Выживает сильнейший - Джонатан Келлерман

– И начальство решило заменить двух детективов одним? Мне известны твои таланты, но...

– Да-да, я задал им тот же вопрос. Лейтенант только пожал плечами и спросил: "Как, Стерджис, разве ты не считаешь себя гением?" Не могу придумать ничего другого, кроме того, что израильтяне решили потихоньку убрать из нашей команды всех, кого считают ничтожествами, и не допустить утечки информации, которая подскажет какому-нибудь арабскому террористу идею открыть сезон охоты на детей других дипломатов. Относительно же того, почему выбор остановили на мне, – Майло пожал плечами, – скажу только, что, возможно, начальство вспомнило о деле Дивэна.

– Другими словами, ты обязан размотать все быстро и без лишнего шума. Ответственная миссия.

– От нее разит безысходностью, Алекс. Такое чувство, что кто-то просто подставил меня. Уж слишком много улыбок расточал лейтенант. – Майло принялся барабанить пальцами по картонной коробке.

Я раскрыл новую папку. Страница за страницей шли протоколы опросов членов семьи, школьных учителей. Полицейская поэма в прозе. Выплеснутая на бумагу человеческая боль без намека на сколь-нибудь стоящую информацию. Папка отправилась в коробку.

– Так, – буркнул Майло, – что еще мы имеем?

– Методичный, последовательный и трусливый. Может принадлежать к типу тех, кто предпочитает действовать на природе. Физически крепок. Возможно, был в детстве надоедливым ребенком, склонным к подглядыванию, с одной стороны, и выставлению себя напоказ – с другой. Достаточно умен, чтобы выждать, выбирая жертву, и затем замести за собой следы. Не исключено, что в повседневной жизни – педант. Насиловать жертву не захотел, ощущение опасности и погони было, видимо, для него более приятным. Главное – выследить дичь и загнать ее в угол.

Отыскать самого слабого в стаде...

– Не могу понять одного, – продолжал рассуждать я, – если он и в самом деле сознательно выбрал Айрит – то почему именно ее? Из всех детишек ее одну?

– Хороший вопрос.

– Тебе не кажется, что это может быть как-то связано с должностью ее отца?

– Отец утверждает, что нет. Если бы подоплека была политической, израильтяне приняли бы меры личной безопасности.

– Как дочь дипломата, обучалась ли Айрит каким-нибудь приемам самозащита? А может, особенности развития сделали девочку более легковерной и наивной, чем следовало быть ребенку ее возраста?

– Горобич сказал, что спрашивал ее отца об этом, но тот только отмахнулся от него, подчеркнув: убийство никак не связано с внутренним миром его дочери. Еще он заметил, что Лос-Анджелес – это дырка в заднице человечества, где полно маньяков и никто не может чувствовать себя в безопасности.

– И никого от этих слов не передернуло – как же, важная птица.

– Да, к тому же Горобич и Рамос фактически были согласны с ним. Как-то не походило, чтобы все дело упиралось в девочку. Скорее, какой-то долбаный извращенец сидел в кустах в ожидании любой маленькой и беззащитной жертвы. Как ты сам заметил, ему захотелось поиграть. Все было как бы понарошку. Господи, как я его ненавижу.

Майло заходил по кухне, раскрыл холодильник, заглянул в него, хлопнул дверцей и уставился в окно.

– С родителями ее ты виделся? – спросил я.

– Звонил. Отец обещал сообщить, когда сможет встретиться.

– Три месяца без каких-либо известий. Их скорбь легко могла уже перейти в ярость. Разговор с ними предстоит тяжелый.

– Да, – согласился Майло. – Но до этого время еще есть. А вот деревья лишены нервов, так почему бы нам не съездить на место?

Глава 4

Нам потребовалось менее получаса, чтобы, свернув с бульвара Сансет направо и оставив сбоку Пасифик-Палисейдс, добраться до парка. Никаких табличек или рекламных щитов – люди, которые уважают и любят природу, не станут портить ее приметами цивилизации.

Небольшая улочка, застроенная средних размеров особняками в стиле ранчо, незаметно влилась в сужавшееся шоссе. Жесткие, как щетки, ветви густого кустарника непременно оставили бы на бортах школьного автобуса свои отметины.

Выкрашенные в горчично-желтый цвет металлические ворота были закрыты на задвижку, но не заперты. Первое увиденное нами объявление оповещало посетителей о времени доступа в парк. До открытия оставался еще час. Я выбрался из нашей машины, на которой не было номерного знака, распахнул ворота, и мы въехали на территорию. Кустарник вдоль извилистой дороги сменился хвойными деревьями: сосны, кедры, кипарисы. Они росли так тесно, что образовывали настоящую стену – рельефную, темно-зеленую, почти черную. За ней могло скрываться что угодно.

Асфальт внезапно кончился, и машина въехала на довольно просторную поляну, напоминавшую по форме ложку. Земля, расчерченная запылившимися белыми линиями, поделена на одинаковые прямоугольники – стоянка. Майло заглушил мотор. Ближе к лесу тянулась полоса высохшей, вытоптанной травы футов десять шириной, на которой стояли три шатких складных столика, газонокосилка и несколько набитых, по-видимому, травой и мусором глянцево-черных пластиковых мешков. Дальше начиналась чаща.

Следом за Майло я направился к вкопанному у начала размокшей от росы тропинки шесту с двумя расположенными одна под другой табличками. Надпись на верхней гласила: ПРИРОДНЫЙ ПАРК. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СХОДИТЕ С ТРОПЫ. Стрелка указывала налево. Нижняя, разрисованная от руки различными по форме листьями, дикими ягодами, белками, зайцами и прочей мелкой лесной живностью, предупреждала о том, что с началом весны, когда дни становятся все длиннее и жарче, из своих нор выползают на поверхность ядовитые гады.

Мы зашагали вниз по спускавшейся длинными ступенями вдоль пологого склона тропинке. Вскоре в стороны от нее побежали другие, часто едва приметные дорожки. Сквозь густую зелень лишь местами падал на землю луч солнца.

На ходу мы оба молчали. Я продолжал строить свои теории, и Майло, судя по выражению его лица, был занят тем же. Минут через десять он свернул с тропы и углубился в лес. Аромат хвои усилился, напомнив своей резкостью пронзительный запах из аэрозольного баллончика с освежителем воздуха. Землю под ногами покрывал слой иголок, то и дело приходилось наступать на шишки.

Прошло довольно много времени, прежде чем Майло подошел к небольшой и ничем особо не примечательной полянке. Точнее, не полянке даже, а какой-то прогалине меж огромных, с потрескавшейся корой стволов старых сосен, выстроившихся подобно колоннаде греческого храма. Впечатление было такое, что находишься в помещении. Комната под открытым небом.

Крипта для жертвоприношений.

Чертог смерти... Я произнес эти слова вслух, но Майло на них никак не отозвался.

Издалека доносилось пение птиц и жужжание насекомых. Деревья, только стволы деревьев вокруг, за которыми ничего не видно, ни дорог, ни тропинок.

Большим пальцем Майло ткнул куда-то за плечо.

– Чаща заканчивается метрах в трехстах отсюда. Потом начинается пустошь с дорогами, за ней горы и опять дороги. Некоторые из них выходят на шоссе, но большинство обрывается тупиками. Вчера я тут все облазил, на машине и пешком, но не заметил ничего интересного за исключением белок да пары крупных ястребов. Они кругами парили в вышине, и я еще подумал, что они высмотрели какую-нибудь поживу, но ошибся. Там тоже было пусто. Других хищников тут нет.

Я обернулся. За густой растительностью ни намека на просвет.

– Как поступили с телом девочки?

– Доставили самолетом в Израиль и похоронили. Летала вся семья. Пробыли там с неделю, затем вернулись.

– По еврейским обрядам траур длится неделю.

Он вопросительно поднял брови.

– Когда-то работал в отделении раковых больных, – пояснил я.

Майло зашагал по прогалине, его фигура казалась несоразмерно огромной в тесном замкнутом пространстве.

– Тихое местечко, – заметал я. – Всего миля от автобуса, и так уединенно. Он наверняка хорошо знал окрестности.

– Беда в том, что это не сужает круг поисков. Здесь вечно полно народу.

– Но в тот день, к сожалению, поблизости не случилось ни души. Хотя, с другой стороны, может, кто-то и был.

– Что ты имеешь в виду? – Майло остановился.

– Молчание прессы. Кому известно, что именно нас здесь интересует?

Он задумался.

– Нужно посоветоваться с родителями. Только, боюсь, все равно поздно.

– Может, тебе удастся склонить их к компромиссу, Майло. Пусть газеты сообщат об убийстве, не называя имени жертвы. В общем-то, шансов мало, я согласен.

Майло пнул ногой ствол, забормотал что-то и вновь принялся мерять шагами землю.

– Что-нибудь еще у тебя есть?

Я качнул головой, и мы тронулись в обратный путь. Вдоль стоянки, толкая перед собой стрекочущую газонокосилку, расхаживал темнокожий мужчина в комбинезоне цвета хаки. Он бросил на нас мимолетный взгляд и продолжал заниматься своим делом. Лицо его было скрыто под длинным козырьком бейсбольной шапочки.