Никто не узнает - Татьяна Никандрова

большие деньги и трахается так, будто мы не в постели, а на совещании — монотонно, коротко и без эмоций. Разве что на часы во время секса не поглядывает.

И знаете что? Меня это устраивает. Наверное, потому что я сама себе напоминаю робота. Такая же безжизненная думающая машина. Острота ощущений куда-то пропала, остались лишь рефлексы и базовые инстинкты. Какому нормальному мужику понравится сношаться с роботом? Ответ очевиден. Поэтому я уже давно не злюсь на Олега.

Выпив почти полбутылки, я поднимаюсь с кресла и, на ходу скидывая нижнее белье, плетусь в ванную. Окунаю в горячую воду сначала одну ногу, затем вторую и только потом уже медленно погружаюсь сама. В теле начинает приятно покалывать, и я блаженно прикрываю глаза. Пена и вино сделали свое дело — сейчас мне гораздо лучше.

Однако стоит сомкнуть веки, как сознание тотчас наполняется яркими образами, от которых хочется бежать и одновременно с этим — побыть в них подольше. Передо мной лицо Богдана. Красивое, загорелое, с дерзкой ухмылкой на губах…

Хах, смешно, но натиск этого назойливого сопляка стал моим едва ли не самым ярким эротическим воспоминанием за прошедший год. Когда он неожиданно придвинулся ко мне в таинственном полумраке лифта, я почувствовала…. Боже! Я ощутила самое настоящее сексуальное возбуждение! Низ живота налился сладкой свинцовой тяжестью, соски напряглись, а дыхание сделалось прерывистым…

Как? Объясните мне, как этому невоспитанному мальчишке удалось сыграть на потаенных струнах моей души? Я ведь уважаемая писательница, победитель премии «Золотое перо», взрослая женщина, в конце концов. А он просто какой-то оборзевший юнец, брызжущий феромонами и не ведающий границ… Зачем я вообще позволила ему приблизиться? Зачем назвала ему свое имя?

Да, разумеется, я злюсь на себя за излишнюю сентиментальность, но, с другой стороны, это ли не чудо, что я вообще способна испытывать что-то подобное? Трепет, волнение, даже тот же стыд. Это ведь все эмоции нормального, живого человека… А живой я себя не чувствовала уже очень давно.

Слегка оттолкнувшись от бортика джакузи, ухожу под воду с головой и несколько секунд слушаю свое сердце, стук которого ритмичными ударами отдается в висках. Нет, ну разве должен человек с бьющимся сердцем хоронить себя заживо? Жесткость по отношению к окружающим всегда вызывает осуждение, но почему никто не порицает жестокость к себе?

Я предавала себя все эти годы. Задыхалась под грузом вины, которую водрузила на плечи, не могла сделать и шага, не могла продохнуть. Крутилась как белка в колесе бесконечных будней, эксплуатировала силу воли и затыкала страдания антидепрессантами. К чему меня это привело? Где я сейчас? Чего хочу?

Я так давно не задавала этих вопросов своему внутреннему «я», что напрочь потеряла связь с ним. Но сейчас я впервые слышу его тонкий, пробивающийся сквозь плотную пелену навязанных убеждений голос…

Все, с меня хватит. Сегодня я не буду себя ограничивать. Пусть этот вечер станет исключением из правил, ведь я так давно не совершала глупостей. Я просто сделаю то, о чем меня просит истосковавшееся по любви сердце. И будь, что будет.

Глава 4

Карина

Медленно бреду по коридору пятнадцатого этажа. Звуки моих шагов тонут в густом ворсе постеленного на полу ковра, и я безумно этому рада. Когда не слышишь и не видишь себя со стороны, решиться на отчаянный поступок как-то проще. Именно поэтому я почти не глядела в зеркало, когда собиралась. Ты вроде как обманываешь органы чувств, тем самым притупляя сосущее сознание вины, которое с каждой новой секундой все сильнее вгрызается в кожу.

Когда число триста шестьдесят восемь возникает перед моими глазами в виде позолоченных цифр, прикрепленных к двери, я шумно сглатываю. Волнение, нарастающее во мне с тех самых пор, как я вылезла из ванной, достигает своего апогея и парализующим страхом расползается по венам.

Господи. Что же я делаю? Неужели и впрямь среди ночи заявлюсь в номер к парню, с которым нас связывает лишь короткая поездка в лифте и который младше меня черт знает на сколько лет? Должно быть, я чокнулась, и мне пора сменить своего бесполезного психолога на матерого психиатра. Подключить, так сказать, тяжелую артиллерию. То, что я не в ладах с собой, мне давно известно, но вот что все настолько печально, я осознаю впервые.

Как зачарованная таращусь на ставшие уже какими-то магическими цифры и никак не могу решиться на конкретное целенаправленное действие. Надо либо уйти, либо постучать. Но ни то, ни другое не представляется возможным. Я будто впала в анабиоз: жизненные процессы замедлились, а мозг перестал функционировать.

В какой-то момент я понимаю, что стою напротив двери не одну, не две и даже не три минуты. Нет, ну, ей-богу, это уже смешно! Взрослая тетя решила изменить мужу с юным любовником, но не может выдавить из себя простого «тук-тук-тук». Что-то слабовато, не находите?

Похоже, моя хваленая самоуверенность оказалась лишь напускной бравадой. Какая из меня изменщица? Я вообще риск не люблю, консерваторша страшная. Даже в новые магазины и рестораны с опаской хожу. Страшусь перемен потому что.

Разочарованно выдохнув, делаю шаг назад, и в этот самый момент происходит нечто невероятное: деревянная дверь отворяется, и на пороге возникает тот самый мальчишка, воспоминания о котором весь вечер не давали мне покоя. На Богдане трикотажные спортивные брюки и белая майка-алкоголичка, оголяющая его впечатляюще мускулистые руки. Кожа на них до предела забита всякими чудными рисунками, среди которых я вижу изображения тигра, мишени, надпись на латыни и ни о чем не говорящие мне даты.

Однако выше перечисленное я подмечаю лишь мельком, бессознательно, потому что мое внимание цепью приковано к его ярко-синим глазам, устремленным не просто на, а прямо-таки в меня. Взгляд парня, словно стрела, выпущенная из лука, — летит на поражение и попадает в самую цель.

Впервые в жизни зрительный контакт с человеком вызывает во мне такую сокрушительную бурю эмоций. Тут и растерянность, и смущение, и легкий испуг. Короче говоря, внутри бушуют все те чувства, о существовании которых в последние годы я напрочь забыла. И вот только что они всколыхнулись во мне вновь.

— Ты пришла! — с какой-то детской радостью в голосе произносит Богдан. — А я уж собирался идти на рецепцию и взятками выманивать у персонала номер твоей комнаты.

Боже, как же глупо… И как же чертовски приятно!

— Ты ничего обо мне не знаешь, — мой голос, напротив, кажется непривычно севшим. — Как бы ты им объяснил, чья комната тебя интересует?

— Я знаю