Хибакуша - Валерий Петков

– Какой пол неровный, – для чего-то отметил.

Тихо развернулся, постоял немного на веранде душной, и вышел.

Скрипнул доской уже на крыльце, вспотел мгновенно, зажмурился и снова для чего-то постоял, прислушался к жаркому шёпоту в хате, убедился, что не показалось, напрягся непроизвольно.

– Непохоже, чтобы… Нет – сама. Да – сама. Ну, Полищук! Е. рь-перехватчик!

Возмущённо присел на командирское место, подвигался.

– Чё там, товарищ лейтенант? Трогаемся? – Очнулся Пётр, глаза разлепил, голову от руля приподнял. – Чего не едем?

– Да так… Полищука ждём. Замеры он делает. В хате, – ухмыльнулся осуждающе, – по просьбе сельсовета. В ширину и в глубину. Замеры.

– А-а-а. – Пётр зевнул протяжно, с подвывом, заразительно, снова голову на руки уложил аккуратно.

– Дурацкая, в общем, ситуация. Да только – сука не захочет, кобель не наскочит, – подумал зло, но с какой-то внутренней завистью, и вдруг сам от этого ещё сильнее расстроился.

Полищук вылетел на крыльцо минут через пятнадцать. Громыхнул сапогами.

Раскраснелся, дышит через раз.

– Ну, я вам – долож-у-у! Цветы бумажные, шторы… плюш кругом, игрушки мягкие, – глаза блестят, запыханный и радостный, – она мне говорит, от туточку… дэтыночки спали перед отправкой, на подушки показывает. Гляжу, а там – две ямки от головёнок… замерил. Ужас! Зашкаливает! Я ей говорю – всё в норме, только выкидывай ко хреням собаччим – весь этот… всю… плюш… этот. Дышать же просто нечем. – А шо там у тэбе каже? Аппаратик твой – шо вин кажэ? – Нормально, говорю, кажэ – чё её пугать – но убрать надо будет всё равно. Помыть водой хотя бы… – выпалил одним махом Полищук.

Пётр завёл «бобик».

– И дальше? – спросил я, не глядя на Полищука.

– А что – дальше? Ну, это… пошла, искать ведро.

– Что-то мы её не встречали – с ведром. Каким ведром? Бред! – проворчал я тогда. – Ладно. Дома поговорим. – Пропустил Полищука на заднее сиденье.

Потом молча проехали через КП «Третьего сектора». Тряслись на просёлочной дороге.

– Доволен! Котяра… бля! – заводился молча, вспоминая.

В присутствии «третьего» бойцов не ругал – такое у меня было правило. Всех отчитать, строем, за общее раздолбайство – это совсем другое дело.

Сдерживался, чтобы прямо сейчас не наорать от души на Полищука, и завидовал его такой лёгкой победе. Сорвал банчок завоеватель.

Потому злился, молчал. Хотя и казнил себя за это в глубине души, удивлялся.

Не выдержал:

– Знаешь, Полищук, я пацаном к деду в деревню приехал. Школьником. Всё интересно, каждую козявку, тычинку-пестик готов был в лупу разглядывать. И тут как-то на глазах одна пчела в другую как врезалась! Потом отпала, покрутилась и сдохла. Я деда спрашиваю – это она на таран пошла? Дед смеётся, говорит – это трутень ей… как бы это поточнее – засадил. Шершавого, с лёту. Под кожу! И не вынуть теперь. Она с этой… хреновиной так и будет теперь летать! А он – издох.

– Достойная смерть для мужчины! Меня разок в деревне так покусали! – засмеялся Пётр. – Морда как подушка, глаза не открывались… Хорошо мерину – он кастрированный! – подытожил он свои наблюдения.

– Я тоже пчёл люблю. Правда, мёд – больше! – вежливо засмеялся весёлый Полищук.

– Дуриком прикидывается. Мол, война всё спишет, – подумал уже без прежней злобы. – Ну что вот делать в такой ситуации? Рушить чужое счастье? И так всё – скоротечно!

И решил волну не гнать. Сделать вид, что ничего не было… Хотя бы – до поры.

В лагере я вымылся. Потом переоделся в чистое.

Прилёг на нары в палатке, закрыл глаза…

Сон не шёл. Вспоминал.

Вот он, последний мирный день…

Конец апреля. Канун праздников. Впереди лето… Кому охота трудиться? Но спешат люди привычно на работу, обозначая некую условную черту, за которой длинная череда застолий, отдыха.

«С утра выпил – весь день свободен». Хороший лозунг.

Вот и я везу в холщовой сумке на работу глиняную корчажку, завязанную плотно. В ней салат «Генеральский». С вечера жена выдумала сделать.

В отделе намечался междусобойчик, складчина, кто что придумает из домашних нехитрых разносолов, заготовок.

Вышел из троллейбуса. У киоска «Союзпечати» передо мной пара человек.

Центральные газеты я не покупал.

Уже в трамвае нашёл местечко, раскрыл «Новости Монголии». Её печатают, должно быть, на фронтовом ротапринте. Много пропусков, «очепяток», вспрыгивающих в середине слова заглавных букв, смысловых непонятностей и несуразиц.

Это всё станет предметом обсуждения на весёлом перекуре.

Разворот занят материалом о совместном проекте ленинградских архитекторов и монгольских строителей. Серьёзно рассматривается возможность изготовления железобетонных юрт. Пятиугольные панели привозятся с комбината, монтируются в степи, состыковываются и – готово! Живи, радуйся! Идёт активное обсуждение всех «за» и «против». Сторонников новаторского подхода – значительно больше.

Удивляюсь, смотрю в окно. Там унылая тоска промзоны, краны в порту, колченогие «Гансы» наклоняются в трюмы стрелами-клювами, ископаемыми птеродактилями склёвывают ненасытно пакеты груза. Корабли у причалов всплывают медленно, обнажают ватерлинии.

Нежилая окраина.

– Странно, – думаю я, – ведь вся прелесть юрты – в овечьей кошме. Лёгкая, тёплая, удобная при сборке и доставке. И скорпионы как чумы боятся запаха нестираной овечьей шерсти. Веками это всё проверялось – не просто так. Даже я это понимаю! Они что – под гипнозом?

Ещё раз перечитал некоторые места. В сумку газету положил, подремал немного.

На работу надо было к восьми, но я приезжал минут на пятнадцать раньше.

Толкались от безделья по отделу, часто выходили курить, женщины стол накрыли всякими вкусностями, принесёнными из дома.

Посуда разнокалиберная, уютно расставлена, будто на кухне в панельной многоэтажке присели. Если бы не рабочие столы – одна большая семья собралась праздновать.

Настроение приподнятое.

– Фирменный рецепт! – объявил я. – Героический салат под названием «Генеральский»!

– Ну-ка, ну-ка… – полюбопытствовали сотрудницы. Стали накладывать в блюдца, пробовать.

– У-у-у-у! Вкусненько-то как! И запах… пикантный такой.

Тут же кинулись записывать. Я диктовал, стараясь ничего не пропустить из того, что делал вчера под руководством жены.

– И всё поверху…

– Майонезом! – хором закричали сотрудницы, засмеялись.

– Маладца! Товарищи трудящие женщины! – похвалил я.

– Госсподи! – запричитала Оленёва Вера, – где же столько майонеза набраться?

– Как где? Где все – там и ты! В мага́зине! Зато остальные продукты – всегда под рукой.

– А яйца?

– О! Про яйца! Пока не забыл. Армянское радио спрашивают – что было раньше: курица или яйцо? – Паузу выдержал. – Раньше всё было, отвечает армянское радио!

Посмеялись.

– Всё бы ладно, да только вот – лучок… да редечка, – засомневалась Ванёва Нина.

– Значит, надо всем салат кушать, чтобы если целоваться, никому бы обидно не было! – засмеялся я.

Выпили за Первомай, который «шагает по планете», потом за все майские праздники. Сперва чохом, а уж потом по отдельности.

Потом пошли курить в конец коридора. Бесконечного, как пространство Соляриса.

Пару часов ещё чего-то поизображали для вида, телефонную трубку погрели в ладошках по очереди, и рванули к столу.

Тут уж всё пошло гораздо веселее. Разговоры, рассказы, кто где отдыхать планирует – кто на даче, кто в поход.

Женщины начали косточки перемывать ближним и дальним, про моду поговорили, кому какой удалось «достать» дефицит.

Недолго так время провели, стали на часы поглядывать.

К обеду пошёл перезвон с жёнами, друзьями, кто куда навострился с вечера на предстоящие выходные. Надо было с ними как-то определяться. Остались самые стойкие и те, кому спешить было некуда. Или незачем.

Домой мне идти не хотелось. Не оттого, что поругался с женой, а просто сама эта мысль была почему-то сегодня необъяснимо тягостной, мешала полностью сосредоточиться на застолье.

Машинально передвигался по отделу, что-то говорил и даже смеялся, но всё это было где-то на поверхности.

Приглашены были на вечер к тестю, обмыть его орден ВОВ второй степени и праздники майские – всё чохом.

– Вообще-то в идеале было бы ехать туда сразу с работы. К столу присесть, – подумал я, – потом покурить в растворённое окно третьего этажа мрачного сталинского дома на углу центральной улицы, посмотреть на крону векового дуба, на курчавые кулачки распускающихся листьев на фоне чёрного могучего ствола. Послушать рассказы тестя про войну.

Пытался жену уговорить, но она противилась. Это было важно для неё. Вот так – всем прийти, с алыми гвоздиками, радостно…

Если бы она знала, чем закончится этот мой подскок домой.

Тогда я рассчитал так, чтобы накоротке заскочить домой, переодеться и к застолью. Не толкаться бестолково на подхвате у жены, пока она перед зеркалом закончит «поиски лица».