Огненный шар - Абрам Палей

Она пошла! И вместе с ней, дрогнув, пошла по кругу стрелка счетчика оборотов.

Турбина ускоряет ход. Она стремительно вращается, жужжа, как чудовищное насекомое. Счетчик показывает пять тысяч оборотов в минуту. Молчание нарушили возгласы восторга. Рошфор поискал глазами Жанну. Она была тут, рядом, и не отрываясь смотрела на турбину. Почувствовав его взгляд, Жанна обернулась. В ее глазах было столько сияния, что слова оказались лишними.

Турбина работала непрерывно, равномерно, давая изо дня в день, из часа в час, из секунды в секунду пятьдесят киловатт, как и было рассчитано. Примерно двадцать киловатт поглощали насосы. Оставалось около тридцати киловатт, обходившихся втрое дешевле, чем энергия, вырабатываемая электрической станцией. А ведь это почти кустарная установка! Энергия океанских станций будет еще дешевле.

Однажды, когда Рошфор находился один в турбинном зале и следил, не отрываясь, за работой турбины, вошел директор электрической станции. Худощавый, высокий, с тонкой изломанной линией губ, в строгом черном сюртуке, он походил скорее на теоретика-ученого, чем на инженера-практика. Дружески улыбаясь, он поздравил Рошфора с блестящей победой.

- У меня есть предложение, - добавил он.

Рошфор выжидательно посмотрел на него.

- Продавайте мне вашу энергию. Она войдет в общий баланс станции.

Он опять улыбнулся.

Рошфор был тронут: это был акт большой любезности. Его тридцать киловатт почти, ничего не составляли для станции. Он понял, что директор просто хочет подчеркнуть целесообразность его достижения.

Однако, правда, ведь станция на этом ничего не теряет и даже, хоть и немного, выигрывает, благодаря крайней дешевизне его энергии.

Он принял предложение с благодарностью. Договор был заключен.

Газеты опять заговорили о Рошфоре. Факты были неопровержимы. Небольшая, но вполне реальная турбина - это уже не лабораторная игрушка с тремя лампочками.

Но через несколько дней, в одной из крупнейших газет, отражавшей точку зрения промышленников, появилась большая, резко враждебная статья. Она подробно развивала уже высказывавшиеся раньше возражения. Автор не отрицал успеха Рошфора, но настаивал на том, что и пятидесятикиловаттная турбина - все та же лабораторная модель, лишь увеличенная в соответственное число раз. Он напоминал, что здесь соблюден только физический, но отнюдь не конструктивный принцип океанских станций. Температурный перепад достигается по горизонтальной, а не по вертикальной линии. Весьма сомнительна возможность постройки такой огромной трубы, какая понадобится для океанской станции. Ведь непосредственно у берегов вряд ли удастся найти требуемую глубину. Поэтому трубу придется спускать наклонно, и она получится длиной минимум в полтора километра. Если и удастся построить такое чудовище, то еще вопрос, можно ли будет его транспортировать на место и благополучно опустить. Скорее всего, труба сломается во время спуска и затонет. Если учесть ее колоссальную стоимость, то только сумасшедшие смогли бы решиться финансировать такое предприятие.

Но допустим, что все это пройдет благополучно.

Труба в полтора километра длиной и в несколько метров в поперечнике будет представлять огромную поверхность для разрушительных ударов воды и ветра. Ее погубит первый шторм, прилив или даже просто свежий ветер. Срок ее жизни нужно исчислять днями, если не часами. Миллионный капитал будет погребен на дне океана, как печальный памятник легкомысленного прожектерства.

И совсем бегло, в самом конце статьи, указывалось на то, что вся эта затея не нужна даже и том случае, если бы она была технически безукоризненна. Резкое увеличение количества дешевой энергии при нынешнем экономическом положении может, во-первых, вызвать усиление безработицы. Во-вторых, оно обесценит уже существующие электрические станции, убьет их конкуренцией и омертвит вложенные в них крупнейшие капиталы.

Это заключение, добавленное как бы между прочим, больше всего встревожило Рошфора. В нем угадывалась основная цель статьи.

Было яркое осеннее утро. Рошфор сидел в своем большом кабинете, залитом солнечным светом, который сияющими неровными полосами ложился на цветистый ковер, на огромный стол, на развернутый газетный лист.

Рошфор вздрогнул: кто-то чуть коснулся его плеча. Это была Жанна.

- Ну, что? - спросила она, бросив на него пытливый взгляд.

Удивительно было богатство интонаций в тихом голосе этой женщины. В ее вопросе Рошфор явственно слышал: "Какая-нибудь неприятность? Разве мало их у тебя было и разве ты не все их побеждал? Ну, расскажи, ведь я самый близкий твой друг".

Он протянул ей газету.

Она забралась с ногами на широкий диван и погрузилась в чтение. Солнечные лучи мешали ей читать, и она отодвинулась в самый угол.

Рошфор невольно залюбовался ею.

Яркая солнечная полоса легла на ее скромное темно-синее платье, перехваченное-широким кожаным поясом. Она читала молча, и лицо ее постепенно становилось сосредоточенным, почти строгим. На лбу образовались продольные морщинки, и резкие морщинки легли в уголках губ. Она показалась Рошфору утомленной, даже чуть постаревшей, озабоченной. Ему захотелось ободрить ее веселой шуткой. Но она уже прочла статью и вялым движением отложила газету на диван. Затем, в ответ на вопросительный взгляд мужа, расцвела своей обычной веселой улыбкой, смывшей следы усталости.

- Бывало хуже, милый! Разве ты не помнишь?

Нет, конечно, он помнит очень хорошо. И с этим препятствием он справится, как и со всеми предыдущими, - идея его безукоризненно правильна. Только придется взяться за осуществление ее иначе, чем делает большинство изобретателей.

- Именно?

Вопрос Жанны звучал строго по-деловому.

Лучше всего, как он это делал не раз, выступить самому в роли предпринимателя.

Она встала и, неслышно ступая по пушистому ковру, подошла, положила ему на плечо узкую руку.

- Это предприятие будет как будто много крупнее всех твоих предыдущих?

- Безусловно. Тебя это тревожит?

- Нет, милый. Вернее, это меня не тревожило бы... В случае неудачи у нас останется вполне достаточно средств.

- Почему ты думаешь о неудаче?

- Я не думаю. Но ведь она возможна?

- Конечно, все может случиться.

- И тогда?

- Я начну сначала.

- Я тебя полюбила и люблю за смелость, - сказала Жанна. - Если бы ты даже потерял все, у тебя останутся твоя голова и твои руки.

- Но все-таки, мне кажется, ты немного встревожена?

Она слегка прижалась к нему.

- За меня и за тебя я не тревожилась бы. Но...

- Так за кого же?

Он с изумлением и недоумением взглянул на нее.