Заклятие слов - Биргер Алексей Борисович

Я уже не успевал от нее заслониться... Да я и дернуться не успел, когда откуда-то сверху на ворону обрушилась черная тень, настолько огромная, что наша психованная птица, крупный представитель своей породы, с размахом крыльев сантиметров в пятьдесят, а то и поболее, показалась маленькой и жалкой.

Она успела только хрипло и жалобно вскрикнуть, когда эта черная тень, оказавшаяся роскошным черным вороном, обрушила на нее всю свою ярость. Какое-то время в воздух летели пух и перья, потом ворона то ли сама вырвалась, то ли черный ворон ее отпустил, но ворона, кувыркаясь в воздухе, метнулась за угол дома и исчезла. Исчезла навеки. Не знаю, может, она перенесла свои атакующие действия в другой квартал или на другую сторону Яузы, а может, крепкая взбучка исцелила ее от временного безумия, но мы от нее избавились.

Точно так же исчез и черный ворон, взмыв вертикально в воздух и растаяв в безоблачном небе.

Одна из наших соседок, гулявшая с маленькой лохматой собачкой, вздохнула с облегчением:

– Слава Богу, наказал он эту уродину... Вы-то как?

– Не пострадал, – ответил я. – Не успел.

– Здорово ее этот ворон шуганул, – сказала соседка. – Теперь не вернется.

– Интересно, откуда тут взялся настоящий черный ворон, – сказал я. – Лет десять в Москве их не видел.

– Прилетел откуда-то, – пожала плечами соседка. – Кстати, когда я Муську выводила гулять, он сидел у нас в подъезде, на почтовых ящиках. Через открытое окно лестничной площадки влетел, точно, потому что через это окно и улетел, когда я его окликнула. Я подумала, что он ручной, может, и говорящий. Да вполне возможно, он ручной и есть.

– А как вы его окликнули? – поинтересовался я.

– Карлушей позвала его, как же иначе...

Я кивнул и направился дальше.

Дома я еще раз перечитал письмо, отложил его и задумался. А в самом деле, почему бы не поехать? Жара в городе адская. Жизнь замерла, и срочных дел нет, которые бы меня держали. Город Квашинск мне памятен и мил. Интересно поглядеть, как он выглядит теперь, в новую эпоху.

Что мне надо? Дать телеграмму, чтобы меня встречали, только и всего.

Я прогулялся на вокзал, взял билет, оттуда прошел дальше, до почты. Взял бланк телеграммы, написал, каким поездом и какого числа прибываю, извлек конверт, чтобы обратный адрес на конверте переписать на бланк...

Тогда-то, переписывая адрес, я и обратил внимание на некоторые странности, которые сначала моего внимания не привлекли. Конверт – он и есть конверт, не очень-то его разглядываешь, если только интересной марки на нем не наклеено. А марка была самая обыкновенная. Но вот что было необычного – марка не была погашена почтовым штемпелем. Я поискал штемпель на одной стороне конверта, на другой – да, с обратной стороны оттиск имелся, очень слабый. Точнее, два оттиска, штемпелюют-то всегда в городе отправки письма и в городе его получения. Так вот, и штемпель почты Квашинска, и штемпель почты Москвы были еле различимы, будто работники почты, разомлев от жары, едва-едва коснулись конверта своими молоточками, и даже внимания не обратили, что ставят печати не в том месте, где положено, и марка остается непогашенной.

А вместе, эти два штемпеля напоминали смутный оттиск лапы огромной хищной птицы. Черный ворон вполне мог оставить такой отпечаток, если бы случайно ступил на конверт.

Я встряхнул головой и постарался сосредоточиться. Буквы и цифры были почти неразличимы, но, в конце концов, я разобрал – или убедил себя, что разобрал – нечто похожее на “Квашинск” и “Москва”, и буквы шли по кругу, как положено. Дату отправки и дату получения я разобрать не мог. Если дата получения мерещилась сколько-то соответствующей действительности – в смутные размытые очертания легко подставлялось “девятое июля”, сегодняшнее число – то дата отправки, когда я пытался подобрать слова и цифры, которые соответствовали бы смутным обрывающимся закорючкам, железно читалась как “третьего августа”. Чего, конечно, быть не могло.

Махнув рукой на бесплодные попытки разобрать надписи на штемпелях, я переписал на бланк телеграммы адрес библиотеки, в графе “кому” аккуратно вывел “Жаровой Татьяне Валентиновне” и отправил телеграмму.

И вот, через неделю, я ехал в скором поезде. Закинул свои вещички в купе (основным грузом были два ящика из-под бананов с детскими книгами, как следует упакованные), прошел в вагон-ресторан и, сидя у окна, глядя на пробегающие мимо поля, леса и полустанки, припоминал “дела давно минувших дней”.

Да, настала пора рассказать об обстоятельствах, при которых я познакомился с Квашинском.

В свое время я провел в том городе две недели, в составе делегации, группы или комиссии, называйте как хотите. В городе были очень неплохие театры, драматический и кукольный, которые кому-то оказались бельмом на глазу. И стоило драматическому театру получить особую премию Всесоюзного смотра, а кукольному – поставить очень задорный спектакль, “Голого короля”, который и в центральной прессе вызвал множество откликов, как тут же последовал, от “видных ученых и творческой интеллигенции города”, донос прямо в отдел культуры ЦК, что спектакли развели сплошную антисоветчину, что не поддерживают местные кадры и местные таланты, отказываясь от постановок их произведений ради сомнительных экспериментов, и что в “Голом короле” вообще можно усмотреть прямую порнографию. Результат оказался совершенно неожиданным, прямо противоположным тому, на который рассчитывали авторы доноса. Время было странное, смутное, центральная власть считала нужным поддерживать “демократизацию и творческую инициативу” на местах, вот и сколотили группу, и отправили, с предписанием от отдела культуры ЦК защитить интересные и талантливые коллективы от вылазок местных ретроградов, а партийные власти города призвать бороться с проявлением таких пережитков прошлого, как перевод творческой дискуссии в план политических кляуз. Ну, мы и защитили, своими выступлениями, семинарами и обсуждениями.

Да, очень странное время. Наверно, для вас все, что я пишу о причинах поездки в тот город, смотрится полной абракадаброй. Пусть абракадаброй и остается. Да причина и не важна. Главное, что я там оказался, и что одно из обсуждений проводилось в холле (он же актовый зал) городской библиотеки, библиотеки довольно солидной и богатой по фондам. Я представлял секцию сценографии (то есть, декораций и прочего), поэтому мое выступление должно было стать анализом того, как изготовлены декорации, куклы, бутафория, что там есть хорошего, а что плохого, и можно ли считать “вражеской вылазкой” транспарант, который в “Ревизоре” выносят чиновники: “Ревизоры – ум, честь и совесть нашей эпохи!” или стоит ли носить по проходу между зрительскими рядами куклу голого короля, действительно сделанную так, чтобы каждый мог воочию убедиться: а король-то – голый!

В этой области от конкретики никуда не денешься, так что хвалить меня за конкретность выступления не стоило. Тем более, спустя много лет...

А молоденькую библиотекаршу Таню я припомнил, да... Это она мне сказала: “Вы не хотите книги поглядеть, которые пришли по списанию?” “Как это – по списанию?” – удивился я. Она объяснила, что книги поступили из расположенной неподалеку воинской части. По какому-то правилу военных библиотек, если книгу в течение трех (или, может, пяти, не помню точно) лет не брал ни один читатель, то ее списывают – то есть, попросту, приговаривают на выброс. Городская библиотека забрала списанные книги, чтобы они не пропали, но, поскольку книги еще не учтены и официально как бы не существуют, я могу выбрать все, что мне нравится.

Хорошие книги тогда были редкостью и я, конечно, с радостью согласился. Оказалось, что из военной библиотеки списаны потрясающие книги! Всего перечислять не буду, но, в числе прочего, я увез с собой “Переписку князя Курбского с Иваном Грозным”, замечательное собрание сочинений Блока, “Стратегию” (которая в те времена вообще считалась книгой закрытого или полузакрытого доступа, и, вроде бы, должна была выдаваться под расписку и под строгий учет, кто этой книгой захотел воспользоваться; но в то время, я говорю, многое перевернулось) и “валютное” издание “Мастера и Маргариты” Булгакова. Почему все эти книги списали в мусор вместо того, чтобы умыкнуть и хорошо продать, я до сих пор не могу взять в толк.