Под покрывалом белых облаков - Элеонора Кременская

– К чертовой матери такого кавалера! – возмутилась бабушка. – Я понимаю еще, цветы и коробку конфет!

– Нет, бабушка, кокос и только кокос! – смеялась Кристина.

– И миску для микроволновки! – добавила Ленка, заваливаясь за спину подруги, на диван.

– Не пойму, что это за миска такая? – недоумевала бабушка. – У нас и микроволновки-то, отродясь, не бывало!

Девушки уже не могли смеяться:

– Ой, спасите! – вопила Ленка.

– Сейчас лопну от перенапряжения! – вторила Кристина.

Домашние с недоумением глядели на развеселившихся девушек, эх, если бы они знали правду. Впрочем, Кристина не собиралась посвящать родных в «ужасы» странностей отношения к ней Грошева, а Ленка, благодарная за приглашение, за семейный уют и угощение, вовсе не задумывалась о перспективе упоминания вслух имени развратного преподавателя.

9

Кристину всегда поражали обои, наклеенные на стены и потолок комнат дома-дачи, где она обосновалась с родителями. В старинном буфете стояли изящные чайные сервизы. Двери были обиты ватой с дерматином. Посреди гостиной стоял круглый деревянный стол. У одной из стен притулилась мягкая софа с торшером.

Обстановка дома выглядела даже роскошной за счет шерстяных ковров и паласов, устилающих пол. На полках, рядом с книгами, мягкими игрушками, фотографиями стояли фарфоровые статуэтки – увлечения молодости бабушки.

– Надо бы кота завести, – предложил отец, – не то мыши одолеют.

– Гадость какая, мыши! – воскликнула мать. – Кристя, иди, поспрашивай у соседей, может, у кого есть котята?

В первом же доме ее встретил радушный сосед, старичок в телогрейке и валенках.

– Котята? – задумался он и рассмеялся. – Давненько у меня никто не спрашивал про котят!

И обернулся к вышедшей на шум белоснежной пушистой кошке, с большим вниманием изучавшей гостью.

– Маркиза, котят спрашивают, а ты филонишь!

Маркиза уселась на пол и оскорблено посмотрела в глаза Кристины.

– Старая она, вот и обижается, – пояснил старичок, – да, ты проходи в избу!

Пригласил он соседку и из сеней провел девушку в притвор единственной, но просторной комнаты.

Кристина огляделась. Справа, весело трещала дровами белая русская печь. Слева, на небольшом кухонном пространстве, огороженном цветастой занавеской, деловито гудел маленький холодильник, стояли обитые клетчатой клеенкой столы, на полках виднелись плетеные туески с крупами.

– Вот сейчас, «чайковского» попьем и пойдем котеночка искать, знаю я, у кого спросить! – подмигнул старичок Кристине и предложил ей переобуться.

– Тепло и уютно! – снимая белые катанки с печки, сказал старичок с улыбкой.

Кристина не возражала, ей казалось, она попала в детство, когда ездила с матерью в северный лесной поселок, со всех сторон окруженный дремучей тайгой, к дедушке, в гости.

Ах, какое это было время! Когда она махала рукой машинистам тепловозов и те всегда махали ей в ответ, а еще нажимали на гудок и тепловоз приветствовал ее басовито, а она прыгала от счастья, потому что целый локомотив с машинистами и вовсе не игрушечный, приветствовал одну ее, вот это, да!

Впрочем, и отличия от увиденного в раннем детстве дома родного дедушки было мало. Также старичок хлебным ножиком щипал лучину для угольного самовара и точно также как в детстве, в доме родного дедушки, в углу, Кристина обнаружила самые разные газеты, журналы, книги, в книжном шкафу – от детских «Мурзилок», «Пионерской правды» и «Вокруг света» до полного собрания сочинений Владимира Ленина. Некоторые книги непонятно как оказались в шкафу – брошюры для вязания, советы для начинающих кулинаров, книжонки с бесполезными нравоучениями на богословскую тему.

Кристина перевела взгляд на тумбочку, рядом со шкафом, с аккуратными стопками акварельных альбомов и сердце ее согрелось воспоминанием о счастливых днях летних каникул, когда она, предоставленная самой себе, рисовала все, что попадалось на глаза.

Машинально, перелистнула один альбом и замерла, дыхание захватило, повсюду был изображен ее блондин. Схватила другой альбом, посреди фантастических миров с невероятно-красивыми цветами был он, то остановившийся в раздумье над цветком, то шагающий в развевающихся ослепительных одеждах по белым облакам.

– Дедушка! – задыхаясь от волнения, обернулась Кристина. – Кто это нарисовал?

– Ась? – оторвался от самовара, старичок. – Глуховат я на одно ухо!

И подошел, взглянул:

– Рисовал-то? – пожевал губами.

Кристина не сводила с него глаз.

– Дочь моя рисовала! Ангел это! – кивнул старичок и вернулся к прерванному, было, занятию.

Но чувствуя вопросительный взгляд девушки, продолжил рассказывать:

– Дочка у меня родилась болезненная, хворая. Училась дома, на печке лежала.

Указал он на полати, что виднелись на печи. Полати были покрыты лохматыми полушубками.

– Теперь я там отдыхаю! – охотно пояснил он. – Дочка рисовать очень любила. Лет в девять стала она альбомы зарисовывать вот этим красавцем.

Кивнул он на раскрытый альбом в руках Кристины, откуда на них печально смотрел блондин.

– Моя жена, царствие ей небесное, – перекрестился старичок, – спросила у дочки, кого ты рисуешь? Дочка и ответила, ангел это, скоро придет за мной, произошла, мол, ошибка и по ошибке, дескать, меня в людской мир и затулили. Сказала, происходит такое, от невнимания к проблемам человечества со стороны ангелов. Нам было непонятно, о чем это она?

Рассказывая, старичок, между делом, накрывал на стол, который, стоял посреди комнаты. Из печки он достал противень с горячими, только что испеченными пирогами и сообщил Кристине:

– С творогом!

Ловко переложил пироги в плетеное блюдо. Сходил на кухню, добыл из столов обитых клеенкой, где были устроены на старинный манер ящики под столешницами, красивые чашки с блюдцами, сполоснул под рукомойником.

– Пригласили мы с женой бабку. Не знахарку, нет, а колдушку. Бабка пришла, взглянула на дочку, да так и села. Не жилица она, говорит, и печать на ней! Что за печать, спрашиваем? Она на нас руками замахала, и не спрашивайте! Только, говорит, плохо бывает тем семьям, где рождаются подобные дети и детям плохо от того, что они жить никак не могут. Многие мир ненавидят и от ненависти начинают чудить.

– Чудить? – переспросила, усаживаясь за стол, Кристина.

– А то, как же! – закивал старичок. – Сила у них великая появляется, мысли других людей читают, как свои собственные. Погодой управляют и забавы ради, устраивают ураганы. Опять-таки людьми, как игрушками распоряжаются, идет, к примеру, человек в магазин, а чудик надавит, внушит что-нибудь каверзное и человек вместо магазина, в поле уйдет.

Наша дочка чудила, ей хорошо было видно работяг, что на ближайший завод направлялись, так, бывало, доходили они до угла дома и останавливались, бессмысленно таращились в небо. Пять минут стояли, десять минут. Жена моя в слезы, дочке говорит, нехорошо это, на смену работяги опоздают, зарплаты лишат или премии, а то и вовсе выгонят, у них же у всех семьи. Отпусти! И дочка отпускала, до того дико, наверное, охране завода было, когда сто, а то и двести человек, разом, вдруг вваливались на проходную! А дочка ничего, беззлобная она была, только скучала очень. Радио не слушала, а когда я ей телевизор приволок, черно-белый купил, отвернулась, чего говорит, там интересного, я итак все знаю!

Старичок указал на пироги:

– Понравились?

Кристина опомнилась, не заметила, как съела два пирога:

– Вкусно! – засмущалась она.

– Кушай, кушай! Я гостям завсегда радуюсь, что тут в околотке людей-то осталось, одни дачники!

И вздохнув, не спеша продолжил, расставив пальцы и водрузив на пальцы блюдечко с чаем.

– Перед смертью, дочка моя все на ваш дом смотрела и говорила, мол, пройдет время и появится в доме девушка по имени Кристина. Так тебя зовут?

Заглянул ей в глаза старичок. Девушка задрожала.

– Стало быть, так, – задумался он, – хорошо!

И помолчав, вздохнул:

– Дочка говорила, чтобы ты не боялась и не искала ангела, он сам тебя найдет, подойдет, дескать, в общественном месте, поговорит с тобой, как обычный человек, а сам постарается силу твою заблокировать, чтобы не чудила ты! Ведь ты не чудишь?

Спросил он у девушки. Кристина помотала головой.

– Вот и славненько! – засмеялся старичок. – Теперь мы с тобой за котенком пойдем! У дочки моей Маркизы родились белые котятки, тут, неподалеку!

Маркиза давно уже улегшаяся на мягком диванчике возле теплого бока печки, подняла голову.

– Все понимает! – усмехнулся старичок.

10

В воздухе плавали золотистые от солнечных лучей, пылинки.

Бабушка, а на самом деле Ирина Петровна, семидесяти двух лет от роду, хмыкнула на недовольство своего внучатого зятя.