Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава - Сергей Цветков

Но со смертью вещего князя действительная власть Олега II в Русской/Киевской земле становилась все более эфемерной, а возглавляемая им держава «светлых князей» неуклонно превращалась в политический призрак, государственную фикцию. И эти политические изменения раньше всех и наиболее остро почувствовали в Киеве.

Князь Игорь и его родичи

 Княжеский род Русской/Киевской земли нельзя было причислить к старинным владетельным родам. Ко времени рождения Игоря, то есть в начале 920-х гг., ему, как и всей Русской/ Киевской земле, по-видимому, едва насчитывалось полсотни лет.

Смерть вещего князя способствовала оживлению в Киеве сепаратистских настроений. Очевидно, с приходом к власти Олега II и началось стремительное возвышение одной из ветвей владетельного «русского рода» города Киева, главой которого стал малолетний Игорь. К этому располагал сам принцип отношений центра и окраин в державе «светлых князей», устроенной, по всей видимости, по образцу Великой Моравии, которая «не пошла далее установления экзархических (административно-территориальных) даней и определенной зависимости местных князей, причем в захваченных землях размещались моравские гарнизоны, назначались князья-наместники, а с местного населения взымалась дань. До полной узурпации земельной собственности, до насаждения собственно моравских порядков в захваченных землях дело не дошло...»[33].

Отношения «светлого князя» с киевской аристократией были, по-видимому, сложными. Хотя Олег II, кажется, не посягал открыто на права Игоря, однако мотив соперничества в их взаимоотношениях постоянно присутствовал. По моравским известиям, вступивший на престол Игорь опасался, чтобы народ не избрал Олега II киевским князем «во имя великих заслуг» его подлинного или мнимого отца — вещего Олега[34].

К тому времени великокняжеский «русский род» — совокупный владелец Русской/Киевской земли — был уже довольно многочисленным и разветвленным кланом. Как явствует из договора 944 г. с греками, помимо Игоревой семьи (жены Ольги и сына Святослава), к родичам киевского князя принадлежали: два Игоревых племянника («нетия») — Игорь и Акун (последний, вероятно, был двоюродным племянником великого князя, поскольку в тексте договора его имя стоит не рядом с первым племянником, а намного ниже), а также некие Володислав, Предслав[35], Турд/Турдуви, Фаст, Сфирька/Сфирн, Тудко/Тудок, Евлиск/Влиск, Воик, Аминод/Аминд, Берн, Гунар(ь), Алдан, Клек, Етон, Гуд(ы), Туад, Ут, Сфандра, жена Улебова, и, видимо, сам Улеб[36].

Их принадлежность к одному с Игорем княжескому роду (хотя не исключено, что кто-то мог принадлежать и к Ольгиной родне), по разным степеням и линиям, мужским и женским, подкрепляется следующими соображениями. Во-первых, все они выступают субъектами договора с «русской» стороны, тогда как, например, известный по летописи воевода Игоря Свенгельд там даже не упомянут. Следовательно, их участие в заключении договора было обусловлено не служебными, а родственными отношениями с Игорем[37]. На то же обстоятельство вполне определенно указывает присутствие в перечне этих лиц Игоревых племянников, причем если первый из них — тезка князя — назван сразу после княгини Ольги, то Акун «затерялся» среди прочих имен — ясное свидетельство того, что некоторые из этих людей превосходили его старшинством в роду.

 Во-вторых, интересующие нас лица, подобно Игорю и членам его семьи, представлены в договоре своими собственными послами, что делает их в известной степени равноправными — по отношению к княжеской семье — участниками соглашения.

И наконец, в-третьих, следует обратить внимание на то, в каких словах Константин Багрянородный описывает княжеское полюдье в Русской земле времен князя Игоря: «Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их [росов] архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия...» («Об управлении империей»). Здесь весьма примечательно множественное число, употребленное по отношению к правителям Руси — «архонты», между тем как в начале этой главы своего сочинения Константин называет верховным «архонтом Росии» одного человека — Игоря. Не приходится сомневаться, что «архонты», отправлявшиеся каждую осень в полюдье вместе с князем Игорем, — это те же самые люди, чьи имена сохранил договор 944 г. Важно, что, в отличие от «светлых князей» в 911 г., которые сидели в своих «градах», «архонты Росии», по свидетельству Константина, обитали в Киеве, вместе с Игорем.

В наиболее исправных летописных текстах договора эти люди названы боярами («великий князь Игорь и его бояре...»; «великий князь русский и боляре его...»). Правда, в ряде древнерусских памятников наблюдается терминологическая путаница, когда одни и те же лица называются то боярами, то князьями попеременно. Это объясняется множественным значением термина князь у славян. Одно из них, древнейшее, имело отношение к знатности, родовитости. Филологам известны верхнелужицкое knez — «господин» и словацкий архаизм, сохранившийся лишь в женском роде: knahyna, «княгиня» — «вельможная, благородная»[38]. В этом архаическом значении («благородный вельможа», «старейшина») князь в X в. действительно иногда являлся синонимом боярина. Другое, более позднее, значение термина «князь» было связано с верховной властью — «повелитель народа, государства». Не позже середины IX в. оно возобладало над первым, превратив родоплеменной термин «князь» в титул, который за границами славянского мира переводили как «правитель», «суверен», «независимый государь» — «реке» (rex), «дукс» (dux), «архонт», «малик» и т. п.

Вместе с тем родственная близость к князю у славян еще не обеспечивала права на княжеский титул. Член княжеского рода становился князем (политической фигурой) только после того, как садился княжить в «стольном» городе. Город и княжеский титул не существовали отдельно один от другого. Нельзя было быть князем «вообще», но лишь — князем киевским, князем черниговским, князем смоленским и т. д. Родственники Игоря не могли носить княжеский титул уже в силу того, что сидели вместе с ним в Киеве «на едином хлебе» (показание Константина Багрянородного об «архонтах Росии»), как в старину было в обычае и у других славянских народов, например в семьях чешских и польских князей[39]. Потому-то, несмотря на близость вышеназванных лиц к княжеской семье, в именном перечне договора 944 г. все они представлены нетитулованными особами (в отличие от «светлых князей» из договора 911 г., сидевших по «русским градам»). Зато владеющий киевским столом Игорь носит титул великого князя, а Ольга, владелица Вышгорода, — княгини.

 Из именного перечня русов в договоре 944 г. видно, что именование по отчеству тогда еще не вошло в обычай даже между славяно-русской знатью. Поэтому имя настоящего, не летописного отца Игоря, по-видимому, навсегда останется неизвестным. Можно лишь заметить, что сама эта неизвестность говорит о том, что он вряд ли обладал какими-либо выдающимися достоинствами.

Почти нечего сказать и о внешности князя Игоря. У нас есть только упоминание Львом Диаконом коренастости, мохнатых бровей, курносого носа и светло-синих глаз Святослава Игоревича, дающее возможность предположить, что эти фенотипические признаки были унаследованы им от его родителя.

Печать Святослава

Результаты филологического анализа имен Игоря и его родственников могут служить превосходным пособием к курсу этнической истории русов[40]. Вряд ли, однако, эти имена отражали действительную этническую принадлежность членов княжеского рода. Их разнообразие, скорее всего, объясняется заимствованием. Достаточно характерно, что «при этой разноэтничности в расположении имен правящей верхушки в договоре отсутствует последовательность по этническому принципу», то есть поименованные лица не образуют в тексте договора компактных этнических групп, что свидетельствует о потере «русской» знатью связей с теми местами, откуда происходят их имена[41]. Родиной всех этих людей было Среднее Поднепровье — Русская земля.

 В то же время родовая символика киевских князей «от рода русского» свидетельствует о том, что они не забыли своих «вендских» корней. Речь идет о нанесенных на монеты, княжеские печати, кирпичи, глиняную посуду, украшения, мечи и другие предметы знаках в виде двузубца или трезубца, получивших в литературе название «знаки Рюриковичей». Их символическое значение истолковывали по-разному, видя в них якорь, шлем, двулезвийную секиру (франциску), светильник, хоругвь, церковный портал, ворона — священную птицу Одина, часть византийского скипетра, руническую или византийскую монограмму, славянский, скандинавский, византийский или восточный геометрический орнамент, церковно-христианскую эмблему — лигатуру альфы и омеги.