Чернушка - Эмилиян Станев

Фокасинов замахал деревянной ложкой. Учитель попытался разнять собак пинками, но те еще больше разъярились. Прихода скинул с себя пиджак из домотканого сукна и набросил на собак. Те тут же разошлись.

— Бери Арапа! — крикнул он. — И держи крепче! Где поводок? Ну и мерзкая у тебя собака, Панталей! Возьми ее, ну, возьми!

— Перко — сущий дьявол, — гордо сказал дорожный мастер, отгоняя метиса к дому.

— Герой, потому что мой совсем без сил. Целый день работал, не то досталось бы твоему храбрецу по первое число, — сказал учитель, задетый поражением своей собаки.

— Перко и с лисой справится, — заявил Фокасинов.

— Мой Арап перегрызет им горло в два счета.

— Что-то не верится. Лиса умеет защищаться. Собаке не так легко с ней сладить.

— Попробуем! — загорелся учитель.

— Бросьте вы это дело, — сказал Прихода, снимая замасленную кожаную сумку и вытаскивая из нее половину белого деревенского каравая и фляжку с водкой.

— Пусть Арап отдохнет немного. А потом, если он не перегрызет ей горло за пять минут, я тебе подарю его вместе с поводком.

Фокасинов недоверчиво усмехнулся, и молодой человек почувствовал себя еще более задетым.

— Ради такого случая и собаки не пожалею, — сказал учитель не без злобы. — Давай попробуем. Согласен?

— Что ж, согласен.

— Договорились, — сказал учитель и нахмурился.

Сели есть. Учитель развязал свой рюкзак, вынул брынзу, два стручка перца и половину вареной курицы. Фокасинов поставил кастрюлю с похлебкой. Прихода взял своей короткой рукой ложку и стал шумно хлебать суп.

Несколько минут ели молча, потом спор разгорелся с новой силой. У молодого учителя пропал аппетит, он стал рассеянным и раздражительным. Фокасинов его подначивал:

— Кишка тонка у твоего Арапа. Чернушка с него с живого шкуру спустит. Она на такие дела мастерица.

Внезапно учитель встал, отвязал Арапа и повел его к куче хвороста.

— Учитель, берега собаку! Лиса может ее покалечить! — крикнул ему вслед Прихода.

Но учителя уже нельзя было остановить.

Подойдя к куче хвороста, собака учуяла лису и залаяла.

Дорожный мастер и Прихода встали.

— Случится беда, ты будешь виноват, — сказал крестьянин, торопливо шагая к учителю. Посконные штаны были ему коротковаты и при ходьбе открывали толстые лодыжки.

Чернушка забилась в самую глубину своего убежища. Увидев собаку, она подалась еще больше назад и приготовилась к бою.

Учитель натравливал собаку, изо всех сил натягивавшую поводок. Привязанная к дереву гончая Приходы рвалась и скулила. Перко же лаял не столько на лису, сколько на своего врага — черного пса.

Учитель спустил Арапа, и борьба началась.

Защищенная густым валежником. Чернушка лежала на брюхе. Только голова и грудь были открыты. Собака остановилась в четверти шага от ее морды. Ожесточенно лая, она пыталась схватить ее за горло. Но Чернушка, привыкнув сражаться с Перко, на все ее попытки отвечала грозным оскалом своих молодых, острых, как гвозди, зубов. В глазах ее горело холодное ядовито-зеленое пламя.

Лай трех собак и крики учителя заглушили все. Фокасинову и Приходе надо было кричать, чтобы понять друг друга.

— Ату, Арап! Ату! — вопил учитель, прыгая по валежнику и стараясь заставить Чернушку выйти из своего убежища.

— Э, так дело не пойдет! — дергал его за пиджак дорожный мастер. — Не помогай собаке, пусть сами!

Арап все еще не решался напасть. Лаял он с такой неистовостью, что в лежбище лисы поднялась пыль, а на губах собаки выступила пена. Лай отражался от стен дома, так что в ушах звенело. Возбуждение животных передалось и людям. Учитель совсем потерял над собой власть. Вытащив из ограды кол, он воткнул его в кучу валежника и стал им шуровать. Фокасинов в сердцах вырвал кол у него из рук. В тот же миг Чернушка и Арап схватились. Загремела цепь, рык собаки и фырканье лисы слились в ожесточенный рев. Арапу удалось схватить Чернушку за горло, но зубы лязгнули о толстую цепь. В свою очередь лиса вцепилась собаке в морду. Яростное рычание Арала неожиданно сменилось отчаянным визгом.

Учитель вскочил на кучу хвороста и стал ее разбрасывать.

— Что я тебе говорил? — кричал Прихода, пытаясь пролезть под сучья и вырвать собаку из пасти лисы. Но ветки, на которых прыгал его приятель, били его по голове.

— Погоди, не прыгай! Дай палку, Фокасинов! Палку, палку тащи!

Дорожный мастер поднял валявшуюся во дворе палку и ткнул ею в Чернушку. Но лиса не размыкала своих сильных челюстей, зубы ее впились в гончую.

— Пропала собака! — вопил учитель. — Бей! Бей, что ты ее жалеешь! — кричал он на Фокасинова.

Дорожный мастер продолжал тыкать палкой в лису. Чернушка беззвучно сносила боль, но собаку не отпускала. Тогда Прихода схватил Арапа за задние лапы и вытащил его из-под кучи. Учитель кинулся к своему ружью, но Фокасинов поймал его за полу пиджака.

— Стой! Не смей!

— Я убью ее!

— Животное не виновато, ты же сам захотел, батенька!

С исцарапанной морды Арапа текла кровь. От ярости и боли собака скулила и лаяла. Прихода взял ее на поводок и повел к сливе, где они оставили свой обед. Тем временем Перко стащил остаток вареной курицы и унес его за дом, чтоб там спокойно съесть. Фокасинов хохотал, а красный, как рак, разъяренный учитель искал свою фуражку по всему двору и ругался.

Чернушка лежала под ветками и тяжело дышала, глаза ее сверкали все тем же холодным металлическим блеском. Избитый бок подрагивал, все ее внимание было сосредоточено на собаках и людях, от которых она ждала новых мучений. Успокоилась она только тогда, когда охотники ушли искать зайцев вниз по реке. Но даже и теперь она не замечала, что во время борьбы тяжелая цепь на шее разомкнулась и лежала под ней, как убитая лоснящаяся змея.

Вечером Фокасинов понес ей вареной тыквы и остатки свиного пойла. Он наполнил помятую жестяную миску и, не взглянув, на месте ли Чернушка, произнес короткую речь о жестокосердии людей. Однако лисы уже не было. Несколькими минутами раньше она убежала, и, когда Фокасинов завел патефон и уселся на скамейку перед домом, она уже трусила густым лесом, что начинался сразу за сторожкой.

5

После первых ночных заморозков леса в ущелье запестрели всеми красками осени. Желтел бук, горели багрово-красные осины, ярко сверкали лимонно-желтые липы. Листья на дубах, вначале сизые, постепенно теряли зеленый оттенок и приобретали тусклый блеск надраенной меди. Лишь кое-где еще виднелись купы зеленых кустов, словно лето нашло в них свое последнее убежище. Падали листья берез, и в тихие часы предвечерья слышался прощальный шепот, с которым они спускались на землю, кружась и задевая друг друга.

По утрам иней белел, как снег, но на солнце он быстро таял, все тропинки делались мокрыми и скользкими, и к полудню в лесу до одурения пахло опавшей листвой. Под вечер солнце заливало вершины ущелья красным отблеском заката, все затихало, замирал и лес, как бы под тяжестью всего этого золота и крови.

Для Чернушки наступили раздольные дни. Далеко от сторожки дорожного мастера, у подножия холма, за которым начинались поля, она набрела на прекрасную безопасную вырубку, обращенную к югу, с густым подлеском. Там жили только старый барсук и несколько зайцев. Красные оползни ограждали просеку с запада, где была широкая ложбина, на дне которой росла зеленая трава и журчали родники. Посреди вырубки синел обрыв. Над ним поднимались невысокие скалы, в которых Чернушка в любой миг могла найти убежище.

За время двухмесячного плена она отощала и словно бы даже разучилась охотиться. Но сейчас в лесу было полно плодов. Вокруг черного боярышника целый день вились дрозды, синицы и сойки; дикие яблоки, груши, кизил прели и становились сладкими и мягкими. Погода все еще стояла теплая и солнечная, по ночам на поля выходили мыши за зимними припасами. Пищу добывать было легко. Чернушка ела до отвала и возвращалась на дневную лежку сытая, с намокшими от росы лапами. Крики петухов ее не соблазняли. Она ничего не забыла — ни капкана, ни тяжелой цепи, ни Фокасинова, ни Перко, ни схватки с гончей.

Жизнь потекла приятная и спокойная. Чернушка обрастала жирком. Шерсть стала гуще, расправилась и приобрела серо-зеленый отлив, ярко выделялись брови.

В ночных скитаниях она встречала барсука; он злобно скалился и сердито похрюкивал, но преследовать ее не пытался — слишком отяжелел от обильной пищи. Был он довольно старый и жил один. Днем, если не было ветра, он проводил время под плоским камнем, где был слой мягкой земли, в которой его толстое тело блаженно утопало. Вечер выгонял его на добычу в лес, и Чернушка не раз натыкалась на него под какой-нибудь грушей, где он собирал сладкие плоды.

Что касается зайцев, они попадались ей каждую ночь и удирали от нее, заложив уши на спину. Она не пробовала их ловить, пищи и без того было достаточно, но, когда они выходили пастись в поле, подкрадывалась к ним с удовольствием.