Сиддхартха - Герман Гессе

Они следовали за Буддой до самого города и потом молча возвратились назад, потому что сами в этот день решили воздержаться от еды. Они видели, как вернулся Готама, видели, как в кругу своих учеников принимает он пищу — и птица не насытилась бы тем, что он съел, — видели, как удаляется он вновь под сень манговых деревьев.

И вечером, когда спала жара и все в лагере оживились и собрались вместе, они услышали учение Будды. Они услышали его голос, и он тоже был совершенен, полон совершенного покоя, полон мира. Готама говорил о страдании, о происхождении страданий, о пути избавления от них. Размеренно и ясно текла его спокойная речь. Страданием была жизнь, полон страданий был мир, но найдено спасение от страданий, и обретет его тот, кто пойдет путем Будды. Мягко, но твердым голосом говорил Возвышенный, учил четырем основам, учил восьмеричной стезе, терпеливо шел он привычным путем рассуждении, примеров, повторений; спокойно и ясно лились звуки его голоса над слушавшими — как свет, как звездное небо.

Когда Будда окончил свою речь, уже спустилась ночь; и тогда выступили вперед многие паломники, и провозгласили желание примкнуть к учению, и попросили принять их в общину. И Готама принял их, сказав:

— Вы слышали учение, оно открыто вам. Вступайте же, и шествуйте в святости, и всем страданиям конец готовьте.

И неожиданно выступил вперед Говинда, этот застенчивый, и сказал:

— Я тоже хочу примкнуть к Возвышенному и его учению.

И он попросил принять его в общину и был принят.

Сразу после этого, когда Будда удалился отдыхать, повернулся Говинда к Сиддхартхе и с горечью сказал:

— Сиддхартха, не пристало мне делать тебе упреки, но… Мы оба слушали Возвышенного, оба восприняли учение. Говинда слышал учение, Говинда примкнул к нему. А ты, высокочтимый, разве не пойдешь и ты путем спасения? Ты сомневаешься? Ты еще будешь думать?

Сиддхартха как будто очнулся от сна, услышав голос Говинды. Долго всматривался он в его лицо. И потом тихо, голосом, в котором не было насмешки, сказал:

— Говинда, друг мой, вот ты и сделал этот шаг, вот ты и выбрал свой путь. Всегда, о Говинда, был ты моим другом, всегда ты шел на один шаг позади меня. Часто я думал: сделает ли когда-нибудь Говинда этот шаг без меня? В одиночку, по собственному движению души? Что ж, вот ты и стал мужчиной и сам выбираешь свой путь. Да сумеешь ты пройти его до конца, о друг мой! Да обретешь ты спасение!

Говинда, не вполне еще поняв смысл сказанного, повторил тоном нетерпения свой вопрос:

— Говори же, мой милый, прошу тебя! Скажи мне, ведь это не может быть иначе, и ты, мой ученый друг, ты тоже примкнешь к возвышенному Будде?

Сиддхартха положил руку на плечо Говинды:

— Ты слышал мое благословение, о Говинда. Я повторю его: да сумеешь ты пройти твой путь до конца! Да обретешь ты спасение!

И тогда понял Говинда, что его друг оставляет его, и поняв, заплакал.

— Сидд-харт-ха! — всхлипывал он жалобно, и мягко говорил ему Сиддхартха:

— Не забывай, Говинда, ты теперь принадлежишь к саманам Будды! Ты отказался от родины и родителей, отказался от происхождения и собственности, отказался от своей воли, от желаний, отказался от дружбы. Так велит учение, так хочет Возвышенный, так захотел ты сам. Завтра, о Говинда, я покидаю тебя.

Долго еще бродили друзья по роще, долго лежали они, не находя сна. Снова и снова приставал Говинда к другу, чтобы тот сказал ему, почему не хочет он примкнуть к учению Готамы, какие ошибки он в этом учении находит. Но всякий раз Сиддхартха отвечал ему одно и то же:

— Успокойся, Говинда! Превосходно учение Возвышенного, как мог я найти в нем ошибку?

Ранним утром один из учеников Будды, один из старейших его монахов, прошел по саду, сзывая всех примкнувших к учению новичков, чтобы одеть их в желтые рясы, дать первые уроки и посвятить их в обязанности их нового положения. И Говинда, как будто отрывая часть души, обнял еще раз друга своей юности и присоединился к длинной веренице новообращенных.

А Сиддхартха побрел, задумавшись, через парк.

И ему встретился Готама, Возвышенный, и Сиддхартха почтительно приветствовал его, и так полон был доброты и покоя взгляд Будды, что юноша набрался храбрости и попросил у Почтенного разрешения поговорить с ним. Молча кивнул Готама ему в ответ.

Сказал Сиддхартха:

— Вчера, о Возвышенный, посчастливилось мне услышать твое поразительное учение. Я пришел вместе с другом издалека, чтобы услышать его. И вот мой друг провозгласил желание примкнуть к тебе и остается с твоими. Я же вновь продолжу путь моих странствий.

— Как тебе будет угодно, — сказал Почтенный вежливо.

— Слишком смелы мои речи, — продолжал Сиддхартха, — но не хотел бы я покинуть Возвышенного, не высказав ему откровенно моих мыслей. Уделит ли мне Почтенный еще несколько мгновений внимания?

Молча кивнул Будда ему в ответ.

И сказал Сиддхартха:

— Одно, о Досточтимейший, больше всего поразило меня в твоем учении. Все в этом учении ясно до прозрачности, все обосновано; совершенной, нигде и ни в чем не прерывающейся цепью изображаешь ты мир, вечной цепью, сложенной из причин и следствий. Никогда не становилось это так очевидно, ибо никогда не было столь неопровержимо доказано; о, как радостно забьется в груди сердце всякого брахмана, когда, взглянув сквозь твое учение, он увидит мир в безупречном совершенстве его внутренних связей, ясным, как кристалл, не зависящим от случая, не зависящим от богов. Хорош ли он или плох, страданье ли жить в этом мире или радость — пусть это останется в стороне, быть может это и несущественно, но единство мира, взаимосвязь всего происходящего, слияние всего великого и малого в одном потоке, в русле одного закона причины, становления и умирания — вот тот яркий свет, который излучает твое возвышенное учение. Но последуй, о Совершенный, твоему собственному учению, и ты увидишь, что эта связь, эта последовательность всех вещей все-таки прерывается в одном месте; через одну маленькую щелку устремляется в этот мир единства нечто чуждое, нечто новое, нечто такое, чего раньше не было и что ни показано, ни доказано быть не может: это твое учение о преодолении мира, о спасении. Но из-за этой тоненькой трещинки, из-за этого маленького отступления весь вечный, единый мировой закон снова рушится и снимается. Прости же мне, что я высказываю это возражение.

Спокойно, неподвижно стоял Готама, слушая его, И вот он заговорил, Совершенный, своим добрым, своим вежливым и ясным голосом:

— Ты слышал учение, о сын брахмана, и хвала тебе, ты глубоко вдумался в него. Ты нашел в нем какой-то пробел, какую-то ошибку. Подумай же еще над этим. Но разреши предостеречь тебя, жаждущий познания, от толчеи мнений и от споров о словах. На мнения нельзя опереться. Они могут быть прекрасны или отвратительны, умны или глупы, каждый может придерживаться их и может их отбрасывать. Учение же, которое ты слышал от меня, — это не мнение, и цель его не в том, чтобы жаждущему познания объяснить мир. Его цель иная, его цель — спасение от страданий. Вот то, чему учит Готама, ничему другому.

— Не гневайся же на меня, о Возвышенный, — сказал юноша. — Не для того я так говорил, чтобы искать с тобой спора — спора о словах. Поистине прав ты: мнение — слабая опора. Но позволь сказать еще только одно: ни на мгновение я не усомнился в тебе. Ни одного мгновения я не сомневался, что ты — Будда, что ты достиг той цели, той высочайшей, к которой стремятся столько тысяч брахманов и сыновей брахманов. Ты нашел спасение от смерти. Ты шел к нему своим собственным путем — путем исканий, и на этом пути ты нашел его — в мыслях, в созерцании, в познании, в просветлении. Но не в учении! И никто — такова моя мысль, о Возвышенный, — никто не придет к спасению через учение! Никому, о Достойный, не сможешь ты в словах, в учении поведать, рассказать, что свершилось с тобой в час твоего просветления! Многое заключено в учении просветленного Будды, многих учит он праведно жить, избегать зла. Одного лишь не содержит столь ясное, столь достойное учение: оно не содержит тайны того, что пережил сам Возвышенный — один среди сотен тысяч. Вот то, о чем я думал, что я понял, когда слушал твое учение. Вот почему я продолжу мои странствия — не для того, чтобы искать другое, лучшее учение, ибо я знаю: такого нет, — а для того, чтобы, покинув все учения и всех учителей, самому достичь своей цели или умереть. Но не раз еще вспомню я, о Возвышенный, тот день и тот час, когда мои глаза лицезрели святого.

Спокойно опущенными оставались глаза Будды, спокойно светилось совершенным равнодушием его непроницаемое лицо.

— Пусть же твои мысли, — медленно сказал достойный, — не окажутся заблуждением! Пусть достигнешь ты своей цели! Но скажи мне: ты видел толпу моих саманов, моих многочисленных братьев, провозгласивших свое желание примкнуть к учению? И полагаешь ли ты, чуждый саман, что для них всех лучше было бы отойти от учения и вернуться к мирской жизни и мирским утехам?