дриссы раньше русской армии. Автора неоднократно посылали в главную квартиру генерала Барклая, дабы побудить его к более быстрому отступлению. Хотя при генерале Барклае состоял подполковник Вольцоген, служивший посредником, однако всякий раз автор встречал довольно плохой прием».

А причиной всему было отступление, с каждым днем которого росло всеобщее недовольство против всего вокруг.

Тем временем 29 июня (11 июля) 1812 года 1-я Западная армия собралась в районе Дрисского лагеря.

А за два дня до этого (кстати, в день знаменитой Полтавской победы 1709 года) император Александр издал следующий приказ:

«Русские воины! Наконец вы достигли той цели, к которой стремились. Когда неприятель дерзнул вступить в пределы нашей империи, вы были на границе для наблюдения за оной. До совершенного соединения армии нашей временным и нужным отступлением удерживаемо было кипящее ваше мужество остановить дерзкий шаг неприятеля. Ныне все корпуса Первой нашей армии соединились на месте предназначенном. Теперь предстоит новый случай показать известную вашу храбрость и приобрести награду за понесенные труды. Нынешний день, ознаменованный Полтавской победой, да послужит вам примером!»

Дрисский лагерь был весьма странным детищем прусского генерала Карла-Людвига-Августа фон Фуля (или, как иногда неправильно пишут, Пфуля). Его создали перед началом войны на левом берегу в излучине Западной Двины, между местечком Дрисса (ныне это город Верхнедвинск) и деревней Шатрово.

С одной стороны, лагерь «укреплен был с большим тщанием».

С другой стороны, Барклай де Толли, как пишет в своих «Записках» генерал А. П. Ермолов, «нашел, что он устроен на число войск гораздо превосходнейшее, нежели с каким прибыла армия <…> Многие части укреплений не имели достаточной между собою связи, и потому слаба была взаимная их оборона; к некоторым из них доступ неприятелю удобен, сообщение между наших войск затруднительно. Были места близ лагеря, где неприятель мог скрывать свои движения и сосредоточивать силы. Профили укреплений вообще слабы. Три мостовые укрепления чрезмерно стеснены, профили так худо соображены, что с ближайшего возвышения видно в них движение каждого человека».

Короче говоря, это была полная катастрофа, а не укрепленный лагерь, признанный задержать наступление Наполеона. Барклай был возмущен, а генерал Ермолов написал:

«Все описанные недостатки не изображают еще всех грубых погрешностей, ощутительных для каждого, разумеющего это дело».

Вывод генерала М. И. Богдановича однозначен: «Укрепления Дрисского лагеря, стоившие значительных трудов и издержек, не могли служить к предположенной цели – упорной обороне и действиям на сообщения противника. Напротив того – войска, занимавшие укрепленный лагерь, подвергались опасности быть разбитыми либо обложенными предприимчивым противником».

«Для такого опытного полководца, как Барклай де Толли, – пишет историк С. Ю. Нечаев, – все это давно было понятно. Направляя свою армию к Дриссе, он и не думал следовать плану теоретика Фуля, так как кроме императора (Фуль преподавал Александру основы стратегии и тактики, и тот очень уважал его) и небольшой группы его приближенных, никто не верил в этот план, понимая всю его вздорность».