Забытые адреса Лолиты - Ирина Турович

болты, шурупы, саморезы ебаные на голову сыплются, взял бы весь магазин и расхуячил к чертям. А вспомнишь море, вечер какой, небо Испании — и можно жить дальше.

Чем дальше в Лоретте, тем больше портились мои отношения с Верой и Шреком. Есть люди, которых я раздражаю только потому, что никогда не буду с ними спать. Мотивация Веры, не исключено, была схожего толка, хотя лейтмотивом ее грез оставался гипотетический «мужчина».

— Ты очень много ешь и не поправляешься. С генами повезло — такая фигура!

— Вы для своего возраста тоже неплохо сохранились.

— Ты сначала доживи до моего возраста, и посмотрим, что из тебя получится.

— Начну работать моделью (мрачно шучу, но Вера принимает всерьез).

— Ха! Растолстеешь, все обвиснет, я живой пример. Я тоже в молодости стройная была.

— Я лучше буду брать пример с Джейн Фонды.

— А мы вчера так здорово погуляли по городу, был праздник, народные танцы… хотела тебя позвать, но не нашла. Ты спала, наверное.

— Да и я вчера неплохо отдохнула.

Накануне мы с другими великовозрастными девушками, укрывшись в зале за колоннами, приняли кувшин сангрии и смотрели шоу. Потом началась дискотека. Девушки немного попрыгали и ушли. Меня еще до их исхода подхватил красивый испанец, испанские мужики почти все красивые, мы лихо отплясывали, держались за руки и играли в ладушки. От этих плясок взбодрились и полезли на сцену британские геи, которые весь вечер робко просидели в уголке. Может, и не геи, сейчас не разберешь: англичане все робкие, пока не выпьют. Покрутила задницей с англичанами. Потом еще пришли испанцы, очень красиво танцевали, чем, заметим в скобках, кардинально отличались и от меня, и от англичан. В общем, мы что-то с кем-то пили, с кем-то обнимались, и когда я выбралась в город, праздник уже закончился.

Это был праздник конца сезона. Еще немного, и разъедутся толпы праздных туристов, умолкнут дискотеки, и курортный городок почти опустеет. А нам пока везет с погодой, ни дождей, ни ветра, и шторма не начались.

На пологих участках раньше не селились близко к воде, здесь неплодородные земли и во время осенних и зимних штормов берег бывает покрыт пеной на сотни метров. Но чтобы добро не пропадало зря, государство субсидирует проживание на море в несезон пенсионерам. «И для вас почти отдых, все-таки не буйная молодежь». Отельеры качают головами: «Как раз молодежь в отелях ведет себя организованно. Буянят они в других местах. Вы бы посмотрели на этих дедушек и бабушек: скандалят, дерутся из-за еды — шведский стол, всем хватит, зачем драться? — мусорят, ломают мебель, крадут полотенца. Это вы для нас отдых».

Зимой нечего делать в курортных поселках. Поселках, рожденных из пены морской.

И мы скоро поедем домой.

— Ты отличницей в школе была, наверное? — наехал на меня Шрек.

— Да.

— Оно и видно. Со мной училась одна отличница, мужика убила, еле батя с адвокатами отмазал. А тебя и отмазывать не будут. Такая сука.

— У нас в классе был троечник. Тоже спился.

— Самая крутая? Думаешь, остальные люди ничего не стоят и с ними можно делать все что угодно?

— Людей больше жалеть надо. Причем всех без разбору, и правых, и виноватых. Жалеть.

— О. Это правильно, — Шрек сменил гнев на милость и призадумался. — Люди все слабые. Только откуда тебе это знать…

Взрослый сын Шрека погиб от передоза, и незадачливый отец осудил себя. «Упустил я сына. Я виновен». Трагедия, где бессильны и деньги, и море, и звездное небо. И животная злость по отношению ко всем, кто такой трагедии не пережил. Так говорят умирающие от рака: «Почему я, а не ты? Еще неизвестно, кто раньше сдохнет, ты-то чем лучше? Почему я?»

Жалеть. Каждый в этом мире носится со своей экзистенциальной трагедией, со своей постыдной тайной, как с писаной торбой.

«Знаешь, как говорят? Не дай мне бог вываляться в твоей грязи!» Да что вы понимаете, Вера: ничего в целом мире не было чище моей грязи.

Даже Веру я жалела. Люди часто думают, что им не хватает секса, а им на самом деле не хватает любви. Они абьюзеры, и даже себе боятся в этом признаться. Но я не без удовлетворения наблюдала, как Вера, забывшая свой нож в чемодане, на выезде из Ниццы пытается запихнуть в рот целый батон колбасы и остервенело его кусает.

— Вера, ножик нужен? Возьмите мой.

— Не надо ко мне подлизываться!

— Я не подлизываюсь. Просто предлагаю вам отрезать колбасу ножом. Так есть удобнее.

— Что ты ко мне вяжешься? Вижу, как ты меня любишь! Как собака палку.

— Не очень-то вы похожи на палку.

— На что же я, по-твоему, похожа?

— На футбольный мяч.

После этого рядом целые сутки было тихо. Вера демонстративно со мной не заговаривала. На вторые сутки не выдержала. Обменялись репликами. И снова стало тихо. Я опустила спинку сиденья автобуса, надвинула шляпу на лицо, и легла поспать. Хер с вами, Вера, буду храпеть. Еще немного, и начну курить и рыгать.

Когда приехали в Минск, туристы из нашей группы довезли меня до дома на машине. Вера осталась одна до утра на вокзале ждать поезда. Шрек тоже был из другого города, и быстро укатил.

Знаю, что сказали бы Вера и Шрек, прочитай они мой рассказ: «Вот дрянь, мы к ней с добром, по-человечески, с лучшими своими намерениями, а она, дура, сделала из нас уродов!» Не гневайтесь, случайные мои попутчики, я вас и правда не кормила-поила и не облизывала. Я вас всего-навсего увековечила. Заодно и себя в образе редкого хама, защищая наш никчемный творческий класс. Свое женское достоинство. Да и мужское тоже.

Выбрались с Нувель погулять в центр. Спустилась я в метро, и там выяснилось, что проездная карточка продается в табачном киоске, а в кассе метро баланс можно только пополнить — ну не абсурд? — а везде гребаная сиеста. Пришлось пешком, высунув язык, по жаре, сверяясь по карте, бедная Нувель прождала на перекрестке полтора часа. Присели в орчатнице. Типа нашего молочного кафе, только подают там не коктейли, а напиток из орчаты. Земляных орешков, хотя это на самом деле клубни.

— Почему вы не поженитесь?

— Когда я была в браке, ни разу не кончила с мужем. Никак. Для меня этот человек уже стал физически непереносим во всех проявлениях. Как он ест, ходит, звук его голоса, а он возьми да предложи венчаться. Чтобы навек. Дескать, это все исправит. Нет, я не настолько сошла с ума. А с этим стариком, представь, всегда