Сумрачный лес - Каролина Роннефельдт

Однако Звентибольд все говорил и говорил. Он переходил от одного праздника к другому, хотя, конечно, речь его крутилась вокруг большого события в конце осени. Бульрих попыхивал трубкой короткими, недовольными затяжками. Время шло. Кузен Биттерлинг как раз начал рассказывать о диковинных масках изобретательного семейства Моттифордов, когда Бульриху пришла, как ему сначала показалось, блестящая идея.

– Как глава семьи, добряк Гизил мог бы и в самом деле уделять чуть больше внимания форме, – как раз говорил Звентибольд. – Моттифорды уже по меньшей мере пять маскарадов напяливают на свои толстые холеные физиономии эту новую дрянь! Как будто старые фамильные маски не годятся для этих чванливых серых поганок! Но ты знаешь: фальшивая шляпа не бывает хорошей! Это относится и к Моттифордам, которые теперь и в самом деле…

– Именно так всегда говорит наша добрая Гортензия, – поспешно вмешался Бульрих, слегка покраснев от очевидной лжи. Гортензия восхищалась Моттифордами и Краппом, их грандиозным поместьем с большим парком на дальнем берегу Сверлянки. Гортензия, разумеется, не стала бы уничижительно отзываться о столь уважаемом старинном семействе, ведь Самтфус-Кремплинги, как известно, держатся за положение и родословную.

Однако Звентибольд, похоже, об этом не знал, поскольку и в самом деле прервал словесный поток, наконец-то отдышался и с любопытством взглянул в лицо Бульриха, который покраснел еще сильнее оттого, что в этой щекотливой ситуации ему пришлось к первой лжи добавить вторую. Возможно, идея была не такой уж блестящей. Но ничего не поделаешь, если он хочет сегодня попасть в Сумрачный лес, поэтому он продолжил:

– О да, Гортензия уже давно подумывает о том, чтобы войти в совет карнавала. То есть, если бы ее пригласили, я думаю, она бы не отказалась. По крайней мере, так говорит моя невестка Бедда, а уж она-то знает…

Бульрих вспотел, понимая, что несет ерунду. Вряд ли его слова прозвучали убедительно. Однако Звентибольд, похоже, ничего не заподозрил; во всяком случае, не стал прерывать кузена. Бульрих торопился, мучительно стараясь добраться до самого главного – приманки, на которую собеседник мог бы клюнуть.

– Гортензия происходит из прекрасной семьи. Она очень любит традиции и старинные обычаи. Только на днях я слышал, как она говорила Бедде: «Клянусь всеми трюфелями леса, эти Моттифорды превращают наш прекрасный праздник-карнавал в настоящий фарс! Пора вернуться к прежним традициям маскарада. Нужно обратиться в совет!»

Бульрих закрыл рот и замолчал. Трубка его погасла.

– Ну надо же… – искренне удивился Звентибольд. – А я думал, что наша милая Гортензия посещает только элегантные дамские приемы. Моя Тильда уже несколько лет надеется на приглашение… Но она, несомненно, обогатила бы совет устроителей. Я имею в виду Гортензию… С ее вкусом, прекрасными манерами и прочим… И она, конечно, внесла бы большой вклад. Знаешь, – он доверительно подмигнул кузену, – Самтфус-Кремплинги весьма неохотно жертвуют угощение из своих легендарных кладовых.

Внезапно он повернулся и перекинул ноги через стену, после чего с легким «шлеп!» плюхнулся на лужайку.

– Бульрих, старина, я очень обязан тебе за подсказку. Пожалуй, сделаю небольшой крюк через Зеленый Лог. Заскочу на чашку чая к одной весьма почтенной даме. От помощи отказываться никогда нельзя.

Бульрих чувствовал себя крайне неловко, но, по крайней мере, мог наконец уйти. Он очень надеялся, что Гортензии не будет дома, когда у ворот ее сада появится пышущий энтузиазмом Звентибольд. Между тем Биттерлинг затянулся трубкой и на прощание похлопал Бульриха по правому колену.

– Прощай, кузен, – сказал он и отвернулся, собираясь уходить. – Я передам от тебя привет Гортензии и расскажу, какой у нее внимательный сосед.

– Н-н-н-нет!!! – Бульрих чуть не упал со стены. – Я хотел сказать, – поспешно объяснил он, увидев перекошенное от изумления лицо кузена, – я хотел сказать, что ей не нужно знать, от кого ты обо всем услышал. Гортензия такая гордая, будет все отрицать, вот увидишь. – Он откашлялся и беспомощно взмахнул рукой. – Я просто хотел сделать ей приятное, вот и все. Ведь она так хочет внести посильный вклад…

– Понятно, – сказал Звентибольд, задумчиво почесывая за левым ухом черенком своей трубки. – Вижу, Бульрих, старина, все вижу… – И весело подмигнул.

Бульрих подумал, что это глупо, потому что не знал, как еще расценить озорную улыбку Звентибольда.

– Елки-поганки, – едва слышно пробормотал он и потянулся к холодной трубке.

Звентибольд шутливо погрозил ему указательным пальцем и рассмеялся. Бульрих угрюмо задумался, что же могло на него так подействовать. Вся эта история была крайне раздражающей и неприятной.

– Клянусь белым грибом, – сказал наконец на прощание кузен, являя собой образец понимания, – ты можешь рассчитывать на меня, лучший из Шаттенбартов. Я последую твоему совету. Ни слова Гортензии об одиноком старом барсуке. Ни слова! Прощай!

И прежде чем Бульрих успел что-то сказать в ответ, он стремительно зашагал по лугу в сторону Зеленого Лога. У подножия холма Звентибольд обернулся и помахал кузену. Бульрих помахал в ответ. Немного растерянный, он остался сидеть на том месте, где его только что оставил Биттерлинг.

Он правильно расслышал? Одинокий старый барсук? Бульрих презрительно фыркнул. Он уже меньше сожалел о том, что отправил своего дорогого кузена к Гортензии. Понятно, что барсуком кузен назвал именно его, Бульриха. Что ж, пусть поболтает с Гортензией, пусть перемоют ему косточки, раз уж сплетни о нем дошли до Звентибольда. И пусть! Лишь бы ему позволили осуществить дерзкие планы ради всеобщего блага… О да, в один прекрасный день об одиноком старом барсуке действительно будет что рассказать! Нечто неслыханное, удивительное, что заставит все женские сердца в Холмогорье трепетать в немом благоговении! Но ради этих золотых дней картографу из Зеленого Лога еще нужно поработать.

– Елки-поганки, – еще раз решительно сказал себе Бульрих и наконец приготовился спрыгнуть на тропинку за живой изгородью.

Казалось, прошла целая вечность с той минуты, когда он первый раз хотел спрыгнуть со стены. К счастью, ничто не возвещало о новых задержках, и Бульрих мягко приземлился на песчаник. Сделав несколько шагов, он подошел к противоположной стене и даже не стал искать удобно расположенных корней, на которые было бы удобно опереться. Состояние брюк его уже не волновало. Пыхтя, он подтянулся, вцепился в первый же согнутый корень орешника и вскарабкался на стену.

Оттуда, между стволами орешника, ясенем и ежевикой – вторая защитная стена ничем не отличалась от первой, – открывался вид на луг до самого горизонта. Черная кромка леса вырисовывалась темной, густой тенью приблизительно в четырех сотнях шагов от Бульриха. Он не стал задерживаться, а сразу же спустился по ту сторону живой изгороди и пристально огляделся. Ему показалось, что он