Семейный позор - Шарль Эксбрайа

Женщины заговорщически улыбнулись Пэмпренетте, а та покраснела под белой накидкой.

- ...Освободившись от военной службы, мой сын Бруно займет среди нас достойное место... Но он хочет сначала обзавестись семьей. Ну, а я вовсе не против ранних браков, потому как при нашей неспокойной жизни лучше не терять времени даром... И потом, хоть Бруно и получил хорошее воспитание, сами знаете, как это бывает, а? Короче, не стоит играть с огнем... Так вот, Дьедоннэ Адоль и вы, Перрин, согласны ли вы отдать свою дочь Памелу в жены моему сыну Бруно?

Селестина опять разрыдалась, так что свекрови пришлось тихонько ее одернуть:

- Послушай, Селестина, и долго ты собираешься изображать фонтан? Ну скажи, на кой черт нам тут потоп?

Дьедоннэ Адоль от души наслаждался этой минутой. В кои-то веки он выступил на первый план, а Перрин волей-неволей пришлось предоставить слово супругу.

- Для нас с Перрин твое предложение - большая честь, Элуа. А дети так давно любят друг друга... так что я не вижу причин мешать их счастью. Короче, я согласен! А ты, Перрин?

Мадам Адоль глубоко вздохнула, и корсаж ее платья едва удержал могучую грудь.

- Пэмпренетта - наша единственная радость на этой земле, а потому вы, конечно, поймете, Элуа, что я должна хорошенько подумать, прежде чем с ней расстаться...

Маспи побледнел.

- Уж не считаете ли вы, случаем, мадам Адоль, что наш род недостаточно хорош для вашей крошки?

Всеобщее радостное возбуждение в мгновение ока сменилось тревогой. В воздухе запахло грозой.

- Не приписывайте мне того, чего я не говорила, Элуа! Как и мой Дьедоннэ, я бы только гордилась союзом, наших двух семей, но...

- Что "но"?

- Но ваш Бруно в свои двадцать два года еще ни разу не показал себя на деле. И прежде чем отдать ему свою дочь, я бы хотела выяснить, каким ремеслом он намерен заняться. Надеюсь, за это вы не станете меня упрекать?

Маспи считал себя человеком справедливым.

- Вы правы, Перрин... Но успокойтесь - как раз перед вашим приходом Бруно сказал мне, что наконец принял решение... Просто у мальчика позднее призвание, Перрин... А вы ведь знаете, что это дает далеко не худшие результаты?

- Согласна, Элуа... Ну, так какую стезю выбрал ваш Бруно?

Наступило глубокое молчание. Все ждали, что ответит молодой человек. Элуа, не выдержав, поторопил сына:

- Да ну же, Бруно! Ты что, не слышал?

- Слышал...

- Так расскажи нам, каковы твои намерения!

Старший сын Маспи понял, что теперь уже не отвертеться. Он встал и, выпрямившись во весь рост, спокойно заявил:

- Я буду работать.

- Ну, об этом мы уже и сами догадались. И что за специальность ты выбрал?

- Честную.

- Что?!

Восклицание Маспи куда больше напоминало возмущенный вопль, чем вопрос. А Бруно не замедлил воспользоваться наступившей паузой.

- Я иду служить в полицию, - добавил он.

У Пэмпренетты началась истерика. Ипполит ликовал. Фелиси пыталась привести в чувство потерявшую сознание мать. Остальные разразились криками, причитаниями, кто-то тщетно взывал к силам небесным, а дедушка Маспи требовал бутылку, уверяя, что если он сейчас не подкрепится, то после такого потрясения непременно отправится на тот свет. Элуа разорвал воротник, чувствуя, что вот-вот задохнется. Бруно снова сел. Сейчас он больше всего напоминал рыбака, неожиданно застигнутого приливом на одинокой скале. Наконец Элуа отдышался и стоя выпил два бокала кьянти. Однако прежде чем он успел открыть рот, Перрин крикнула:

- Раз такое дело, Элуа, сами понимаете, я оставлю дочь при себе!

- Да, я вас понимаю, Перрин...

Пэмпренетта вознамерилась было снова устроить истерику, но увесистая материнская оплеуха отбила у нее желание скандалить.

- Друзья мои...

Все замерли, искренне переживая за Маспи, на которого так несправедливо обрушилось несчастье.

- Того, что со мной сегодня случилось, я никак не заслужил...

Фонтан Богач дрожащим от волнения голосом поддержал друга:

- Нет, Элуа, конечно, не заслужил!

- Спасибо, Доминик... Мы воображаем, будто хорошо знаем своих детей... изо всех сил стараемся подавать им хороший пример, а потом в один прекрасный день обнаруживаем, что пригрели на груди змею!

Метафора произвела на всех сильное впечатление. А упомянутая змея упорно не поднимала глаз от пола.

- Только я думал, что смогу на старости лет спокойно отдохнуть - и вдруг моя жизнь летит к черту! А все из-за этого бандита, из-за этого негодяя! Ну, скажи, чудовище, где тебе вбили в голову такую мерзость? Может, в полку?

И тут, к величайшему ужасу этих мужчин и женщин, воспитанных в глубоком почтении к старшим, Бруно осмелился оскорбить отца:

- Я научился этому здесь!

Элуа хотел броситься на сына, но Шивр успел вовремя его удержать.

- Успокойся, коллега... успокойся... а то как бы тебе не натворить бед!

- Отпусти меня, Адольф! Я должен его прикончить! Этого требует моя честь! Он смеет говорить, негодяй, будто здесь...

- Да, именно так! Видя, что мои родители вечно сидят в тюрьме, что вы большую часть жизни проводите за решеткой, я решил избрать другой образ жизни. Потому как, хоть вы и разглагольствуете о свободе, на самом деле любой дворник свободнее вас! А я хочу, чтобы мои дети не стыдились своего отца! И в полицию иду, чтобы бороться с мужчинами и женщинами вроде вас, поскольку именно вы делаете несчастными собственных малышей! С самого рождения они обречены стать преступниками!

Доло пришлось помочь Шивру удерживать Элуа, а тот продолжал бесноваться:

- Отпустите меня, я его сейчас убью!

Фонтан Богач повернулся к Бруно.

- Ты нас оскорбляешь, мальчик... Сейчас я в вашем доме и потому не стану отвечать, но больше не желаю тебя видеть... С этой минуты ты для меня не существуешь.

- А если я замечу, что ты по-прежнему вертишься около моей дочери, будешь иметь дело со мной, легаш недоделанный! - добавила Перрин.

- А я-то думала... ты... меня... любишь... - рыдая, пробормотала Пэмпренетта.

- Как раз из любви к тебе, моя Пэмпренетта, я хочу стать порядочным человеком!

- Попробуй только сказать еще хоть слово этому выродку, Памела, и я собственными руками расшибу тебе голову! - снова вмешалась мадам Адоль.

Друзьям наконец удалось утихомирить Элуа, и он пообещал не трогать сына. Маспи лишь подошел к возмутителю спокойствия.

- Встать!

Бруно выполнил приказ.

- Ты не только обесчестил меня, равно как свою мать, брата, сестер и моих родителей, но еще и оскорбил моих друзей, моих давних испытанных коллег... Неужто у тебя ни к кому и ни к чему не осталось уважения, Бруно? Или ты прогнил до мозга костей? Но раз ты не боишься живых, может, хоть перед мертвыми станет стыдно?

Элуа схватил сына за плечо и в благоговейном молчании всех присутствующих подвел к висевшим на стене фотографиям.

- Вот твой прапрадед, Грасьен Маспи. Он умер на каторге в Тулоне... А вот это - его сын Модест. Он совершил ошибку, прикончив жандарма... слишком горячая кровь... и бедняга окончил дни свои на эшафоте... А это Оноре, мой дед... пятнадцать лет провел в Гвиане*, а его жена Николетта - двенадцать в тюрьме Экс-ан-Прованса... Вот твоя бабушка, мать Селестины, Прюданс Казаве... Она умерла в больнице тюрьмы Шав...

______________

* Во Французскую Гвиану ссылали каторжников. - Примеч. перев.

Элуа торжественно перечислял имена и сроки заключения тех, чьи фотографии украшали стену гостиной. Так Руи Гомес в знаменитой сцене рассказывал дону Карлосу о великих свершениях предков*.

______________

* Ш.Эксбрайя имеет в виду сцену из драмы Ф.Шиллера "Дон-Карлос". Примеч. перев.

- ...Твой дядя Пласид, мой родной брат... Насколько его знаю, услышав о твоем поведении, Пласид вполне способен устроить в Нимском централе голодовку, а ему сидеть там еще пять лет. Мой кузен Рафаэль Ано - в общей сложности провел в тюрьме двадцать пять лет, а потом еще отправился в ссылку... Максим Казаве, брат твоей матери и, стало быть, твой дядя... сейчас он в Бометт...

Элуа вдруг резко повернулся к сыну:

- А теперь посмей сказать мне в глаза, что ты собираешься предать всех, кого сейчас нет с нами!

- Просто я не желаю идти по их стопам и вечно чувствовать себя загнанной крысой! Может, вы и сумели уверовать, будто истинная свобода - в тюрьме, а по-моему, вы просто несчастные люди! Вы обманываете сами себя и слишком трусливы, чтобы открыто это признать! Да любой нищий счастливее вас! За всю жизнь вы не знали ни минуты покоя! Вы обкрадывали других и теперь бессовестно пользуетесь чужим добром, но каждую минуту дрожите, боясь услышать на лестнице своего дома шаги полицейских! Да-да, жалкие вы люди, и больше ничего...

Элуа Маспи, побледнев как полотно, указал сыну на дверь:

- Уходи! Ты мне больше не сын! Я отрекаюсь от тебя!

- Это вполне отвечает моим желаниям.

- Я проклинаю тебя!

- Ты? Когда человек живет вне закона, все его проклятия не стоят и ломаного гроша.