Семья - Владимир Рублев

— Что за библиотечка?

— Кажется... собрание сочинений не то Чехова, не то еще кого-то. Ну, в общем это не имеет значенья... Мама дулась весь день, пока я не уговорила папу сделать надпись на книгах: «От папы и мамы».

— А ты принесла мне второй том Ожешко?

— Забыла, Галка, — ресницы прищуренных глаз Тамары виновато дрогнули. — Ты же знаешь, у меня все берут, кому не лень, самой и читать некогда, а когда кинешься почитать — нужной книги и нет, кто-то взял...

Валентин вздохнул, поднялся и, прихватив с собой раскрытую книгу, ушел на кухню.

Вскоре пришла Нина Павловна, и в квартире весь вечер не угасали разговоры, в них то и дело вплетался заразительный смех Тамары. В конце концов Валентин и Нина Павловна выбыли из компании: Нина Павловна стала делать что-то по хозяйству, а Валентин, усевшись недалеко от перешептывающихся девушек, опять принялся за книгу.

Кивнув в сторону Валентина, Тамара спросила у Галины:

— Что это он таким букой сидит? Занял бы нас разговорами, что ли.

— Пусть сидит... В армии хорошему тону в войну не обучали, — ответила Галина. Ей очень хотелось, чтоб он понравился Тамаре, и все же в душе остался какой-то неприятный осадок.

— А где же работать он будет? — шепотом допытывалась Тамара, и Галина мгновенно подумала, что вероятнее всего Валентин пойдет на шахту. Но сказать о том, что он будет простым горняком, Тамаре?!

— Н-не знаю, — покраснела еще больше Галина. — Может быть, в газете, если там штат неполный...

— О, в газете? — блеснула глазами Тамара. — Это интересно. А он специальное образование имеет? Нет? Могут ведь и не принять. Пусть идет учиться в горный техникум, к нам. Все-таки не простым забойщиком будет. Не хватало еще, чтобы ты вышла замуж за какого-то шахтеришку, фи... Смешно будет... Учительница и — забойщик... Да это же...

— Ладно, Томка... — перебила ее Галина. — В шахту он не пойдет, это ясно... — сказала она уверенно, твердо решив, что ни за что не пустит Валентина в шахту... Она, учительница, женой простого горняка не будет... И глупо подводить под это ее желание какую-то общественную базу, просто она знает, что никаких у них общих интересов тогда не найдется. Он будет приходить с работы, кушать, завалится спать, потом встанет — вялый, физически не способный к глубокой интеллектуальной жизни. Не таким ей представляется муж... Нет, нет, она не хочет жить этой жизнью, она знает, на чем основывается по-настоящему счастливая семейная жизнь, разве она мало об этом читала?

— И потом, Томка, мы ведь еще ничего не решили. Кто знает, что у него на уме.

Хотя и чувствовала Галина, что решительное объяснение где-то совсем близко, втайне она побаивалась: а вдруг все будет не так, как хотелось бы?.. Что тогда скажет Томка, да и многие другие?

— Ну уж, видно же... — протянула Тамара, метнув взгляд в сторону Валентина. — Влюблен по уши он, у меня глаз наметанный... Вот если ты...

— А как у вас с Аркадием? — уводя разговор в сторону, спросила Галина.

Тамара метнула взгляд в сторону Валентина, который, едва Галина назвала мужское имя, поднял голову от книги, но встретившись глазами с Тамарой, усмехнулся и сделал вид, что вновь углубился в чтение.

Девушки заговорили тише. Но вот громкий шепот вновь отвлек внимание Валентина. Тамара зашептала настолько отчетливо, что до него донеслось:

— Ты, Аркадий, говорю, еще мало меня знаешь... Если бы захотела... — И снова слышен приглушенный шепот, Валентин внушает себе, что ему неинтересно. Но самого очень интересует весь разговор девушек. «Ну, что мне до их разговора?» — почти рассердился на себя Валентин, но тут же настороженно замер.

— И в Ельное, говорят, будут направленья, — вполголоса говорила Тамара, зябко передернув плечами. — А там же умрешь от скуки. Лишь бы не туда, Галка, хоть табельщицей пойду, но останусь в городе.

Ельное, Ельное... С внезапной ясностью Валентин вспомнил: хмуро, почти зло смотрит на него Ефим, а шагах в трех пофыркивает готовое к отходу в Шахтинск грузовое такси.

5

Ефим, конечно, обиделся на Валентина.

Вечером, после отъезда Астанина, он усадил рядом с собой только что вернувшуюся с шахты Зину и силился втолковать ей:

— Ты думаешь, я его пригласил зачем? Вижу — э, меня не проведешь, я все вижу, — подвыпивший Ефим сделал попытку улыбнуться, — Валька Астанин — парень с башкой, мозга у него еще те... С таким свояком не пропадешь, если чуть что, а, Зинка?

— Не знаю... — отводя взгляд, пожала плечами Зина, а сама с тоской подумала: «Ну вот, отца пьяного выслушивай да поддакивай, а теперь еще один приехал».

— Ты знаешь! — миролюбиво продолжал Ефим. — А жених из него был бы... Медовый месяц сладко прошел бы...

— Ну тебя, — встала с лавки Зина: что-то тайное — ее, девичье — грубо задевал Ефим вот такими бесцеремонными словами. «Как ему не стыдно», — нахмурилась Зина и сказала:

— Пойду я, пол надо в сенках мыть.

— А, иди, — махнул рукой Ефим и потянулся к, стакану с брагой. — Все равно теперь. К учителке он укатил, горе луковое. Только как она его встретит, а? Вот где штука, если — от ворот поворот! А, Зинка?

Но Зины в комнате уже не было. Она, взяв ведра, торопливо пошла к водоразборной колонке. Шла и нет-нет да и вспоминался Валентин... Вот он, когда плясал, быстро глянул на нее, и как-то радостно захолонуло ее сердце... Отчего так? Может быть, оттого, что, как ей показалось, он ей подарил тогда жгучий и ласковый взгляд. А вот он в ее комнате... Нет, нет, об этом не надо: ведь он уехал, уехал навсегда к той, учителке, значит, все было случайно, все было просто так...

Зина идет торопливо, но еще быстрее бегут ее невеселые мысли. Так это неожиданное радостное проблеснуло, будто во сне, и вот — нет его. Почему же? Видно, так суждено... И все же — обидно.

6

А в это время домой пришел Никодим Власыч. Раздевшись и пройдя на кухню, увидел там пьяного Ефима, бессмысленно уставившегося на кружку с брагой.

— Все бражничаешь? — зло бросил он сыну, останавливаясь возле него. — О работе, видно, не помышляешь? Дружок-то твой, поди, уже хребтину гнет, а ты за отцовской спиной, как за каменной стеной.

Ефим устало поднял голову:

— Ха... За кои годы пришлось, и то выкорил.

Никодим Власыч сурово сдвинул брови:

— Молчать, щенок! Дармоедов и без тебя на белом свете хватает. Завтра же пойдешь устраиваться на шахту, — и хмуро огляделся. — Где это Зинка запропастилась? Зинка!

— За водой п-пошла, — заикаясь, ответил Ефим.

Строго держал детей Никодим Власыч: от одного его окрика начал трезветь Ефим.

— Так ты понял меня? — наливая в тарелку щей, бросил Никодим Власыч. — Завтра пойдешь на шахту. К главному инженеру Тачинскому, он сейчас заправляет всем на шахте. Попросишься в забой, навалоотбойщиком. Рабочие сейчас у нас нужны. Скажешь, что демобилизованный, сразу примут.

— Ладно... — нетвердо ответил Ефим и, видя, что гнев отца прошел, зачерпнул из кастрюли кружку браги. — Давай, батя, по одной, а?

— Наливай, — отходичво заметил Никодим Власыч, помешивая ложкой щи.

7

К утру ударил мороз. Порода, поступившая на-гора из шахты, чадила белым дымом и хрустко потрескивала. Крупные ее куски, с шумом устремляясь вниз по терриконику, словно хвостатые дымные кометы, зарывались у подножия в серый снег и шипели, мгновенно одеваясь в зернистый покров куржака.

Над поселком Ельное до полудня висела, чуть пониже верхушки террикона, рваная туманная дымка. В воздухе остро пахло горелым шлаком. К обеду холодное солнце высушило, наконец, молочные капли тумана, и тем яснее и контрастнее на чистом фоне неба курился шахтный террикон. И еще крепче потянуло с северо-востока стужей, еще натужнее загудели телефонные столбы.

«Ну и февраль»... — поморщился Тачинский, подходя к окну и потирая озябшие руки. Он только что пришел с территории шахты в свой кабинет: прибыли две врубовые машины, и главный инженер захотел присутствовать при их выгрузке. Машины оказались старые, уже изрядно поработавшие на других шахтах треста. Тачинский неприязненно подумал о начальнике шахты Худореве: к чему он дал согласие на их отгрузку? Старья в шахте и без того хоть отбавляй. Но потом со вздохом, не глядя, подписал накладную: Худорев знает, что делает, а он, Тачинский, еще, собственно, и не главный инженер, а временно исполняющий обязанности.

Оторвав Марка Александровича от дум, зазвонил телефон.

— Привет, милок! — услышал он в трубку сипловатый голос Худорева.

— Здравствуйте, Анатолий Федорович! — с деланной радостью произнес Тачинский: его просто коробило от этого добродушно-крестьянского словца «милок».

— Врубовки там, Марк Александрович, должны подать нам сегодня из Шахтинска, так ты...

— Уже сгрузили, Анатолий Федорович.

— Да, вот еще что... — уже веселее заговорил Худорев. — Там Корниенко намекал что-то о комбайне «Донбасс», так ты его не бери, пусть не присылает.