Как начинался застой? - П Родионов

Если вернуться к программе Шелепина, то невольно задумаешься: какому Шелепину верить? Тому, кто выступал с речью на XXII съезде партии, в которой он, тогдашний председатель КГБ, привел потрясшие всех факты гибели от репрессий видных партийных, государственных и военных деятелей, ни в чем не повинных людей, сказал и о роли в этой кровавой расправе некоторых членов антипартийной группы; нам, слушавшим Шелепина, казалось, что оратор говорил искренне, убежденно. Или Шелепину, который был автором указанной программы, сталинистская направленность которой очевидна.

Шелепин, насколько я могу судить, был одним из немногих деятелей в тогдашнем руководстве страны, кого отличали и интеллект, и большие организаторские способности, творческая жилка. Но ох уж эта распроклятущая жажда власти! Сколько людей, в том числе и одаренных, она развратила и погубила, какой ущерб нанесла партии и обществу! Думаю, погубила она и Шелепина.

И наконец, о самом опытном и, пожалуй, самом хитроумном из заговорщиков — М. А. Суслове. Примечательно, что на каждом крутом повороте истории он вдруг оказывался «на коне». Во многом разделяя взгляды Молотова и его союзников, он не спешил взять их сторону, опасаясь, видимо, что может лишиться своего положения в верхнем эшелоне власти. Когда же он «узнал» о том, что «двадцатка» категорически требует созвать Пленум и требование это после кратких, но бурных переговоров с группой выделенных Президиумом ЦК представителей (Ворошилов, Булганин, Микоян, Хрущев) было удовлетворено, позиция Суслова определилась четко, и именно ему было поручено выступить на созванном 22 июня в Свердловском зале Кремля Пленуме ЦК с сообщением «Об антипартийной группе Маленкова, Молотова, Кагановича».

В дальнейшем он сделал немало, чтобы свести на нет линию XX съезда КПСС, подталкивая Н. С. Хрущева на акции, явно противоречащие этой линии.

Примечательно, что идея заговора против Хрущева объединила самых разных людей, в том числе и таких, которые испытывали друг к другу неприязнь. Между Шелепиным и Мжаванадзе были весьма натянутые отношения, особенно после XXII съезда. По инициативе Хрущева Мжаванадзе должен был выступать на съезде и требовать выноса ил Мавзолея праха Сталина. Такое поручение его никак не устраивало и, как принято в подобных случаях говорить, он «срочно заболел». От республиканской партийной организации пришлось выступать Председателю Совета Министров Грузии Г. Д. Джавахишвили. Шелепин отослал в Президиум ЦК специальную записку, в которой ставил под сомнение болезнь лидера Компартии Грузии. Легко себе представить реакцию Мжаванадзе, однако в ходе подготовки октябрьского Пленума они сблизились, и Мжаванадзе в узком кругу называл Шелепина не иначе, как «Саша».

Впрочем, в борьбе за власть такое случалось частенько. В июне 1957 года во фракционной группе стали союзниками Молотов, Маленков, Каганович и Ворошилов, которые относились друг к другу с явной неприязнью, но общая цель их, что называется, сплотила.

Теперь кое-кто утверждает, что октябрьский Пленум готовился по всей форме, в согласии с Уставом, что никакого заговора не было. Позволительно спросить: а зачем тогда предварительно обрабатывали многих членов ЦК? Почему в ходе подготовки к Пленуму надо было использовать КГБ, а не механизм внутрипартийной демократии? Тогдашний секретарь ЦК КП Украины О. И. Иващенко (а не Насриддинова, как ошибочно указал в «Неделе» М. Стуруа) пытался дозвониться Н. С. Хрущеву в Пицунду, чтобы предупредить его о сговоре, но эти попытки были блокированы. В прессе промелькнуло предположение, что заговор удался потому, что противники Хрущева, извлекая опыт из прошлого, действовали искусно. Пожалуй, это так (по крайней мере по сравнению с 1957 годом), хотя не обошлось и без серьезной накладки, которая могла бы очень дорого обойтись заговорщикам: ведь Хрущев об этом узнал!

По свидетельству тогдашнего Председателя КГБ В. Е. Семичастного, некоторые члены высшего руководства вынашивали идею об аресте Н. С. Хрущева. Вот даже как!

Утверждение бывшего первого секретаря МГК КПСС Н. Г. Егорычева, содержащееся в его интервью специальному корреспонденту «Огонька» (1989 г., № 6), о том, что «дело вовсе не в «заговоре» против Хрущева, а в том, что он сам вел дело к своему освобождению, что ЦК, избранный на XXII съезде партии, нашел в себе силы освободить от должности своего Первого секретаря, не дав возможности разрастись его ошибкам», мягко говоря, неполно, тем более что дальше у него идет оговорка: «Пленум надо было готовить, а это дело непростое, в известной мере опасное».

Разумеется, каждый Пленум ЦК, а уж тем более такой, где должен был решиться вопрос о руководстве, должен тщательно готовиться. Но готовиться не тайно, а на демократической основе. На самом же деле подготовка к данному Пленуму носила (и думаю, что Егорычев это знает не хуже, а, может, даже лучше многих других) заговорщический или, если хотите, закулисный характер. Это, собственно говоря, пусть и косвенно, подтверждает сам Егорычев, указывая на опасность подобной подготовки, которая была настолько реальна, что, по его словам, Брежнев, узнав о том, будто «Хрущев обладает какой-то информацией» насчет «демократической» подготовки к перевороту, настолько перепугался, что даже «никак не хотел возвращаться из ГДР, где находился во главе делегации Верховного Совета СССР». Думаю, знает Егорычев и о том, что среди организаторов и участников «подготовки» к Пленуму были заранее распределены роли и что каждый имел поручение «поговорить» с определенными членами ЦК. Сам Егорычев беседовал с группой москвичей — членов ЦК, в чем он сам и признается. Кстати, беседа с четырьмя-пятью членами ЦК не может служить основанием для утверждения, что «большинство членов ЦК были внутренне готовы к такому обсуждению» (то есть к обсуждению вопроса о замене Хрущева на посту Первого секретаря ЦК).

Сообщая читателям «Огонька» о том, как снимали Хрущева, Егорычев отступает от истины. Когда же он говорит о том, что поначалу у него с Брежневым сложились «достаточно хорошие отношения», — вот тут он объективен. Что касается речи Егорычева на XXIII съезде КПСС, то она, пожалуй, была одной из самых (если не самой) апологетических по отношению к Брежневу.

Конечно же, нельзя события тех дней сводить только к заговорщическим методам подготовки октябрьского Пленума. Речь должна идти и об объективной, назревшей тогда необходимости перемен. Хотя, повторюсь, от вопроса о том, как готовился и как был проведен Пленум, при всем желании никуда не уйдешь.

Зададимся теперь таким вопросом. Почему за столь длительное время подготовки к «перевороту» не было составлено обстоятельное, по существу вопроса сообщение, содержащее не только критику ошибок Хрущева, но и комплекс мер по исправлению этих ошибок, более или менее конкретной программы действий?