Стрела Дамокла - Джордж Локхард

Оставалось несколько часов. Судорожно вздохнув, Мойше разгерметизировал люк и с огромным трудом выбрался из машины. Тёплая вода приняла его измученное тело, рванула ожоги отупляющей болью.

–Я выдержу, Йешуа, – прошептал учёный. Задыхаясь, он открыл грузовой люк и вытащил тяжёлый свёрток. Чтобы доплыть до берега, потребовались последние силы.

«Так ему будет легче», подумал Мойше. Некоторое время он судорожно дышал, собирая волю в кулак. Сел, подтащил свёрток. Внутри, спрятанная меж зелени и фруктов, лежала книга, отпечатанная на листах сверхпрочного пластика. Шесть лет потребовалось профессору Левинзону, чтобы по крупицам изучить иврит, ещё десять лет создавался текст. Все знания, весь свой могучий разум вложил он в эту книгу.

«Я писал её, не зная, кому передам» – вспоминал Мойше, дрожащими руками гладя титановый переплёт. – «Я мечтал полететь в прошлое, когда Рим был всего лишь городом, и отдать эту книгу праотцам моего народа. Тридцать лет мечтаний...»

Вдали послышался стук копыт и негромкие голоса. Кто-то ехал по дороге верхом на осле.

«Я верю в тебя, Йешуа» – подумал профессор Левинзон. – «Тебе я вручаю мечту, воспользуйся ею мудро.»

Раздалось удивлённое восклицание, и над умирающим стариком склонилось несколько человек. Мойше улыбнулся, узнав их лица.

–Эта книга послана с небес, – прошептал он на иврите. – Возьми её, Йешуа. Научи мир любить.

Один из людей вздрогнул. Его тонкие, совсем не сильные пальцы коснулись переплёта. И в тот же миг Вселенная изменилась.

Беззвучно испарился обугленный шар машины времени. Мойше услышал, ощутил всей душой вопль, непредставимый, страшный крик миллиардов людей, которым он запретил жить. Его умирающее тело исчезло, оставив после себя лишь книгу в пыли и страх в глазах мессии, но смерть – о нет... Смерть не спешила забирать к себе профессора Левинзона.

Вспышка! Он снова был молод. Мойше стоял под дождём, на каменной мостовой, и смотрел на толпу солдат, с рёвом нёсшуюся по узким улочкам Иерусалима. Впереди, лязгая ржавым доспехом, смеясь в упоении боя, летел Квинт.

–Крестоносцы! – в исступлении кричал какой-то старик. – Спасайтесь!

Страх не успел проникнуть в разум – толпа смяла одинокого человека, размазала по камням, подарила телу смерть. Дух рвался дальше.

Вспышка! Он был женщиной. Толпа – одетая иначе, кричавшая на ином языке, но та же самая в сердце – вновь была вокруг. Люди в серых балахонах поджигали костёр.

–Во имя отца, сына, и святого духа... – произнёс Квинт, одетый в огненно-красную рясу. Прежде, чем понимание рвануло сердце – пламя обняло его новое тело, исторгло из горла вопль. Но кто мог его слышать! Кого тронет женский крик, когда плачет мир, обречённый на небытие?!

Вспышка! Он вновь был стариком, и брёл по улицам родного Киева вместе с толпой оборванных людей, носивших белые шестиконечные звёзды. Впереди, у обочины, стояло двое солдат в чёрной форме.

–Куда этих, герр офицер? – подобострастно спросил Люций.

–В Бабий Яр, – усмехнулся Квинт, не отводя глаз от Мойше. И на сей раз времени понять – хватило, понять и умереть, умереть тысячи раз вместе с каждым, не родившимся на Земле ребёнком.

«Нет!!!» – закричал его разум. «Нет!!! Я хотел остановить смерть!!! Дать людям счастье!!!»

Смерть опустилась на колено и приподняла свой саван, желая взглянуть ему в лицо. Она дарила себя всем, не делая исключений; но сегодня, впервые за несчётные века, Смерть приняла иное решение.

Яркая вспышка опалила умирающий разум профессора Левинзона, и пришла темнота.

В квартире было темно. Переступив порог, Мойше споткнулся о ведро, стоявшее у двери, и тяжело вздохнул. Со второй попытки нашарил выключатель.

Как всегда, электричества не было. На ощупь отыскав стол, профессор чиркнул спичкой и зажёг керосиновую лампу. Фитиль медленно, словно нехотя, налился светом.

Комната выглядела так же, как всегда. Железная кровать в углу, шкаф, стол, полка с книгами, кресло-качалка у окна, порченный молью плед. Старые часы на стене давно остановились, но денег на починку не было.

«Окно», подумал Мойше. «Надо было закрыть окно перед уходом»

Но он так не сделал, и теперь комнату заполняла отвратительная вонь: во дворе работала мусорная машина. Профессор вытащил из кармана полупустой балончик дешёвого дезодоранта и несколько раз прыснул в воздухе.

На столе стоял гранёный стакан. Рядом лежала пустая пачка валидола и тетрадь.

«Всё нормально», подумал Мойше. Сняв пальто, он повесил его на гвоздь у двери, вернулся к столу и, с кряхтением, опустился в кресло-качалку.

Посидел минут десять, немного отдохнул. Встав, Мойше ногой подтолкнул ведро к стене и открыл кран, торчавший над радиатором. Оттуда послышался хрип умирающей свиньи.

Профессор не удивился; для таких случаев за кроватью стояла кастрюля. С трудом опустившись на колени, он зачерпнул несвежую воду и уже собрался выпить, когда внезапно зазвонил телефон. От неожиданности Мойше уронил стакан.

«Кто бы это мог быть?»

Старый дисковый аппарат стоял на подоконнике, рядом с пустой банкой колы. Мойше несколько секунд колебался, брать ли трубку. Но телефон вновь издал требовательный звонок. Пришлось подчиниться.

–Квартира Левинзона.

–Профессор, вы?

«Ректор!» – Мойше вздрогнул.

–Да, Константин Витальевич?

–Вы сейчас свободны? Надо поговорить.

Мойше взглянул на часы.

–Уже поздно, Константин Витальевич...

–Это важно, профессор.

–Что-то случилось?

–Да, случилось. Час назад мне позвонил господин Вересов, и спрашивал, почему его сын получил тройку на экзамене физики.

Профессор Левинзон беспомощно потёр лоб.

–Константин Витальевич, но он же ничего не знает, как я могу поставить...

–Ничего не знает? А вы, Левинзон, знаете, как много господин Вересов сделал для нашего университета? Вы понимаете, что теперь нам можно забыть о финансировании нового...

Слова расплывались в сознании. «Так уже было однажды» – подумал Мойше, и на миг – всего на миг! – позволил себе помечтать, как замечательно было бы оказаться ректором, или хотя бы деканом. Он излечил бы университет от этих самоуверенных господских сынков, ввёл справедливые оценки для всех, установил равенство...

–Вы слушаете, Левинзон?!

–Да, Константин Витальевич, да, простите, – спохватившись, Мойше помотал головой. Мечты, мечты. Мечтами сыт не будешь.

–Завтра вы лично извинитесь перед господином Вересовым и повторно примете экзамен, а потом, Левинзон, я жду вас у себя в кабинете. Всё понятно?

–Да, Константин Витальевич, всё понятно... – положив трубку, Мойше безвольно упал в кресло. Ему вдруг неудержимо, до боли в сердце захотелось выпить десять таблеток валидола и порвать с этой проклятой жизнью. Всего десять таблеток! И больше не придётся плакать ночами, вспоминая лицо жены, не придётся унижаться ради сыночка Вересова и заискивать перед управдомом, чтобы тот потерпел с платой за квартиру. Десять табеток... А потом...