Билет в ад - Лоран Ботти

— Если верить полному досье, которое я передам тебе через минуту, у нашего друга рыльце в пушку, — сообщил Рулен. — Правда, до какой степени он влип и во что именно — об этом история пока умалчивает. — Кажется, комиссар собирался снова засмеяться своим грубым смехом, но передумал и в заключение лишь добавил: — Во всяком случае, это очень серьезно.

Теперь Тома в общих чертах представлял себе расклад. Если расследование пройдет как надо, они смогут не только прищучить Тевеннена, но и предъявить официальное обвинение Вдове. К тому же для репутации ГИС будет полезно, если они смогут отыскать паршивую овцу в своем стаде, вместо того чтобы трепать нервы коллегам из-за проблем, не стоящих выеденного яйца.

Рулен подался ближе к подчиненному, склонившись над столом. Вся веселость комиссара в одно мгновение исчезла.

— Ты можешь взять в помощники кого захочешь, ты можешь действовать по своему усмотрению, — но мне нужен этот тип! И она тоже, если представится возможность прихватить и ее, хотя, конечно, в первую очередь ты должен сконцентрироваться на нем. Тебе передадут все нужные данные из отделов по борьбе с бандитизмом и наркотиками. Словом, ты получаешь карт-бланш. И не питай особых иллюзий. Когда ты все прочтешь, сам увидишь: речь уже не о том, увяз ли у птички коготок, а о том, не утонула ли она в болоте целиком.

Тома Миньоль понимал, что это расследование — серьезный шаг в его пока еще недолгой служебной карьере.

4

…2…7…14…17…35…

…3…6…

…нужно уезжать… быстро…

…найду решение… обещаю тебе…

…то, что я делаю для этих сук…

…все эти деньги…

…они за нами наблюдают…

…они сейчас явятся, они уже в пути…

…верни мне моего сына!..

…ааа…

…аааааа!..

Давид с криком вырвался из глубин сна, постепенно превращавшегося в кошмар, и какое-то время лежал неподвижно, оглушенный, растерянный, дрожащий как в лихорадке. Сбившиеся простыни спеленали тело, словно гигантская паутина. Он поморгал, перевел дыхание, стряхнул с себя недавний ужас… и почти сразу же осознал не менее ужасную реальность.

Он был у себя в комнате. У кровати горел ночник — мама оставила его включенным, когда ушла.

Когда он очнулся здесь в первый раз, придя в себя после обморока, она сидела рядом с ним. Глаза у нее распухли от слез, на скуле был синяк, но она не обращала на это внимания, охваченная тревогой за сына. Сейчас она, должно быть, спала, наглотавшись снотворного — иначе она не засыпала, — и Серж храпел рядом с ней. И Давид чувствовал себя одиноким — наедине со своими кошмарами и своими вопросами, в полной тишине зябкой зимней ночи городского предместья.

Он отбросил одеяло и, дрожа, сел на край кровати. Он знал, что приснившийся недавно сон был не совсем обычным. Образы были слишком реальными, слишком насыщенными и в то же время слишком бессвязными, не подчиняющимися текучей линейной логике сновидений. Нет, его сознание снова посылало ему сигналы из будущего, перемешанные с обрывками прошлого. Ничего приятного в этом не было. И однако…

Он встал и подошел к письменному столу, сидя за которым обычно притворялся, что делает домашнюю работу. Взял листок бумаги и аккуратно записал на нем ряд цифр. Две последние обвел контуром, напоминающим звезду.

Пригодится ли это ему когда-нибудь?

Он пока не знал.

Давид вздохнул. Теперь какое-то время не удастся заснуть. Он достал из школьного портфеля игровую приставку PSP, с которой никогда не расставался. Гаджет был для него чем-то вроде домашнего зверька. Давид всегда мечтал о собаке, которая могла бы стать ему товарищем для игр — он очень страдал от одиночества (однако он не хотел младшего брата или сестру: мысль о том, чтобы породниться с Сержем, пусть даже таким косвенным образом, была ему отвратительна).

Затем вынул из бокового отделения портфеля USD-диск с фильмом «Рататуй», который дал ему посмотреть Тео Богран. У мамы хватило денег только на приставку, на диски с фильмами и видеоиграми — уже нет, так что ими снабжал его Тео, школьный приятель (сам он имел все, о чем, по мнению Давида, мечтает каждый ребенок: iPod, крутой мобильник, PSP, само собой, плюс целую кучу видеоигр и фильмов). В обмен на это Давид давал ему списывать домашние задания; таким образом, деловые отношения были взаимовыгодными и сильно облегчали жизнь обоим.

Давид почувствовал, что хочет пить. Он немного поколебался перед тем, как выйти из комнаты — своего единственного владения, своего убежища. Остальная часть дома была вражеской территорией. За последние месяцы это ощущение обострилось до крайности: Давиду постоянно казалось, что за ним наблюдают. Но это, конечно, была иллюзия — просто во всем доме ощущалось присутствие Сержа. Даже когда его самого не было, здесь как будто незримо присутствовал его призрак.

Давид приоткрыл дверь и прислушался. Издалека доносился храп. Серж спал — значит, путь был свободен.

Он на цыпочках прошел по коридору и спустился на первый этаж, в кухню. Как только он вошел, его молнией пронзило недавнее воспоминание: его мать, скорчившись, лежит на полу…

Давид встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от ужасного видения, и взял из холодильника бутылку кока-колы. Пока он пил, он повторял про себя семь цифр, которые недавно записал на листке бумаги. Счастливый билет, с которым можно было осуществить любую мечту… последняя надежда, за которую он продолжал цепляться, даже вопреки самому себе…

Но какую цену придется заплатить за эту надежду? «Воспоминания о будущем», которые приходили к нему во сне, были еще более смутными и бессвязными, чем те, что порой мелькали днем, во время бодрствования. Но никогда еще они не были настолько отчетливыми, как сегодня.

Обычно, когда события из будущего возникали в его сознании — как правило, внезапно и порой в самых неподходящих ситуациях, — это всегда выглядело одинаково: картина была слегка размытой, словно контуры предметов стерлись от времени, зато краски, звуки и запахи воспринимались четко. Однако Давид никогда не пользовался плодами своего таланта и тем более не пытался развивать его. Быть в состоянии каждый раз предвидеть, что, например, Лулу позвонит через несколько минут, не представляло для него никакого интереса и казалось лишь бесполезным напряжением мозгов.

К тому же он понимал, что не в силах контролировать механизм видений. Например, он не смог «увидеть» несчастный случай, произошедший год назад: ухаживая за растениями в небольшом школьном садике, он случайно упал и сильно разбил лицо о металлическое ограждение.

Единственной способностью, которую Давид использовал постоянно и с большой охотой, была его исключительная память, позволяющая сохранять всю информацию из учебников без малейших усилий. Правда, ему все время приходилось нарочно делать ошибки на контрольных, поскольку мама повторяла ему десятки, сотни раз: «Пусть это будет наш с тобой секрет… только наш, и больше ничей!»

«Почему?» — недоумевал он поначалу, когда они только-только открыли это его «отличие». Ответ пришел довольно быстро. В тот день, когда школьная учительница, мадам Дюмон, ужасная старая дева, морально искалечившая несколько поколений учеников и считающая главной своей миссией вдолбить им головы, что жизнь состоит из правил, которые нужно соблюдать, и запретов, которые нельзя нарушать, — так вот, когда мадам Дюмон собиралась раздать проверенные накануне контрольные. В своей отличной оценке Давид был уверен на все сто, поэтому не мог понять, почему она написала на его работе красными чернилами: «НЕЛЬЗЯ СПИСЫВАТЬ С УЧЕБНИКА!», словно для вящего назидания трижды подчеркнув эту надпись, — и поставила нулевой балл. Он с искренним недоумением спросил у нее об этом — примерно за час до того, как контрольные были розданы.

Мадам Дюмон долго смотрела на него из-под своей похожей на башню укладки седых волос, подкрашенных сиреневой краской, — вначале с подозрением (как мелкий паршивец мог узнать?..), потом с ужасом.

Целый год она его избегала — уклонялась от его взгляда, вздрагивала всякий раз, когда он обращался к ней с вопросом.

Впрочем, за каждую работу она теперь неизменно ставила ему высшие баллы, а общение с ним свела к минимуму — до такой степени, что это заметила директриса школы и пригласила ее к себе в кабинет, чтобы сделать соответствующее внушение. Ко всеобщему удивлению, вскоре после этой беседы мадам Дюмон уволилась с работы по состоянию здоровья. Сама директриса, кстати сказать, тоже порой невольно вздрагивала, встретившись взглядом с необычным учеником где-нибудь в школьных коридорах.

После этого случая — и некоторых других, менее значительных, — Давид сделал следующие выводы: