Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен

— Извини, Моене, — прервал он ее наконец. Просто не мог больше выслушивать ее самодовольную болтовню, — но я что-то не припомню, чтобы я просил передать это дело мне. Разве не так?..

— Ты там был, — резко ответила она, — вчера вечером.

— Меня вызвали туда. В качестве свидетеля.

— Дело заинтересовало тебя настолько, что во время прекрасного отчета инспектора Трульсена ты даже начал задавать довольно скользкие вопросы.

— Да просто в голову пришло кое-что, только и всего.

— Если у тебя нет прямых и ясных доказательств того, что это происшествие — не несчастный случай и последовавшее за ним самоубийство, я просила бы тебя в дальнейшем не позволять, чтобы такое вдруг «приходило в голову», как ты выражаешься. Подобные идеи не помогут ни следствию, ни умершим и не украсят память о них. Тебе ясно?

— Вполне. — Сейчас ему хотелось лишь быстрее выйти из этого кабинета, где каждое его слово, каждое движение вызывало неприятие не только начальника участка, но и — по крайней мере, так ему казалось — ее бульдога, который укоризненно смотрел на него с фотографии в серебряной рамке на столе.

— Еще один момент. — Она ничем не погнушается, лишь бы убедиться, что он сдался. Итак, прощальный залп: — Тот покойник.

— Да?

— Тебе позвонили в пятницу утром?

— У меня был выходной. И мне сообщили, что место охраняется… — Ему хотелось добавить, что если уж тело пролежало под снегом всю зиму, то ничего с ним не случится, если оно полежит там еще пару дней. Однако он благоразумно промолчал.

— Если в нашем округе обнаружен покойник, то к этому нельзя относиться легкомысленно, Валманн.

— Конечно, нельзя.

— В таких случаях наше легкомыслие выглядит недостойно.

— Да…

— Поэтому я надеюсь, что в дальнейшем ты сосредоточишься на этом деле.

— Хорошо. Еще что-то?

— Это все, — ответила Моене, и внимание ее переключилось на стопку бумаг, лежавшую на столе. Он готов был поклясться, что она обменялись быстрым понимающим взглядом с бульдогом: «Пианино… Еще чего не хватало!»

6

— В течение восемнадцати лет был представителем партии правых в муниципалитете. Капитан команды «Львы». Учредитель профсоюза. Зимой и летом принимал самое активное участие в любительских спортивных соревнованиях. Четырнадцать кубков…

Стоя у плиты, Анита Хегг попробовала на вкус соус на основе красного вина. Филе в кастрюле уже покрылось темной корочкой, и теперь ему требовалось еще минут двадцать в духовке, чтобы дойти до полной готовности. Грибное соте с бобами и картофелем тоже было почти готово. Вот-вот и субботний ужин будет на столе. Она склонилась над плитой и еще раз попробовала еду:

— Еще чуть посолить? Что скажешь?

Взяв ложку, он притронулся к ней языком.

— Тебе решать, ты тут главная… — Валманн три года питался кебабами и горячими лепешками в самых многолюдных забегаловках Хамара, и из-за этого его вкусовые ощущения притупились, как он боялся, навсегда.

Она снова зачерпнула ложкой соус.

— Посолю-ка я еще.

— Ты становишься настоящим профессионалом. — Он стоял настолько близко, насколько мог, чтобы ее это не отвлекало.

— Я просто поняла, что это, оказывается, довольно занятно, — сказала она. — Черт! — Соус капнул на ее белый свитер.

— Настоящему повару всегда нужен настоящий фартук…

— Фартук… — скривилась она, оттирая пятно.

— Что, уже отказываешься от своих слов?

— Отказываюсь быть домохозяйкой. Ты знаешь, ведь когда мне было семнадцать и я сказала, что хочу работать в полиции, мой отец собрался отправить меня на курсы домохозяек. Ему как-то не пришло в голову, что последние курсы домохозяек закрылись еще до моего рождения.

Этого он не знал. Он многого не знал о ней.

И наоборот.

Они сближались медленно. Решение съехаться далось им обоим нелегко. Она помнила свой прежний неудачный опыт. Он раньше был женат, его брак длился долго и счастливо, но три года назад его жена умерла от рака. Аните было тридцать, ему — сорок три. Сейчас они вместе осваивали новые условия жизни практически с осторожностью антропологов, охваченные влюбленностью и полностью поглощенные друг другом. Может статься, даже излишне поглощенные, думал он иногда. Может статься, с излишней осторожностью. И то, что родом он был из Хедмарка, и болезненный уход Бет — все это заставляло его скептически относиться к счастью, которое когда-то казалось столь бескрайним и ощутимым.

— Я говорю… — она вновь вернулась к перечислению достоинств семейства Хаммерсенг, — что тут не хватает только Королевской золотой медали за заслуги.

— Наверняка лежит где-нибудь в ящике.

— А она: преподаватель музыки, организатор и участник концертов и к тому же брала на себя благотворительные мероприятия, председательствовала в благотворительном обществе — и все это вплоть до той поры, пока ей не стало совсем трудно выходить за пределы дома… Я ничего не упустила?

— Навещала больных и оказывала им помощь на дому, — добавил он, — и не забудь еще общество защиты животных…

— А у них самих были животные?

— Нет, насколько я знаю.

— И пианино тоже не было, несмотря на всю любовь к музыке.

— Во всяком случае, в последнее время не было.

— Занятно это, про пианино… — Она выключила конфорку под кастрюлькой с соусом.

— Думаю, Трульсен с тобой не согласился бы.

— Я о том, что ты спустя столько лет точно помнишь, где оно стояло… Вообще-то, я туда потом вернулась и проверила — на полу остались отметины, как раз между окнами. Старые инструменты тяжелые. Ты, должно быть, много времени проводил в их доме. Вы очень дружили с их сыном?

— Поставь-ка мясо в духовку, — скомандовал он, — этот кусок обошелся мне в двести двадцать крон. И я хочу, чтобы он того действительно стоил!

— Чтобы испортить кусок филе, — мягко возразила она, — достаточно лишь передержать его в духовке.

Моя мать считала по-другому, хотел парировать он, но смолчал. Мать бросила их с отцом, когда ему было одиннадцать лет. В последний раз они общались восемь лет назад. Она не приехала даже на похороны Бет.

— Я как вспомню о них… Как они лежат там… Такие разбитые! Эти замечательные люди…

Он обнял ее за талию и уткнулся носом ей в шею:

— Ну, где еда? Я есть хочу!

— Конечно, могло так получиться, что она упала с лестницы случайно, но чтобы такой человек, как он, просто пошел и застрелился…

— Это был шок, — сказал он, просто чтобы сказать что-то. Ему не хотелось продолжать этот разговор. Как раз сейчас он не желал вдаваться в подробности. Ему требовалось время, чтобы обдумать кое-что самостоятельно. — Мгновенная паника, ему показалось, что жить без нее невозможно. Они ведь долгие годы…

— Это любовь, — прошептала она, поворачиваясь к нему лицом.

— Такая сильная, что до смерти… — пробормотал он, еще крепче обнимая ее.

7

До избушки можно было проехать на машине. Труп лежал под осыпью, всего пару сотен метров вниз, там, где лес резко спускался к каменистому берегу Мьёсы. Его обнаружили туристы, семья, выехавшая на пикник. Обнаружили то, что от него осталось. Непогода и ветер, снег и движение грунта, и к тому же лесные «осквернители могил» — как пернатые, так и четвероногие, — из-за всего этого пиршества смерти останки были разбросаны по окрестностям и скрыты. У Валманна перед глазами все еще стояло происшествие на вилле Скугли, поэтому он сразу отметил разницу: там тела лежали, словно использованный театральный реквизит, будто завершая Оперу Смерти. Здесь же останки словно стали частью окружающей среды: разбросанные по лесу, они напоминали небольшие кучки сушняка, почему-то укрытые истлевшими лохмотьями. Даже череп, найденный на маленьком плато, покрытом изморозью, там, куда ветви сосен не пропускали солнечный свет, приобрел какую-то мирную геометрическую форму и стал похож на округлый камень, спрятавшийся среди других обточенных ледником камней. Полиция обнесла территорию, где было обнаружено тело, лентой. Очевидно, чтобы восстановить скелет, придется расширить район поисков. Долбаная работа, подумал Валманн, но от нее никуда не денешься, во всяком случае, пока остатки одежды не помогут установить личность умершего.

— Может, это грибник? Поскользнулся и свалился вниз… — спросил он с надеждой. Слова немного успокоили его, они приближали его к действительности и отгоняли видения.

Стоявший рядом полицейский посмотрел на него:

— Возможно. Но одежда на нем не для прогулок. И корзинки мы не нашли.

Ну конечно, корзинка. Отличительный знак всех грибников — ни ее, ни широкого ножа не нашли, а ведь лишь безмозглые любители срывают грибы руками и складывают в полиэтиленовый пакет.